«Черт возьми, так дело не пойдет. У Глаши все всегда было настолько горячо и узко, что мой жезл скользил в ней, словно раскаленный поршень», – подумал он удрученно.
В лице водной девы что-то переменилось: она с тревогой смотрела на возлюбленного, ее бедра продолжали совершать поступательные движения, холодные пальцы впивались в его горячую спину. Владимир резко встал.
– Глаша, а ты всегда такая холодная?
– Володя, ну что ты заладил: холодная, да холодная. У меня такое горячее сердце…
– Сердце-то да… Но там я не ощущаю привычного тепла.
– Любимый, ну хочешь, я пойду к огню и погреюсь чуток? Погоди, я сейчас спущусь на первый этаж к твоему камину и погреюсь возле него.
Она вскочила с постели и стремительно побежала вниз – по деревянным ступеням дробью простучали ее босые пятки. Владимир накинул на себя шелковый халат и медленно спустился вслед за ней.
Камин, как ни странно, зажегся сам по себе. Стоя спиной и оттопырив упругий зад, русалка Глаша грела свое драгоценное тело. Она поворачивалась то передом, то задом, подходя к пламени так близко, что казалось, могут вспыхнуть ее золотистые волосы.
– Глаша, будь осторожней! Ты можешь обжечься.
– Володенька, я готова сгореть в пламени, лишь бы ты был доволен, – тихо молвила она, глаза блеснули лихорадочным огнем.
Через несколько минут, она крикнула:
– Подойди, потрогай, какая я горячая!
Владимир подошел к ней и взял за плечи – нежная кожа была не только горячей, но и слишком сухой.
– Не надо, милая. Это, наверное, вредно для твоего здоровья. – Он подхватил ее на руки и потащил в спальню.
Она все еще была горяча, и даже когда он повторил попытку, лепестки нежной плоти, встретив его фаллос, показались ему намного теплее, чем в первый раз. Но после нескольких движений, кончик возбужденного жезла снова ощутил ледяной холод.
«Черт побери, я что так и буду ее постоянно подогревать, словно повар котлету?! – подумал он с отчаянием. – Неужели старый ученый сухарь был прав? У меня и вправду появилось ощущение, что я творю любовь с хладным трупом утопленницы».
Русалка будто прочитала его мысли. Она сама отстранилась, белая щека уткнулась в подушку, плечи затряслись от плача.
– Ну, не надо, Глашенька, успокойся… – уговаривал ее обескураженный любовник.
– Давай займемся этим прямо на полу возле камина, – предложила она.
Они снова спустились вниз. Владимир вновь возбудился, глядя на ее обнаженный спелый зад, она подставила его близко к огню, выгнув узкую спину. И вновь он попытался овладеть ею. Его фаллос и тестикулы болели от многочисленных попыток. Но и в этот раз ничего не получилось – мертвящий холод обволакивал каменную плоть, делая ее мягкой и безжизненной… Такими же холодными были и губы водяной девы, все ее тело не содержало и капли человеческого тепла.
Владимир поднялся с колен. Он был расстроен настолько, что не мог даже говорить.
«Я бы сейчас с удовольствием проткнул даже белку Софи – лишь бы она была теплокровной. Хоть в бордель иди… Должны же здесь быть бордели?» – с отчаянием размышлял он.
Русалка лежала на полу возле камина, сжавшись в комочек, и беззвучно плакала. Затем она порывисто встала и гневно посмотрела на Владимира.
– Как же так, ведь мои родные сестры творят любовь с сатирами. И те никогда не жаловались на хладность их плоти?! – спросила она, сверкая потемневшими очами, – отчего же ты находишь меня холодной?
– И вправду, отчего? – Владимир крепко задумался, – действительно, козлоногие с удовольствием совокупляются и с нимфами и с русалками… Я, право, не знаю почему?
Он протянул руку к ее щеке, но русалка дернулась и гордо приподняла подбородок.
«Как она похожа на Глафиру Сергеевну. Та также злилась, когда я привел ее на оргию в баню. Тот же гневный, полный достоинства взгляд! Господи, как я хочу ее! И отчего я не могу это сделать?»
Русалка всплеснула белыми полными ручками и побежала по ступеням вверх. Он услышал, как хлопнула дверь, и полилась вода. Владимир медленно поднялся за ней и зашел в уборную. Русалка сидела в воде по самые плечи и тяжело дышала.
– Глашенька, тебе нужна вода… Я – эгоист.
– Не называй меня так. Я – не она. Я совсем не она… Правду сказал твой чертов немец. Я – амфибия. Я – не человек, – лицо скривилось от плача.
Она ударила по воде руками, посеяв веер брызг, и опустилась с головой в воду. Владимир поднялся по деревянным ступеням и присел на край ванны. Она лежала на самом дне, вытянувшись в струну: синие глазищи были широко раскрыты. И даже сквозь толщу воды ему показалось: она плачет. Вокруг прекрасного лица вздымались русые локоны. Затем она приподнялась и села.
– Сатиры и русалки могут любить друг друга и даже производить иногда потомство… Сатиры могут спариваться со всеми, даже с людьми, но русалки не могут заниматься любовью с людьми. Мы разной крови… А я полюбила тебя и попыталась обмануть природу. Прости меня, любимый. Я не смогу стать тебе настоящей женой.
Владимир наклонился и поцеловал ее в холодный лоб.
– Ты искупалась, моя прекрасная наяда?
– Да…
– Пойдем, пока у тебя есть настоящие, живые и самые прекрасные в мире ножки, я отнесу тебя в постель, обниму крепко-накрепко, и мы просто уснем.
Она тихо улыбнулась и, словно Афродита, взлетела на поверхность воды, вода опала вниз бурлящей, розоватой пеной. Он снова подхватил ее на руки и бережно отнес на кровать. Заботливые руки укрыли прохладное тело. Он лег рядом и обнял прекрасную наяду, через минуту им овладел глубокий и безрадостный сон.
* * *
– Да, хорош! И кто же тебя так разукрасил? – прозвучал сквозь сон голос Виктора.
Владимир с трудом разлепил, стянутые в щелку глаза, мутный взгляд скользнул по демону. Тот восседал на стуле рядом с кроватью Владимира. Лунный свет обливал ровным свечением его стройную фигуру, облаченную в ярко-красный бархатный фрак и белоснежную, кружевную сорочку с пышным жабо. На ногах красовались черные лакированные штиблеты. Такими же черными и глянцево блестящими выглядели и его темные, роскошные кудри. Виктор любил и умел красиво и разнообразно одеваться. Любил поражать собеседников своими шикарными нарядами.
Владимир засмотрелся на яркий костюм наставника и почти забыл о том, с кем заснул накануне. Внезапно он вздрогнул и пошарил рядом с собой. Рука нащупала лишь мокрую ткань простыни. Он порывисто сел – вместо русалки рядом с ним красовалось большое мокрое пятно и поблескивало несколько крупных чешуек.
– Ты не ответил на мой вопрос: кто тебя так славно отделал?
– Я не спросил их имен, и они не пожелали представиться, – буркнул Владимир и снова лег.