Все‑таки мальчишка тоже переволновался — и сейчас с удовольствием срывался на сестре. Софья его не останавливала. Зачем?
— твое бабье дело сидеть ровно да молиться громко, а остальное тебя не касаемо. Бодливой корове бог рога не дал!
— Государь царевич?
Анна Никифоровна себя долго ждать не заставила, вихрем принеслась. А и то ж… если царевич в покоях, надо об этом первой царице сказать, а то и сына к ней привести…
Мальчишка ее опять разочаровал.
— Княгиня, возьмите вот это и умойте, что ли?
Марфа, действительно слегка испачканная чем‑то вроде киселя, надулась. Царевич посмотрел на сестру с презрением.
— Невместно царевне себя, как девке кухонной держать! Ежели не знаешь, что сказать промолчи. А взрослым не подражай, пока ума не нажила.
Потом взял Софью за руку и потянул за собой, оставив княгиню с царевной в легком шоке хлопать глазами. Девочка только головой покачала. Взрослеет братик. И это — хорошо.
Если так и дальше пойдет — не мальчик вырастет, но муж. Дай‑то Бог.
Алексей, тем временем, прошел через расступающуюся перед ним толпу мамок и нянек и присел рядом с бессильно лежащей на кровати царицей. Погладил ее по руке.
— Маменька, не бойся. Все хорошо будет.
Из темных глаз Марии Милославской покатились крупные слезы. Софья стояла рядом с братом незримой опорой и разглядывала свою мать.
М — да, первый бунт, во время которого толпа ворвалась в Кремль, сильно ее подкосил. Вот и сейчас… боится. Очень боится. И все же…
Ты — царица.
Должна держать себя в любой ситуации, что бы там не происходило. А Мария расклеивается на глазах.
Судить — легко. А смогла бы сама Софья держать себя?
Хотя… странный вопрос. Она уже здесь. Она уже ведет себя, как царевна и не срывается в пропасть истерики. Или она просто не представляет всей опасности бунта?
В любом случае — не стоит судить мать. Ей и так тяжело. Лучше подумать, что можно сделать, чтобы помочь ей и примет ли она помощь. Как‑то так…
Алексей утешал царицу.
Софья, которую никто не осмеливался оттеснить, думала. Больше им ничего не оставалось. Ждать и верить. Молиться?
Она бы молилась, если бы умела. Но произносить заученные слова — и вкладывать в молитву душу — вещи безусловно разные. А раз второго не дано, то не паскудь таинство первым…
* * *
Когда Алексей Михайлович появился в тереме, Алешка первый бросился отцу на шею.
— Тятенька!!!
Царица лежала без чувств. Софья тихо стушевалась в уголке. Ни к чему ей громкая известность. Вот Лешка — тот да, должен быть на виду. А ей хватит и того, что Ордин — Нащокин жив. Не хотелось бы сейчас лишиться такого полезного кадра…
— Как вы тут? Все в порядке?
— все хорошо. Стрельцы входы перекрыли, — отчитался Лешка. И тут же, без перехода, повесил голову. — Тятенька, ты прости меня… я за подмогой послал!
— Как? Кого?
— Так младшего же Ордина — Нащокина! — Лешка был абсолютно безмятежен и наивен. — Кому ж еще и доверять, если не ему?
Старший расцвел в улыбке.
Алексей Михайлович потрепал сына по голове.
— все в порядке будет… не волнуйся.
— да я и не волновался. Вот матушке плохо…
— что с ней?
— Боится она сильно…
Алексей Михайлович кивнул.
— сейчас схожу, успокою…
Алексей незаметно переместился в угол, к Софье.
— Что теперь?
— Только ждать…
Долго ждать не пришлось, во всяком случае, новых действующих лиц. Из Дьяково примчался Аввакум и был тут же допущен к царевичу. Кинулся в ноги, поинтересовался, поздорову ли, все ли в порядке, получил утвердительный ответ и расслабился. Отошел в сторонку, тихо поинтересовался у Софьи, все ли в порядке, погладил девочку по голове и заверил, что пока он рядом — ничего плохого не случится. Софья молча выставила мужчине высокую оценку.
Ведь волновался, кинулся сюда — и застань он бунт, наверняка попытался бы увещевать людей, вышел бы к народу, проповедовал, не обращая внимания на то, что его могут убить…
Кремень, а не человек. На таких русская земля и держится.
Интересно, как развиваются события в Москве?
Софья не была бы так спокойна, знай она, что вторая группа мятежников собирается идти на подмогу первой.
* * *
А они собирались. Бунт вспыхнул не просто сам по себе, хотя и давили на людей достаточно сильно, но терпения у народа хватало. И все же, во многом в бунте повинны были Милославские. Как царские родственнички, они воровали много и со вкусом, а остальным боярам это почему‑то не нравилось. Наверное, потому что к кормушке не подпускали, ай — яй — яй…
И одним из вдохновителей, хотя и тайным, был боярин Матвеев.
Умен был Артамон Сергеевич и силен, и хваток, вот только масштабов нужных никак добиться не мог. К царю хоть и вхож был, но на многое не влиял. А хотелось большего, большего…
Задумано было просто. Поднять бунт, спровоцировать беспорядки, обвинить в них Милославских, Хитрово, Ртищева — и сделать так, чтобы царь удалил их от себя. Раскидать подметные письма, взбаламутить народ, нанять крикунов, чтобы накручивали побольше, прибавить стрельцов и солдат из нескольких полков, командиры которых ему обязаны — вот и заварится каша.
Царь напугается, пуганый уже, удалит врагов Артамоши от двора, а там и его время настанет.
Получилось все вполне неплохо. Сначала.
Первая волна бунтовщиков докатилась до Коломенского и крикуны, не долго думая, принялись накручивать вторую. Эти были уже серьезнее, поэтому в Москве вспыхнули грабежи и погромы. Причем громили купцов, с которых было чем поживиться. И тех, кого было выгодно громить.
Так уж вышло, что боярин Матвеев был женат на англичанке Марии Гамильтон, получившей в крещении имя Евдокия. Родом девушка была из Немецкой слободы, но мы же не будем никого подозревать, верно?
Например, уважаемых иноземных купцов в том, что они душат конкурентов и целенаправленно устраняют их во время бунта. Это же так… нецивилизованно! Просто фи!
В Европах так не поступают, это всем известно и никому не интересно…
Сам Артамон Матвеев на всякий случай держал свой полк наготове. Ему надо было напугать царя, но не угробить, нет. Шансов взойти на престол у Артамона не было, устрани Романова — и Милославские тебя просто сожрут. Поэтому его полк и полк Полтева, который был ему кое — чем обязан, медленно двигались в Коломенское, не особо торопясь. И успеть вмешаться, если что пойдет не так — и не лезть, пока царь как следует не напугается. Тонкая такая грань…
Изменилось все в одночасье.
Всадник на гнедой лошади осадил коня перед первым рядом вояк.
— Кто главный!? У меня царская бумага!!! Приказ государя!!!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});