Читать интересную книгу Национальная система политической экономии - Фридрих Лист

Затем, школа внушает землевладельцам, что так же бессмысленно было бы искусственно насаждать фабрично-заводскую промышленность, как было бы бессмысленно в холодном климате заниматься виноделием в теплицах; что фабрично-заводская промышленность возникает сама по себе естественным путем, что земледелие дает гораздо более возможности, чем фабрично-заводская промышленность, увеличить капитал; что национальный капитал не может быть увеличен искусственными мерами, что законодательство и государственные мероприятия могут дать фабрично-заводской промышленности только такое направление, которое будет менее благоприятно для увеличения богатства. Наконец, так как нельзя было обойти молчанием влияние фабрично-заводской промышленности на земледелие, то школа пыталась представить это влияние насколько возможно незначительным и неопределенным.

Нет сомнения, замечала школа, что фабрично-заводская промышленность влияет на земледелие, и все, что вредно ей, вредно также и земледелию; следовательно, она влияет на увеличение земельной ренты, но лишь косвенно. Непосредственно на ренту оказывают влияние: увеличение населения и количества скота, сельскохозяйственные улучшения, усовершенствование путей сообщения и т. д. Это различие между прямым и косвенным влиянием напоминает собой другие случаи, где школа делает подобное же различие, как, например, по поводу умственной производительности, и здесь уместно будет привести сравнение, которым мы уже пользовались; здесь дело обстоит так же, как и с древесным плодом, который, по мнению школы, не является непосредственным произведением, раз он растет на стебле, который является плодом ветви, ветвь — плодом ствола, а ствол — плодом корня, который и будет уже непосредственным плодом почвы. Разве не было бы софизмом признать, что население, скотоводство, пути сообщения и т. д. являются прямыми причинами повышения ренты, а фабрично-заводскую промышленность — косвенной причиной, когда достаточно взглянуть на промышленную страну, чтобы убедиться, что сама фабрично-заводская промышленность является главнейшей причиной увеличения населения, количества скота, путей сообщения и т. д.? Логично ли и последовательно ли приравнивать следствия к их причинам, т. е. к фабрично-заводской промышленности, даже выставлять первое главной причиной, а фабрично-заводскую промышленность причиной косвенной и подчиненной, как бы нечто добавочное? Что же могло привести такой проницательный ум, каким был Адам Смит, к таким превратным суждениям, идущим вразрез с сущностью вещей, как не желание оставить в тени фабрично-заводскую промышленность и ее влияние на благосостояние и могущество нации вообще и на увеличение ренты и земельной ценности в частности? И для чего иначе было бы нужно все это, если не для того, чтобы избежать объяснений, которые громко говорили бы в пользу протекционной системы?

Вообще, школа со времени Адама Смита была несчастлива в своих изысканиях по вопросу о сущности ренты. Рикардо, а после него Милль, Мак-Куллох и другие держатся того мнения, что рента служит выражением естественной плодородности земельных участков. Первый на этой идее построил целую систему. Если бы он побывал в Канаде, то он в каждой долине, на каждом холме мог бы произвести наблюдения, которые убедили бы его, что его теория построена на песке. Но так как он имел перед глазами только Англию, то и впал в ошибку, думая, что английские поля и луга, дающие в настоящее время такую прекрасную арендную плату вследствие, по-видимому, естественной плодородности, были во все времена теми же самыми полями и лугами. Первоначальное естественное плодородие земельных пространств на самом деле настолько незначительно и дает пользующемуся ими так мало избытка в продуктах, что земельная рента едва ли даже заслуживает названия таковой. В своем первобытном состоянии целая Канада, населенная исключительно звероловами, с трудом могла бы обеспечить от продажи мяса и кож доход, достаточный для уплаты жалованья одного лишь профессора политической экономии в Оксфорде. Естественная производительная способность почвы на острове Мальте заключается в камнях, которые едва ли могли бы обеспечить ренту. Если проследить движение целой нации по пути цивилизации и ее переход из охотничьего состояния в пастушеское, из этого последнего — в земледельческое и т. д., то легко, напротив, можно будет убедиться, что везде рента первоначально не имела никакого значения и что она возрастала всюду вместе с успехами культуры, увеличением населения и развитием умственных и материальных капиталов. Если сравнить чисто земледельческую нацию с нацией земледельческо-мануфактурно-коммерческой, то окажется, что в последней живет арендной платой в двадцать раз больше людей, чем в первой. По статистике Великобритании Маршаля, в Англии и Шотландии, например, в 1831 году было населения 16 537 398 человек, из которых 1 116 398 жили рентой. В Польше на таком же точно пространстве земли едва ли можно найти двадцатую часть этого числа. Переходя к частностям и исследуя причины, которыми обусловливается рента каждого отдельного земельного участка, мы заметим, что она является результатом способности к производству, которая обусловливается не естественными причинами, а создана трудом и умственными и материальными капиталами, прямо или косвенно затраченными на нее, и вообще социальным прогрессом общества. Правда, мы видим, что и те земли, которых не касалась рука человеческая, дают ренту, таковы, например, каменоломни, песчаники, пастбища; но эта рента не более как следствие усиления окружающей их культуры, капитала и населения. С другой стороны, мы видим, что самую большую ренту дают те земли, естественная производительность которых сведена к нулю и вся польза которых заключается лишь в том, что люди на них едят, пьют, сидят, спят или ходят, работают или веселятся, учат или учатся, словом, земли, находящиеся под постройками.

Принцип ренты — это польза, которую земля обеспечивает тем, в исключительном распоряжении которых она находится, размер же этой пользы определяется суммой умственных и материальных капиталов, которыми обладает общество вообще, а также теми средствами, которые находятся в распоряжении частных лиц, специальными качествами почвы и затраченными на нее прежде капиталами, — все это дает возможность и законное право всякому извлекать отсюда материальные ценности или удовлетворять свои умственные и материальные потребности или вкусы.

Рента — это процент с капитала, определяемого фондом натуральным, или капитализованный натуральный фонд. Территория той нации, которая пришла к капитализации натурального, служащего для земледелия, фонда, и то лишь несовершенным способом, который дозволяет степень ее цивилизации, приносит, без сравнения, менее ренты, чем территория нации, которая соединяет у себя земледельческую и фабрично-заводскую промышленность. Собственники первого рода ренты живут большей частью в той стране, которая доставляет им произведения фабрично-заводской промышленности. Но когда нация, земледелие и народонаселение которой получили значительное развитие, основывает у себя фабрики и заводы, тогда она совершает капитализацию, как это мы уже показали в одной из предшествующих глав, не только естественных сил, в частности, полезных для фабрично-заводской промышленности и остававшихся до сих пор в бездействии, но также и большей части мануфактурных сил, служащих подспорьем для земледелия. Таким образом, увеличение этих рент в стране бесконечно превосходит проценты с материальных капиталов, необходимых для создания фабрично-заводской промышленности.

Глава XXI. Фабричано-заводская промышленность и торговля

До сих пор мы говорили только об отношениях между земледелием и фабрично-заводской промышленностью, потому что эти отношения являются существеннейшими элементами национального производства и потому, что, не имея предварительно ясного представления об их взаимодействии, трудно было бы как следует понять особенные функции и роль торговли. Нет сомнения, что торговля также производительна, как утверждает школа, но проявление ее совсем иное, чем в земледелии и в фабрично-заводской промышленности. Эти последние снабжают рынки товарами; торговля же является лишь посредником в обмене товаров между земледельцами и мануфактуристами, между производителями и потребителями.

Отсюда следует, что торговля должна регулироваться соответственно интересам и нуждам земледелия и фабрично-заводской промышленности, но не земледелие и мануфактурная промышленность должны следить за интересами и нуждами торговли.

Но школа поняла это последнее положение как раз в обратном смысле, приняв девизом выражение старого Гурнэ: laissez farie, laissez passer — выражение, которое столько же на руку грабителям, плутам и бездельникам, как и купцам, и уже по одному этому достаточно подозрительно. Это извращение понятия, жертвующее интересами фабрично-заводской промышленности и земледелия, при абсолютной свободе действий в пользу притязаний торговли, является естественным последствием той теории, которая обращает внимание только на ценность и никогда на производительные силы и которая смотрит на весь свет как на одну и нераздельную республику купцов. Школа не замечает, что купец может достигать своих целей, заключающихся в приобретении ценностей, путем обмена, даже в ущерб земледельцев и мануфактуристов, наперекор производительным силам и не щадя независимости и самостоятельности нации. Ему безразлично, да и характер его операций и его стремлений не позволяет ему заботиться о том, какое влияние оказывают ввозимые или вывозимые им товары на нравственность, благосостояние и могущество страны. Он ввозит как яды, так и лекарства. Он доводит до изнурения целые нации, ввозя опиум и водку. Доставляет ли он, посредством законного ввоза или контрабанды, сотням, тысячам людей занятия и средства к жизни, доводит ли он их до нищеты, ему совершенно безразлично, лишь бы только ему реализовать барыш. Попытаются ли его голодные соотечественники эмигрировать, убегая от нищеты, которую терпят в своем отечестве, он и из этого извлечет меновые ценности, перевозя их в далекие страны. Во время войны он снабжает неприятеля оружием и провиантом. Если бы было возможно, он продал бы за границу все, до пахотных полей и лугов включительно, и получив деньги за последний кусок земли, он сам сел бы на свой корабль и экспортировал бы самого себя.