Читать интересную книгу Русские ночи - Владимир Одоевский

Но в этом деле случилось то, что рассказывает Пушкин о помещике села Горохова[255], который задумал написать поэму "Рурик", потом нашел нужным ограничиться одою, и кончил — надписью к портрету Рурика.

Мечта первой юности рушилась; труд был не по силам; на один философский словарь, как я понимал его, не достало бы человеческой жизни, а эта работа должна была быть лишь первой ступенькой для дальнейшей главной работы … что говорить далее, — дроби остались с разными знаменателями, как, может быть, и навсегда останутся, — по крайней мере не мне сделать это вычисление.

Но сопряжение всех этих предварительных работ и почти беспрестанная о них мысль невольно отразились во всем, что я писал, и в особенности в "Русских ночах", но в другой обстановке. Вместо Фалеса[256], Платона и проч. на сцену явились современные тогда типы: кондиллькист[257], шеллингианец и, наконец, мистик (Фауст), все трое — в струе русского духа; последний (Фауст) подсмеивается над тем и другим направлением, но и сам не высказывает своего решения, может быть, потому, что оно для него так же не существует, как для других, — но который удовлетворяется символизмом; впрочем, к Фаусту я обращусь впоследствии. Чтобы свести эти три направления к определенным точкам, избраны разные лица, которые целою своею жизнию выражали то, что у философов выражалось сжатыми формулами, — так что не словами только, но целою жизнию один отвечал на жизнь другого.

Предмет этой новой, — если угодно, — драмы остался тот же: задача жизни, разумеется, не разрешенная.

Я боюсь наскучить читателю более подробным описанием этих домашних обстоятельств моего сочинения; впрочем, я до сих пор старался ограничиться лишь тем, что собственно относится к психологическому процессу, во мне самом совершившемуся, а всякий психологический процесс как факт может, повторяю, иметь свое значение во всяком случае.

Прибавлю еще, что в "Русских ночах" читатель найдет довольно верную картину той умственной деятельности, которой предавалась московская молодежь 20-х и 30-х годов, о чем почти не сохранилось других сведений. Между тем эта эпоха имела свое значение; кипели тысячи вопросов, сомнений, догадок которые снова, но с большею определенностью возбудились в настоящее время; вопросы чисто философские, экономические, житейские, народные, ныне нас занимающие, занимали людей и тогда, и много, много выговоренного ныне, и прямо, и вкривь, и вкось, даже недавний славянофилизм, — все это уже шевелилось в ту эпоху, как развивающийся зародыш. Новому поколению не худо знать, как понимались эти вопросы поколением, ему предшествовавшим, как и с чем оно боролось и чем страдало; как вырабатывались и хорошие, и плохие материалы, доставшиеся на труд новым деятелям? История человеческой работы принадлежит человечеству.

ПРИМЕЧАНИЯ

Большинство рассказов, входящих как относительно самостоятельные произведения в "Русские ночи", В. Ф. Одоевский помещал в различных журналах и альманахах 30-х годов без указания на их причастность к "Русским ночам" (см. ниже примечания к главам и рассказам). Впервые печатно название будущей клипа появилось в 1836 г. (см. примечание к "Ночи первой"). Следовательно, окончательный текст книги создавался от середины 30-х годов до 1843 г.

9 сентября 1843 г. Одоевский заключил условие с книгопродавцом А. И. Ивановым об издании собрания сочинений в количестве 1200 экземпляров {Рукописный отдел Гос. публичной библиотеки им. М. Б. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде (в дальнейшем: ГПБ), ф. 539, оп. 2, № 58.} и, очевидно, тотчас же передал в цензуру рукопись подготовленного трехтомника или по крайней мере рукопись первого тома, содержащего именно "Русские ночи": в архиве Одоевского сохранилась цензурная рукопись начала книги (автограф автора) с пометой цензора А. В. Никитенко на титульном листе "№ 278. 18 сентября 1843" и с его же резолюцией на обороте титула: "Печатать позволяется… Сентября 20 дня 1843 года. Цензор А. Никитенко"; вначале стояло "16", затем число зачеркнуто в надписано "20". {Там же, № 12.} По-видимому, Никитенко читал рукопись именно в эти дни, в конце второй декады сентября 1843 г., и после 20 сентября Иванов мог уже печатать книгу.

Рукопись "Русских ночей" была типографски размечена (по шрифтам) самим автором; титульный лист несколько отличался от окончательного печатного варианта: например, первоначально была взята другая цитата — эпиграф из романа Гете "Годы странствий Вильгельма Мейстера"; не сразу автор сформулировал посвящение (вначале — "Моим друзьям", затем зачеркнул и надписал: "Живым друзьям и памяти друзей умерших"; в печатном тексте инверсированы два первых слова).

Возможно, из-за авторских переделок печатание книги задержалось, так как на всех трех томах "Сочинений князя В. Ф. Одоевского" (Издание книгопродавца Иванова. СПб., в типографии Э. Праца, 1844) стоит цензорское разрешение А. В. Никитенко от 20 января 1844 г. Но и после этого произошла задержка, и в продажу "Сочинения" поступили лишь в августе (в сентябрьском номере "Отечественных записок", подписанном цензором 30 августа, В. Г. Белинский извещал читателей о недавнем выходе в свет трех томов "Сочинений князя В. Ф. Одоевского").

Первый том ("часть первая") включал "Русские ночи" (в дальнейшем сокращенно: изд. 1844).

Во многих экземплярах первого тома имеется печатная вклейка: "Сим трем томам надлежало выйдти еще в начале сего 1844-го года. Говорить ли о том, что причиною этого замедления был отнюдь не издатель, Андрей Иванович Иванов, известный своею деятельностию и распорядительностию, — а сам автор? — Хотя ни тот, ни другой не объявляли никакой подписки на это издание и следственно не обязывались ни перед кем о выходе его к определенному сроку, но тем не менее, желая оправдать в глазах читателей моего совестливого и добросовестного издателя, я долгом почитаю здесь сказать для тех, кого это может интересовать, что причиною замедления были: поправки, перемены и дополнения в книге, а всего более моя неожиданная болезнь и затем продолжительное нездоровье. Князь В. Одоевский".

Каждому тому был предпослан эпиграф: "Multum magnorum virorum judicie credo, aliquid et meo vindico. Senecae Ep. XLV. 3" (Мнению многих великих мужей верю, сколько-нибудь и свое защищаю. "Послания" Сенеки. XLV. 3, лат.).

Вскоре по выходе в свет трехтомника автор намеревался заново переработать издать свои произведения, но общественные и научные труды почти на два десятилетия отвлекли его от художественного творчества.

В начале 60-х годов (очевидно, в 1860–1862 гг.) {"Предисловие" (см. "Дополнения") автор писал в 1860–1861 гг., а 1 ноября 1862 г. Одоевский заключил с издателем Ф. Т. Стелловским условие о переиздания сочинений, следовательно, приблизительно этим интервалом можно датировать начало переработки "Русских ночей" (ср.: Сакулин П. Н. Из истории русского идеализма. Князь В. Ф. Одоевский. Мыслитель. Писатель. Т. 1, ч. 2. М., 1915, с. 214. — В дальнейшем сокращенно: Сакулин).} Одоевский снова предполагал переиздать "Русские ночи", поэтому приступил к исправлениям и дополнениям, его архиве сохранился экземпляр издания 1844 г., расшитый и переплетенный чистыми листами бумаги возле каждого печатного, т. е. возле каждой страницы рядом находилась чистая; автор вписывал на этих листах добавления к тексту, также исправлял и сам печатный текст. Наиболее существенным переменам подверглась "Ночь четвертая" (29 поправок в тексте, 11 вставок и одно новое примечание), но в общем Одоевский правил текст до конца, вплоть до Эпилога.

В некоторых местах Одоевский заменял устаревшие слова новыми ("это", "эти" вместо "сие", "сии", "часы" вместо "брегет"), в некоторых сокращал романтические "ужасы", например в "Бале" вычеркнул тираду: "и стон страдальца, не признанного своим веком; и вопль человека, в грязь стоптавшего сокровищницу души своей; и болезненный голос изможденного долгою жизнию человека; и радость мщения; и трепетание злобы; и упоение истребителя; и томление жажды; и скрежет зубов; и "хрусть костей" (изд. 1844, с. 82, строка 1 сн. — с. 83, строка 7 св.), — в нашем издании эти слова следовали за фразой "и таинственная печаль лицемера" (с. 46. строка 18 св.). Вообще добавления и вычеркивания в "Бале" отражают конкретные тяжелые впечатления автора от современных войн: Восточная война в России (1853–1856), австро-итальянская война 1859 г. Эпиграф к "Балу" был другой: Lе sanglot consists, ainsi que le rire, en une expiration entrecoupee, ayant lieu de la teme maniere… Description anatomique de l'organisme humain" (Рыдание состоит, так же, как и смех, в прерывистом выдыхании, совершаемом таким же образом… Анатомическое описание человеческого организма, франц.).

Кое-где встречаются косвенные отклики на бурный процесс отмены крепостного права: вставлены слова "возмутительному рабству негров и беспощадному самоуправству южных американских плантаторов" (см. с. 152); вместо "в так называемых представительных правлениях беспрестанно толкуют о желании народа" (изд. 1844, с. 319, строки 12–14 св.) оказалось "хоть в представительных государствах, — мы говорим о других, — только и речи, что о воле народа, о всеобщем желании" с. 151, строки 9–7 сн.); в изд. 1844 не было колоритного примечания: "Фауст в своем увлечении забывает, что наш язык принял же в себя выражения: законная взятка, честный доходец, — забывает и всю терминологию крепостного права" с. 153). А иногда, наоборот, общественно-политические намеки смягчены, завуалированы; вместо прямого указания на ордена — "честолюбивые украшения на груди вашей только прибавят к вашей тяжести и повлекут…" (изд. 1844, с. 94, строка 1 сн. — с. 95, строка 2 св.) — теперь следовало: "то, что так отрадно отличало вас от толпы, только прибавит к вашей тяжести и повлечет…" (см. с. 51); "сила молитвы" исправлена на "сила любви" (изд. 1844, с. 95, строка 6 св. и наст, изд., 51, строка 17 сн.).