Читать интересную книгу Исповедь гейши - Кихару Накамура

При этом вот что мне бросилось в глаза.

Когда я вносила цветы в комнату заместителя, он постоянно снимал телефонную трубку и слушал, если куда-то звонил управляющий. Получалось, что заместитель подслушивал разговоры своего начальника. Поскольку не было коммутатора и секретарши, то посредством простого нажатия кнопки можно было сколько угодно слушать разговоры, что вел управляющий по телефону.

Заметив это, я была неприятно удивлена. Однако рассказывать об увиденном никому было нельзя. Приходилось держать это в тайне, что очень тяготило меня, и я почувствовала крайнее облегчение, когда немного позже заместителя сместили.

Похоже, мои соотечественники даже в Америке не могли отказаться от подобной привычки… Меня очень огорчило то, что дурные привычки японцев даже здесь, в Нью-Йорке, дают о себе знать.

В демонстрационном зале были выставлены различные японские товары. Маски театра но, японские куклы, лаковые изделия, фарфор Сэто, перегородчатая эмаль клуазоне, традиционные новогодние ракетки для игры в волан, чайная посуда и прочее. Одна японка, чьи предки во втором колене прибыли сюда, проводила экскурсии.

Молодая девушка говорила неуверенно на японском. Английский стал, естественно, ее родным языком, и она изъяснялась на нем, как я по-японски.

Суповую чашу с росписью по лаку вадзима-нури она называла «пластмассовым блюдом», а изумительную куклу, изображающую принцессу Яэгаки, презрительно именовала Geisha girl, так что мне мучительно было слышать подобное.

Однако я не была здешней служащей и лишь писала бесплатно японские разъяснения к товарам. В часы наплыва посетителей я помогала отделу рекламы, надписывая адреса. Поэтому я не хотела идти на рожон, но вместе с тем не могла позволить, чтобы лаковое покрытие вадзима-нури именовали пластмассой, а принцессу Яэгаки — гейшей.

Чтобы не ранить самолюбия девушки, я начала с рассказа о японском танце. Я объяснила ей, что история принцессы Яэгаки сходна с той, что поведал Шекспир в своей трагедии «Ромео и Джульетта». С жаром я принялась описывать ей, что сосуды для росписи по лаку делают из павловнии (которая не растет в Америке), а лака накладывают целых двадцать слоев. Затем наносится роспись золотом. Такое производство нельзя поставить на массовый поток, подобно изделиям из пластмассы. Мастер в состоянии изготовить за месяц лишь несколько таких работ.

Американские посетители, которых девушка до сих пор кормила небылицами о пластмассе и гейше, позже приводили знакомых, а девушка стала подходить ко мне и задавать вопросы.

Однажды со мной заговорил управляющий:

— Госпожа Накамура, если вы решили еще немного задержаться в Нью-Йорке, то поработайте у нас. Хоть я и не могу много платить, но у нас нет никого, кто бы так хорошо все объяснял, как вы.

Я была счастлива. Конечно, у меня была работа натурщицы и на выставке, но это был случайный заработок. Поскольку мне приходилось высылать деньги двум пожилым женщинам и сыну, то твердый доход, как бы мал он ни был, был весьма кстати. По субботним и воскресным дням я располагала свободным временем. Работа в союзе длилась до пяти часов вечера, и, если поспешить, я могла еще пять часов работать на какой-либо ярмарке, так как на ярмарках или выставках цветов посетителей пускали до десяти часов вечера…

— В ближайшую неделю я вынесу данный вопрос на совещании, — пообещал управляющий, которого я и сама хотела попросить об этом, так что я была очень рада такому повороту событий.

Но, как и в Японии, некий важный чин из министерства торговли и промышленности воспротивился этому, потому что я была прежде гейшей. Один служащий, который помнил меня по тем приемам, что устраивало министерство в Японии, посчитал, что бывшая гейша может в итоге принести неприятности их руководителю. Против этого управляющий не мог ничего возразить.

— Ничего не вышло, госпожа Накамура, — сожалел он.

— Нечто подобное мне уже приходилось не раз испытывать в Японии, так что этим меня не удивишь. Пожалуйста, не огорчайтесь, — ответила я.

Мне стало ясно, что и в Америке придется столкнуться с такими вот японскими напастями. Конечно, я была разочарована. На улице я случайно столкнулась с тем чиновником, что помешал моему назначению.

— Что вы себе позволяете? Разгуливать в кимоно по Нью-Йорку… Вас же убьют, — набросился тот на меня. Почему человека должны убивать из-за того, что он носит кимоно? Я действительно была для него бельмом на глазу, и он, похоже, испытывал ко мне нерасположение. Как высокопоставленного чиновника, его тоже приглашали на различные мероприятия, например на цветочные выставки, где я работала. Уже сами его приветствия часто отличались бесцеремонностью: «Ну, вы даже похорошели. Вот что делает хорошее питание».

Позже мне улыбнулась удача, и я была рада, что получила отказ в данном союзе. Однако тогда меня злило, что по его вине не удалось получить уже лежащее у меня в кармане место. «Прием на работу бывшей гейши сулит начальству только одни неприятности». Как язык повернулся сказать такое! Я буквально кипела от гнева.

В ту пору японки, умеющие носить кимоно и к тому же говорящие сносно по-английски, были редкостью. Когда подошла к концу Международная промышленная ярмарка, где мы показывали своих кукол, в Колизее и Хилтоне проходили многие другие выставки и ярмарки — ярмарки шелка, лодочные выставки, кино— и фотоярмарки, выставки автомобилей и цветов, где я каждый раз находила для себя работу на неделю или десять дней. Больше всего мне нравились цветочные выставки в Колизее.

Они устраивались торговцами цветами, садовыми архитекторами и садоводами, прибывающими из Нью-Йорка и приграничных штатов, и стоило войти в павильон, как вас окружал дурманящий запах. Мастера садовой архитектуры из некоторых штатов привозили редкие сорта деревьев и растений и представляли образцы диковинных садов. Устраивался конкурс. На третий день определялись призеры. В качестве натурщицы в кимоно с широкими рукавами, с зонтиком от солнца и веером в руках я пользовалась большим спросом.

На фотовыставке был представлен новый японский аппарат для съемок, который хорошо расходился.

Один американский профессиональный фотограф, увешанный несколькими аппаратами, не раз снимал меня. Поскольку я была единственной натурщицей в кимоно, вокруг меня постоянно толпились люди. Я вставала, садилась, поворачивалась то в ту, то в другую сторону и была счастлива, хоть и немного смущена таким вниманием. Как раз в ту пору фотоаппараты «Кэнон» и «Ясика» стали завоевывать рынок.

Американский рекламодатель, господин Нуссба-ум из японского фотоцентра заботился обо мне, принося кока-колу или мороженое. Я весь день находилась в окружении фотографов, и просто не было времени поесть.

— Так не годится. Перерыв тридцать минут! — объявлял господин Нуссбаум и уводил меня за ширму.

Если кто-то говорил: «Мне хотелось бы сделать снимок того, как японка пьет кока-колу», — он противился этому и заслонял меня собой, так что порой дело доходило чуть ли не до драки.

Мы пользовались большим успехом, и я работала несколько лет на этих выставках.

В автомобильном салоне концерн «Дайхацу» демонстрировал свой изящный грузовик-малолитражку Daihatsu Midget (который расходовал всего четыре литра на 65 милях ), и этот автомобиль как средство перевозки охотно покупали торговцы цветами, провизоры и торговцы сладостями.

Моя задача заключалась в распространении английских проспектов среди посетителей и объяснении по-английски достоинств представленных товаров.

Между тем мне нашлась работа на теле— и радиовещании, чем я тоже обязана руководителю отдела рекламы. Я тогда выступала в сборных представлениях наподобие Jack Power Show, Ed Sullivan Show и Will Rogers Show.

В Jack Power Shown показывала чайную церемонию посредством чудесной пиалы сино. Ведущий Джек Пауэр взял ее в руки.

— Прекрасно! Эта чашка мне очень нравится. Какое счастье пить по утрам из нее кофе!

Сразу же на передачу позвонил какой-то японец, и Джеку пришлось извиняться, поскольку он задел честь японской чайной церемонии. Джек лишь хотел с похвалой отозваться о красоте чашки! Пить кофе из пиалы было, конечно, недопустимо для японцев.

Однажды я выступала в ток-шоу, и у меня за оби был заткнут необходимый для проведения чайной церемонии небольшой платок, который во время разговора я вынула. Тотчас позвонила какая-то японка. Неслыханное дело — говорить с таким платком в руках, это оскорбляет искусство чайной церемонии. Нам опять пришлось извиняться.

Даже в Америке японцы мелочны и придирчивы в своем поведении. Это удивило и Джека: «Японцы всегда столь чувствительны? »

То, что я позволила вольность с платком, имеет свою предысторию. В десять лет меня учила танцевальной пьесе «Рокудан» наставница Нисикава Сэн-со. Она танцевалась в сопровождении кото с платочком для чайной церемонии в руке. Так что я совсем не намеревалась отвечать на вопросы, держа подобный платок в руке. И когда меня упрекнули, что я оскорбила искусство чайной церемонии, мне было очень больно.