раздражаясь все больше и больше. Она даже за Левина не могла как следует ухватиться на узкой тропе и видела перед собой только его ноги в модных потертых джинсах. Он что-то вещал на ходу, опять историческое, то и дело оборачиваясь, протягивал руку, помогая обогнуть то камень, то пень — но это не спасало. Туфельки обреченно чавкали по грязи. За шиворот сыпались иголки. От жары запах пота начал просачиваться сквозь тщательно подобранный запах дезодоранта.
И куда они прутся? И зачем? Надо было остаться на берегу, зажечь там… ну что там зажигают? — костер, что ли, сосиски пожарить, искупаться, то-се… Она такой купальник клевый купила в Турции, с блестками, но кто ж его тут заценит? Разве только комары. И когда кончится этот лес, сучья, пни, коряги? Вдобавок две дебилки в компании, одна к тому же с фотоаппаратом, не дай бог, щелкнет ее, растрепанную! Ужас просто! Левин умничает, нет чтобы заткнуться и назад повернуть! Прям сериал «Альпинисты тоже плачут», мамма миа… Но ничего, ничего… Кончится же эта чертова скала когда-нибудь! Вот тогда она Левиным и займется. Говорят же, что красота требует жертв. Вот пусть он чем-нибудь и пожертвует ради нее…
И тут скала кончилась. Они взобрались на выпуклую, поросшую сухими белыми мхами пологую макушку в редких высоких соснах, в бегущих ветвистых тенях, в золотых пятнах света. Непривычно синяя Ладога открывалась отсюда, дымящая труба завода, крошечные домики на далеком противоположном берегу, виток дороги с муравьиными машинками. Поодаль скалы снова дыбились вверх, рассыпаясь у подножия огромными валунами. Сухой мох под ногами ломался, чуть потрескивая, ветер тек мимо, перемешивая запахи нагретой смолы, клевера, большой воды, цветущего иван-чая… Ладожский ветер, сосновый, смоляной, грибной, окуневый, брусничный… Анька бесстрашно встала на самый дальний выступ, позволяя ветру огибать ее, течь сквозь нее, путаться в волосах.
— Пять минут отдыха, — разрешил Захар, — я пока дальше гляну.
И скрылся за огромной осыпью.
— Иии! — завизжала вдруг Аллочка. — Мама! Ай! Больно!
Анька чуть фотик в Ладогу не выронила.
Первым к вопящей подбежала Яна.
Аллочка вертелась на месте, хлопала себя ладонями по плечам.
— Что случилось?
— Ты че?
— В чем дело?
— Мамочка! Ааа! Гоните его! Убейте! Снимите с меня, снимите!
Аллочка хлопнулась на грудь подскочившему Леву:
— Достань его, Женя, достань!
— Кого? — тупо переспросил Лев.
— Да комара же! Он меня кусает, кусает!
— Эээ… где?
— Тебе показать? — перестав визжать, по-деловому осведомилась Алла. — Там, на спине где-то, под майкой…
— У тебя еще в волосах ветка, — перебила Яна.
— С рожденья, видимо, — зло откликнулся прибежавший последним Захар. — Аллочка — в голове палочка! Белены, что ли, объелась? Ты в лесу, вдруг что серьезное случится? А тут картина кровавыми слезами: барышня и комар.
— Заткнись! — ощетинилась звезда гламура. — Достал уже!
— Да ты сама тут всех достала! Даже комаров!
— Не ссорьтесь! — закричала Анька, вставая между ними. — Алла! Захар, ну будь человеком!
Она ненавидела, когда люди ссорились. Особенно вот так, на пустом месте.
Захар даже не взглянул на нее. Развернулся и ушел вперед по тропе.
Аллочка всхлипывала, не отрываясь от Женькиной груди. Но тот не торопился ее утешать. «Козлы! — думала Аллочка. — Им меня совсем не жалко. Надо было сказать, что не комар укусил, а этот… шмель. Или скорпион».
Глава 3
Орхидеи еще не зацвели…
Стрелец — миротворец. Он ненавидит свары и ссоры. При нем невозможно выяснять отношения, он тут же бросится разводить вас в разные стороны. Иногда Стрельцы так активно берутся мирить врагов, так увлекаются процессом, что ссора перерастает в небольшую миротворческую драку.
Как олень мчался он, как безумный лось, как бандитский кабан бородавочник, загоняющий целую стаю львов. Как девчонка при виде дикого медведя, как медведь при виде дикой девчонки, на пятках у которой висит африканский кабан.
Вот так он мчался.
Прыгая через камни, взлетая над лужами, обгоняя свою тень. Карабкался вверх, хватаясь за колючие ветки, спотыкался, рушился вниз.
А когда остановился — под ногами сухо потрескивал белый мох. Сосновый лес, продернутый золотыми солнечными нитями, насмешливо шумел. Впереди открывался просвет. Он сделал еще несколько шагов и увидел бесконечную зеленую чащу на крутом склоне, а за ней — снова зеленую чащу, и снова, и снова… Он стоял в центре дикой планеты, в центре дремучей тайги, по уши набитой гнусными жужжащими насекомыми, ядовитыми змеями, угрюмыми лосями, голодными медведями, отмороженными кабанами…
От бешеного бега дыхание рвалось, кровь гулко стучала в ушах, кружилась голова. На мгновение мир почернел, замигал зелеными звездочками, расплылся перед глазами, а потом из сумрака снова появились золотистые сосны, серые валуны, белые мхи… Он потряс головой. Опустился на каменный выступ. Потрогал пострадавшее горло. Насосавшийся слепень тяжело взлетел из-под пальцев. Даже на лету видно было, как просвечивает розовым светом его полное крови брюшко. Слепень удачно, с ветерком, прокатился и отлично позавтракал. Ему было хорошо-ооо…
— Ах ты! Я тебя! — взревел Ник, вскидываясь, но лесные дебри не удостоили его ответом. Он осторожно почесал опухший укус. Почесал сильнее. На самом деле чесаться хотелось до безумия, скрести пальцами, раздирать ногтями, чтобы проклятый зуд наконец прошел! Попадись ему сейчас этот кровопийца на расстоянии хорошего шлепка… Ник еще раз остервенело почесался и с усилием оторвал руку от горла.
Одно хорошо — слепень все-таки не змея. Да и укусил вовремя. Благодаря этому укусу гадюка его и не достала. Трудно достать, когда человек с воплем взлетает над молодыми елками. Не отпрыгни он, сейчас, может, отбрасывал одновременно кеды, рога и копыта.
— И никто не узнал бы, где могилка моя, — процитировал Ник для бодрости. Но бодрость к нему не спешила. Напротив. Сосны вверху терлись ветками, ветер гудел, что-то поскрипывало и шуршало… А в кустах наверняка затаились всякие гады. Ядовитые. Шипящие.
Эх, сейчас бы стрелялку, да выбрать базуку помощнее, да расколбасить всех в кровавые макароны!
Он повертел головой. Направо — лес. Налево — тоже лес, скалы. И сзади — лес. И никого. Совсем, совсем никого. Ни души.
Хоть бы слепень вернулся, что ли. Родное, можно сказать, существо. Он с ним, пока по лесу бегал, почти подружился.
Что же делать?
Что делать?!
Что делать человеку, венцу эволюции, в дремучем лесу, в окружении дремучих животных? Дарвина наизусть учить?
— Ау! — познал Ник пересохшими губами. — Люди!
Кажется, в таких случаях должно отзываться эхо?
Так вот — никто не отозвался. Эхо, очевидно, было из породы бесшумных ниндзя.
— Ау! — громче крикнул Ник. — Эй! Кто-нибудь! Эй! Грибники! Все сюда!
(Он твердо помнил,