Люси исповедовалась перед смертью приходскому священнику. – Он прищурился. – Что скажете, господин Ансель Асье? Мы можем перестать ходить вокруг да около?
Ансель сокрушенно опустил голову. Плечи его поникли, лицо словно осунулось и стало казаться на несколько лет старше.
Тягостное молчание окутало улицу своим мороком. Прошло явно больше минуты, прежде чем Ансель сумел выдавить из себя хоть слово.
– Давно ты догадался?
– Не так давно, как должен был, – нахмурился Вивьен.
Ансель сглотнул тяжелый ком, сковавший горло.
– Значит, вот, как все кончится, – тихо произнес он, печально усмехнувшись. – Зачем же ты устроил этот показной расспрос вместо того, чтобы предъявить мне прямое обвинение? – Он нашел в себе силы посмотреть Вивьену в глаза. Похоже, сейчас он чувствовал, что его снова предают. Что еще один человек, которого он подпустил к своей душе, готов во имя своих убеждений предать его суровым истязаниям в застенках инквизиции.
Вивьен изучающе склонил голову набок и усмехнулся.
– Хотел подвести к тому, чтобы ты кое-что узнал об этой истории. Люси Байль, – он покачал головой, – не понимала тебя. Как выяснилось из рассказа ее матери, для нее твое веское «нет» любому телесному проявлению любви означало «да, но потом». Она об этом искренне мечтала. Она любила тебя, как умела любить обычная девочка ее возраста, не выращенная в традициях твоего учения. Я сейчас не стану рассуждать о том, что есть истинный грех и насколько чисты или грязны были помыслы каждого из вас. Важно то, что Люси Байль просто не умела любить иначе. Когда ее надежды рухнули, она почувствовала себя отверженной и не могла справиться со своим горем. Единственным, с кем она была достаточно близка, чтобы доверить ему свою печаль, был ее дядя Арно – тайный осведомитель Жака Фурнье, который помог ему арестовать Гийома Белибаста. Думаю, об этом деле ты слышал.
Ансель резко выдохнул.
– Понимаешь теперь? – хмыкнул Вивьен. – Разумеется, осведомители инквизиции никогда не заявляют о том, на кого они работают, иначе сама эта работа не имела бы смысла. Люси не знала, кем был ее дядя. Для нее он был лишь родственником, которому она доверяла. Подслушав разговор с кем-то из людей Фурнье, она тут же поняла, что должна оградить тебя от участи, уготованной остальным приверженцам твоей веры. Но она знала, что не сможет спасти от нее всех твоих родных. Даже если б она это сделала, по вашему следу отправили бы людей. Скрываться целой общиной было бы решительно невозможно, но у тебя одного – он кивнул, – шанс был. Поэтому она попросила тебя о той встрече. Она рассказывала об этом исповеднику перед смертью, поэтому она не стала бы врать. Что до ее расчета, то, как видишь, он оправдался: ты выжил, ты продолжаешь исповедовать свое учение, и никто долгое время даже не догадывался о твоих воззрениях.
– Люси… – опуская глаза, прошептал Ансель.
– Да, она предала тебя, несомненно. Но она сделала это ненамеренно. И попыталась исправить все, как могла. – Вивьен хмыкнул. – А ты, надо думать, решил, что так она попыталась спасти тебя от ереси?
Теперь лицо Анселя было белым, как известка.
– Я…
– Ты чувствовал себя обманутым, преданным. Ты потерял все, что у тебя было. Ты ненавидел ее за то, что она сделала. Хотя бы самому себе признайся – ненавидел. Поэтому и оставил ее там, не обернувшись.
Ансель сжал руки в кулаки.
– Ты говоришь, она рассказа все это перед смертью. Как… как она умерла? – с трудом выдавил он. – Чума?
– Нет, – Вивьен скорбно покачал головой. – Она перестала есть, спать, пить и, в конце концов, угасла. Почти сразу после того, как ты ушел.
Резко выдохнув, Ансель покривился, словно от боли, и приложил руку к груди, слегка пошатнувшись. Пальцы его с силой вцепились в простую черную рубаху, дыхание вырывалось из груди прерывисто, словно горло что-то сдавило.
– Боже… – прошептал он. – Боже…
Несколько мгновений ушло на то, чтобы овладеть собой. Теперь Ансель казался уставшим и обессиленным. Он смотрел на Вивьена почти умоляюще.
– Ты сказал все это, чтобы я признался тебе вслух? – болезненно произнес он. – Чтобы арестовать меня?
Вивьен вздохнул.
– В сложившейся ситуации мы действительно должны говорить в другом месте и гораздо жестче, – кивнул он. – Но, видит Бог, я этого не хочу.
Глаза Анселя сокрушенно закрылись. Казалось, он даже хотел, чтобы его арестовали. Вивьен внимательно следил за его тяжелым раскаянием и понимал: для этого человека потеряно не все. Можно помочь ему отречься от ереси. Не сразу и не быстро, но он оставит свои губительные воззрения добровольно. Раз и навсегда. Этого можно было добиться, не проливая ни капли крови. Вивьен видел это, как если бы все уже случилось.
Слова Анселя вырвали его из столь привлекательного будущего.
– Это твой долг, – надтреснуто произнес он.
– Да, – кивнул Вивьен.
– Ты… его исполнишь?
– Нет.
Ансель открыл глаза и недоверчиво воззрился на Вивьена.
– Что?
– Ты меня слышал. Еретик или нет, – он качнул головой, – ты дорог мне, Ансель. Я ведь говорил: кроме Ренара, ты мой единственный друг.
Ансель едва не потерял дар речи.
– Ты… ты предашь Господа ради меня?
Вивьен усмехнулся.
– Я предам инквизицию ради тебя. Это другое.
– Но я…
– Я предам Господа, если предам совесть. Я предам совесть, если предам друга. А если предам инквизицию, я просто, – он пожал плечами, – нарушу правила. Видишь разницу?
Ансель опустил голову.
– Я… того не стою, Вивьен.
– Это мне решать.
– Но ты ведь подвергнешь себя опасности.
– Что ж, значит, это достойный повод, – усмехнулся Вивьен. – Вот, как мы поступим: я и дальше буду делать вид, что ни о чем не знаю. Моя легенда о путешествии в Клюни остается правдой для всех, кроме тебя. Все может остаться по-прежнему. И, если ты не наделаешь глупостей, то сможешь и дальше скрываться под самым носом у инквизиции. Если же ты подставишься, – Вивьен покачал головой, – мне придется вести себя так, как предписывает мое положение. Надеюсь, ты это понимаешь.
– А если тебя спросят прямо?
Вивьен усмехнулся.
– В этом большая разница между тобой и мной: я могу солгать, глядя прямо в глаза вопрошающему.
Ансель зажмурился, словно пытался не дать себе заплакать, и сердечно обнял Вивьена.
– Ты великий человек, Вивьен Колер.
– Дай Бог, чтобы никому и никогда не пришлось об этом узнать.
***
Кантелё, Франция
Год 1356 от Рождества Христова.
Гийом де’Кантелё стоял посреди комнаты, выделявшейся на фоне всех остальных в графском особняке. Выбеленные стены, серый каменный пол, несколько скамеек, высокая подставка для книги напротив них, пара десятков белых свечей, аккуратно расставленных