Я заставил себя крепче сжать в руке фонарь и громко откашлялся.
— Можно его вытащить или он так сильно сгнил, что лучше не трогать?
— Да нет, — сказал Росуэлл, потрогав кончиками пальцев труп под подбородком. — Вполне годный. Нет, честно, в очень неплохом состоянии. И это точно не человек.
Его голос доносился как сквозь вату, издалека.
Я передал Эмме фонарь и закрыл руками лицо. Я знал. Конечно, я знал. Но когда Росуэлл сказал это вслух, все стало окончательной правдой. Они отправляли детей наверх, на страдания и верную смерть в отравленном мире, не испытывая ни сожаления, ни вины. На месте этого тела мог бы быть я.
Росуэлл выпрямился и встал.
— Мэки.
Он обошел гроб и обнял меня. Я не хотел, чтобы он это делал. Я хотел, чтобы он позволил мне стоять в тени и быть никем. Хотел перестать видеть. Росуэлл постоянно всех обнимал, но не всерьез, без всякого смысла. Но сейчас он крепко прижал меня к своей груди и схватил сзади за куртку, когда я попытался вырваться.
Сколько я себя помню, Росуэлл мог спасти любую ситуацию, находя в нужный момент нужные слова, но сейчас он ничего не сказал. Шел тихий холодный дождь, и я боялся, что не выдержу, если Росуэлл попытается меня приободрить.
А потом ко мне бросилась Эмма. Она обхватила меня обеими руками и уткнулась лицом в мое плечо. Я не отстранился, она была такая теплая под своим свитером. От нее пахло осенью, землей и домом, сожженной церковью и могилой. Я прижался к Эмме, думая о том, как все-таки странно, что я не закончил свои дни много лет назад в маленьком дешевом гробу, и что в этом мире нашелся человек, сумевший так сильно полюбить меня.
Когда Эмма отпустила меня, я почувствовал себя невесомым, незнакомым и окоченевшим от холода. Настолько окоченевшим, что смог дотронуться до тела. Оно лежало в гробу, неподвижное и холодное, как кукольное.
Росуэлл и Эмма, стоя на коленях по сторонам гроба, молча и выжидающе смотрели на меня.
Наконец Эмма судорожно втянула в себя воздух и прошептала:
— Ну что, вытащим?
Мы сняли с тела атласное покрывало и завернули его в куртку Росуэлла. Волосы у мертвого существа были густые и темные, но неживые, ломкие. А кожа совсем серая. Это существо даже отдаленно не напоминало настоящую живую девочку, привязанную к ножке кресла Госпожи.
Эмма положила тело себе на колени, погладила по мертвым волосам. Через минуту я привязал ленточку с пластмассовым медвежонком на мертвую ручку и снова застыл, не зная, что делать дальше. Тело, как деревянное, лежало на коленях Эммы — жалкое и жуткое в своем смятом погребальном платьице, с самодельным браслетиком на руке.
Я еще постоял.
— Что дальше?
Эмма посмотрела на изможденное усохшее личико.
— В легендах люди разговаривают с ними, но я нигде не нашла точных слов или каких-то подсказок. Я не знаю, что нужно говорить.
— Это не страшно. Кажется, я знаю.
Я присел рядом с подменышем и зашептал ей на ухо все, что мне хотелось сказать синюшней девушке из Дома Хаоса. Я сказал, что ее судьбой распорядилась чужая воля и что она имеет полное право злиться и бояться, потому что ни в чем не виновата.
Когда сверток на коленях у Эммы шевельнулся, мне захотелось отвернуться. Корчившееся тело оказалось гораздо страшнее неподвижного, трагического. Оно беспокойно заерзало на коленях Эммы, а та с молчаливой мольбой уставилась на меня.
Я наклонился и распахнул куртку Росуэлла.
Существо, представшее нашим глазам, было маленькое и хрупкое, почти как настоящий ребенок. Оно не было точной копией Натали, хотя и напоминало ее. Существо медленно моргнуло, не сводя с меня глаз, потом протянуло крохотную ручку. Глаза у него были пустые и мутные, но все-таки зеленые, как у Натали. Как у Тэйт.
— Нужно спешить, — прошептал я, вспомнив о том, что случилось с руками Эммы, когда синюшные девицы украли ее перчатки. Вспомнив, как руки моей сестры начали синеть и гнить заживо.
Эмма испустила долгий вздох. Она сидела на грязной земле, удерживала на коленях вертящееся, корчившееся тело, и смотрела на меня. В ее глазах стояли слезы.
— Боже правый, — прошептал Росуэлл. Он стоял над открытой могилой, держа в руках лопату. Ничего ужаснее в жизни не видел!
Я покачал головой, глядя на то, что билось в руках Эммы.
— Это всего лишь тело, которое никому было не нужно. Оно ничем не хуже меня.
Глава двадцать восьмая
Вернувшаяся
Росуэлл закрыл гроб, мы вместе опустили его в могилу. Я поморщился, услышав глухой звук удара. Росуэлл взялся за лопату.
Мы почти закончили закапывать могилу, когда у меня зажужжал телефон. Тэйт. Я не ответил, но она позвонила еще дважды, а потом послала сообщение: «да пошел ты, Мэки, я иду к тебе».
Я отключил телефон и убрал его в карман. Отговаривать Тэйт было бесполезно. Оставалось надеяться, что когда папа откроет дверь и увидит на пороге обезумевшую, убитую горем девочку, то решит, что она пришла к нему за утешением. Хотя на успех этого сценария я бы тоже не слишком рассчитывал. Мне ли было не знать, что когда Тэйт начинает действовать, ее уже не остановишь, а мой отец сейчас совершенно сломлен.
Значит, с минуты на минуту Тэйт заявится к нам домой, и я боялся даже думать о том, каких безумных дел она может натворить от отчаяния, когда обнаружит, что меня нет. Признаться, мне становилось не по себе просто от этой мысли.
— Ну, какой план? — спросил Росуэлл, утрамбовывая лопатой последнюю горку земли.
Эмма, все это время сидевшая на мокрой земле с вернувшейся на коленях, резко встала.
Я в изнеможении оперся о лопату; дышать было нечем, от стали у меня кружилась голова и, несмотря на холод, бросало в жар.
— Идем в дом под холмом отходов и забираем Натали.
— И они не станут чинить нам никаких препятствий?
Я беспомощно посмотрел на Эмму и Росуэлла.
— Нужно придумать, чем отвлечь их внимание. Скажем, принести им подарок. Женщина, которая там всем заправляет, обожает, когда ей выказывают уважение.
— И чего бы она хотела?
Минуту-другую я всерьез размышлял над этим вопросом, пока не вспомнил, как страшно разгневалась Госпожа на Морриган — так страшно, что годами методично заливала ее дом, вместо того, чтобы уничтожить его одним махом.
— Она хочет контролировать все вокруг — весь мир. Хочет, чтобы все так ее боялись, что никогда не смели бы ни в чем ее ослушаться, обмануть или провести.
Эмма приблизилась ко мне, прижимая к плечу возвращенную, неуверенно подняла глаза.
— То есть, не смели делать то, что мы собираемся сделать?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});