руку митрополита и вновь принимал свою скромную роль». В свою очередь, митрополит Серафим никак не реагировал на проявляемые обер-прокурором знаки почтения (целования руки), даже говорил в это время с другими. «Лучше такого обер-прокурора монашеству и желать было не зачем, – резюмировал профессор, – оно при нём в Св. Синоде действовало очень самостоятельно»[524].
Данная характеристика лучше всего показывает, насколько П. С. Мещерский не соответствовал как государственный деятель самому духу николаевского царствования. Николай I, укрепляя жёсткую вертикаль власти, на нём и замыкавшуюся, желал видеть в своих министрах не только беспрекословных исполнителей его самодержавной воли, но и деятелей, соответствовавших характеру самого самодержца. Неслучайно П. С. Мещерский никогда не был близок к нему. Будучи в частной жизни «человеком прекрасным», раздававший щедрые милостыни и жертвовавший значительные суммы на монастыри, как администратор обер-прокурор имел довольно ограниченные способности. Его называли непроницательным и недальновидным, не имевшим дара отличать по-настоящему полезных чиновников от чиновников бессовестных и наглых; убеждения его характеризовали как шаткие, а его самого – как бесхарактерного человека, во время управления обер-прокуратурой постоянно находившегося под влиянием других лиц: сначала князя А. Н. Голицына, после того – митрополита Серафима (Глаголевского), «хотя, как показывают некоторые синодальные дела, продолжал ещё иметь на него тайное влияние и Голицын», затем С. Д. Нечаева[525] (в 1833 г. сменившего его на посту обер-прокурора Св. Синода).
То, что князь П. С. Мещерский не являлся полновластным вершителем дел в Св. Синоде императору стало ясно уже в 1829 г., в связи с «брачным делом» одного из наиболее близких к нему лиц – генерала П. А. Клейнмихеля. На первый взгляд, дело не представляло особой сложности. Генерал, лютеранин по вероисповеданию, с 1816 г. состоял в браке с православной В. А. Кокошкиной, от которой не имел детей. Официально, при разводе, он взял вину на себя, взамен получив в полное распоряжение приданое супруги. В 1828 г. П. А. Клейнмихель вновь задумал жениться – на фрейлине Марии Фёдоровне Кокошкиной, двоюродной сестре своей бывшей супруги[526]. 11 января 1829 г. М. Ф. Кокошкина отправила на высочайшее имя прошение о разрешении вступить в брак с Клейнмихелем. В тот же день министр Императорского Двора и уделов князь П. М. Волконский направил отцу М. Ф. Кокошкиной, директору московской труппы императорских театров Ф. Ф. Кокошкину официальное письмо, в котором указывалось, что его дочь письмом испрашивала высочайшего дозволения вступить в брак с Клейнмихелем. «Их Императорские Величества, – сообщалось в письме, – всемилостивейшее изволят на сей брак, ежели оный дозволен будет духовным начальством по правилам Греко-Российской Церкви». Тогда же супруга министра Императорского Двора и Уделов направила краткое послание и Клейнмихелю, в котором известила генерала о том, что по прошению фрейлины М. Ф. Кокошкиной «имела счастье испрашивать Высочайшего соизволения». Император и императрица согласие дали[527].
Было ясно, что Николай I не просто разрешает брак, но желает его заключения (иначе он вряд ли бы принял столь активное участие в разрешении матримониальной проблемы своего генерала). Понятно, что зная о состоявшемся разводе П. А. Клейнмихеля, он не мог не подчеркнуть: брак должен быть одобрен Православной Церковью. Св. Синод, однако, в данном случае проявил завидную стойкость, часть его членов категорически отказалась дать разрешение на брак. 9 апреля 1829 г. дело специально рассматривалось в заседании Св. Синода. Было установлено, что фрейлина М. Ф. Кокошкина желает выйти замуж за П. А. Клейнмихеля, благословение её отца получено. Кроме того, отмечалось, что бывшая супруга генерала уже вышла замуж за титулярного советника Н. А. Булдакова, а сам П. А. Клейнмихель утверждал: при расторжении брака он был признан виновным без собственного его на то сознания. Он указывал, что бывшая супруга оставила его за четыре года до развода. Однако официально Клейнмихель был уличён двумя свидетелями в том, что впал в прелюбодеяние с некоей девицей Анной Тульпиной.
Мнение С.-Петербургской духовной консистории, поступившее в Св. Синод, было однозначным: ответчика навсегда следует оставить безбрачным, а за прелюбодейство подвергнуть ещё и семилетней епитимье. Но, поскольку он лютеранин, то дело передать в Юстиц-Коллегию Лифляндских и Эстляндских дел. Консистория отправила своё заключение в Св. Синод ещё 26 ноября 1828 г., но дело разбирали уже в апреле следующего года, когда окончательно прояснилось отношение к нему императора, и когда Юстиц-Коллегия дала П. А. Клейнмихелю устраивавшее его заключение. Однако митрополиты Серафим (Глаголевский) и Филарет (Дроздов), а также епископ Курский Владимир (Ужинский) заявили, что браку препятствуют два обстоятельства: установленный факт прелюбодеяния и четвёртая степень родства. Два других синодала – протопресвитер Павел Криницкий и протоиерей Николай Музовский подали особые голоса, предложив «не воспрещать» заключение брака. В результате дело оказалось передано обер-прокурору Св. Синода с предоставлением ему действовать по силе инструкции от 13 июня 1722 г.[528].
Положение князя П. С. Мещерского было щекотливым: он, понимая, что члены Св. Синода не пришли к единому мнению, вынуждался к принятию самостоятельного решения. Решения, однако, он не принял, ограничившись докладом дела самодержцу. Результат не заставил себя долго ждать. 13 апреля 1829 г. Николай I ответил на представление резолюцией, которую можно считать исторической: «В догматах веры, – поучал он обер-прокурора Св. Синода, – разногласия быть не может и не должно, посему подобного представления принять не могу от высшего духовного места в государстве. Вам, как блюстителю законов, должно же вразумить Членам Синода и, когда положится общее единогласное мнение, основанное не на умствованиях, а на точном смысле догматов, тогда Мне оное представить. Сим делом заняться немедля: ибо впредь строго Вам запрещаю входить с подобным докладом, который совершенно выходит из всякого приличия»[529].
Впрочем, исполнить высочайшую волю обер-прокурору не удалось: Св. Синод 25 апреля 1829 г. вновь рассмотрел дело П. А. Клейнмихеля и вновь голоса его членов разделились. Протокол препроводили князю П. С. Мещерскому, повторно предоставив ему право действовать по инструкции от 13 июля 1722 г.[530] Наконец, получив 6 декабря 1829 г. от обер-прокурора ведомость о не получивших разрешения делах, 10 декабря 1829 г. Николай I повелел считать дела о препятствиях к вступлению генерала П. А. Клейнмихеля в брак с фрейлиной М. Ф. Кокошкиной оконченными[531].
По мнению современного исследователя, император тем самым в очередной раз продемонстрировал лояльное отношение к законам Православной Церкви – «несмотря на то, что в деле ясно указывалось на закон 1810 года о родстве, под который случай П. Клейнмихеля не подпадал, Николай I согласился с мнением членов Св. Синода»[532].
Надо думать, дело было не только в лояльном отношении самодержца к каноническим правилам Православной Церкви, а в том, что обер-прокурор не сумел решить поставленной перед ним задачи и, несмотря на замечание, второй раз представил императору один и тот же вопрос. В сложившейся ситуации идти на конфронтацию со Св. Синодом по частному делу император, очевидно, не захотел (тем более, что в придворных кругах прекрасно знали, что для П. А. Клейнмихеля брак был скорее вынужденной