Читать интересную книгу Послы - Генри Джеймс

Не успел он произнести это, как почувствовал, что пусть невольно, но занизил, по мнению ее сына, достоинства миссис Ньюсем — впечатление, которое не замедлило подтвердиться: Чэд выразил ему решительный протест. В последнее время Стрезер плохо улавливал позицию и настроение своего молодого друга, хотя не мог не замечать, как мало волнения, да и то лишь в крайнем случае, тот выказывал, а потому с большим интересом наблюдал его сейчас — в критический момент. Чэд поступил именно так, как обещал две недели назад: согласился на его просьбу остаться, не задав ни единого вопроса. И в течение томительного ожидания этих дней был весел и предупредителен, хотя и несколько более скрытен и сдержан, чем это требовалось от молодого человека, усвоившего безукоризненные манеры. Ни возбужденности, ни подавленности он не обнаружил; держался разумно, ровно — непринужденно-неторопливый, негромкий, невозмутимый, разве только чуть менее жизнерадостный. Более чем когда-либо, Стрезер видел в нем оправдание тому удивительному процессу, который сейчас происходил в его собственной душе, и, пока кеб катил по парижским улицам, уже твердо знал — тверже, чем когда-либо прежде, — что нынешний облик Чэда родился из того, как он поступал и каким был. Именно это сделало его тем, чем он стал — и перемена эта далась нелегко, стоила времени и усилий, оплачена дорогой ценой. Во всяком случае, таков был результат, который теперь предстояло вручить Салли, и в этой части программы Стрезер охотно выступит свидетелем. Сумеет ли Салли, по крайней мере, разглядеть или различить этот результат, а разглядев или различив, по крайней мере, оценить. И, спрашивая себя, каким словом, — если ему зададут такой вопрос, а его непременно зададут, — определить эту разительную перемену, он только скреб в затылке. Ох уж эти определения! Пусть доходит до них своим умом. Ей захотелось посмотреть самой — пусть сама на здоровье и смотрит. Она пустилась в путь, уверенная в своем праве судить всех и вся, а между тем внутренний голос шептал Стрезеру, что она ничего не увидит.

Более того, сходные прозорливые предчувствия волновали и Чэда, как выяснилось в следующую минуту из оброненного им: «Дети они! Играют в жизнь!» Восклицание это говорило о многом и звучало утешительно. Оно означало — в понимании спутника Чэда, — что в предшествующем их разговоре он все-таки не предал миссис Ньюсем, а потому теперь с легким сердцем мог спросить Чэда, правда ли, что именно ему принадлежала мысль познакомить миссис Покок с мадам де Вионе. Ответ ошеломил Стрезера своей откровенностью:

— Разве не за этим — посмотреть, с кем я вожу компанию, — она сюда едет?

— Боюсь, что так, — подтвердил Стрезер не задумываясь.

Его неосмотрительность тут же ему аукнулась:

— А почему «боюсь»? — мгновенно откликнулся Чэд.

— Ну потому, что чувствую за собой долю ответственности. Ведь это, полагаю, мои свидетельства возбудили любопытство миссис Покок. В своих письмах — о чем ты, по-моему, с самого начала знал — я давал себе полную волю. И разумеется, не скрывал своего мнения о мадам де Вионе.

Для Чэда тут не было ничего нового.

— Естественно. Но вы отзывались о ней хорошо.

— О, так хорошо, как ни об одной женщине в мире. Но как раз этот тон…

— Этот тон, — повторил Чэд, — накликал на нас мою сестру. Ничего не попишешь! Впрочем, я не стану вам за это пенять, да и мадам де Вионе тоже. Неужели вы еще не поняли, что понравились ей?

— Ох, — вырвалось у Стрезера, и боль щемящей тоски внезапно пронзила его. — Вопреки тому, что я сделал?

— Вы очень много сделали.

Учтивость Чэда устыдила Стрезера, и ему вдруг захотелось увидеть физиономию Сары Покок, когда она предстанет перед силой, которую, несмотря на его предостережения, не ожидала встретить.

— А это? Ведь это по моей вине.

— Пустое, — галантно заявил Чэд. — Она любит нравиться.

Его спутник на мгновение задумался.

— Ты уверен, что и миссис Покок она…

— Отнюдь нет. Я говорю о вас. Ей нравится, что она вам понравилась; в ее глазах это добрый знак, — рассмеялся Чэд. — Впрочем, она и насчет Сары не теряет надежды и, со своей стороны, готова на любые усилия.

— В смысле признания достоинств?

— Да, и в прочем тоже. В смысле дружеского расположения, гостеприимства и всяческого радушия. Мадам де Вионе ждет ее во всеоружии. — Чэд снова рассмеялся. — В полной боевой готовности.

Стрезер помолчал, вникая. А затем словно эхо мисс Бэррес прошумело в воздухе: «Она бесподобна!»

— Вы даже еще не начали понимать, до чего бесподобна!

За этими словами, на слух Стрезера, была уверенность в обладании сокровищем, чуть ли не высокомерие собственника. Но проникновение в глубинный смысл этих слов не приглашало к размышлению на данную тему: столь безапелляционно прозвучало в них это изящное и благожелательное утверждение. Оно, по правде сказать, весьма походило на заклинание, и он тотчас на него отозвался:

— Теперь — с твоего благословения — я стану чаще видеться с ней. Столько, сколько захочется. Чего до сих пор себе не разрешал.

— И лишь по собственной вине. Я ли не старался сблизить вас, а она — право, дорогой мой, не знаю человека, с которым она была бы так чарующе мила. Но у вас ведь свои, особые принципы.

— Были, — пробормотал Стрезер, сознавая, какую власть эти принципы имели над ним и как полностью ее теперь утратили. Но проследить эту логическую цепь до конца он сейчас не мог, не мог из-за миссис Покок. Из-за миссис Покок, потому что за ней стояла миссис Ньюсем; впрочем, это еще требовалось доказать. Им же сейчас владела другая мысль: он не сумел воспользоваться тем, чем воспользоваться было бы для него бесценным. Он мог видеть ее несравненно чаще, мог… но по собственной глупости упустил столько счастливых дней. Теперь, кляня себя, он решил не потерять ни одного и, приближаясь вместе с Чэдом к месту их назначения, внезапно поймал себя на мысли, что Сара Покок, по сути, сильно увеличит его шансы. Чем ее инспекционный визит обернется в других отношениях, пока неизвестно, зато вполне известно, что она сыграет важную роль в сближении двух достойных людей. Достаточно было послушать Чэда, который в эту минуту как раз уверял нашего друга, что оба они — то есть сам он и другая достойная дама — разумеется, рассчитывают на его, Стрезера, поддержку и поощрение. А каким бальзамом на душу Стрезера лились его рассуждения о том, что выбранная ими линия разумного поведения непременно очарует Пококов, что и говорить, а если мадам де Вионе сумеет это — сумеет очаровать Пококов — ей и в самом деле цены не будет. Великолепный план. Если только удастся его осуществить, но вот удастся ли? Все упиралось в вопрос: можно ли купить Сару? Его собственный случай не мог служить прецедентом: совершенно очевидно, что с ее характером следовало ожидать совсем иного. Мысль, что его смогли купить, угнетала Стрезера: он не только выглядел отступником в собственных глазах, но и человеком, чье падение было абсолютно доказано. Что ж, он всегда — там, где дело касалось Ламбера Стрезе-ра, — предпочитал знать самое худшее, а сейчас он узнал, что его можно купить, и, более того, что он уже куплен. Единственное, что его затрудняло, это сказать — чем. Получалось, что продаться он продался, только вознаграждения не получил. Впрочем, такое с ним часто случалось. Подобного рода сделки были для него естественны. Размышляя обо всем этом, он, однако, не забыл напомнить Чэду об одной существенной истине, которую ни в коем случае нельзя было упускать из виду, истине, гласящей, что при всем почтении к способности Сары воспринимать новое в Париж она ехала с высокой целью, твердой и определенной.

— Она, знаешь ли, едет сюда не за тем, чтобы ее пленяли. Мы все, надо думать, можем быть с нею очаровательны — ничего нет проще; только не для этого она сюда едет. Она едет просто для того, чтобы увезти тебя с собой.

— И прекрасно. С ней я и поеду, — добродушно улыбнулся Чэд. — Полагаю, тут вы не будете против. — И затем минуту спустя, в течение которой Стрезер молчал, спросил: — Или у вас другой расчет: на то, что, насмотревшись на Сару, я уже никуда не поеду? — А так как его друг и на этот раз ничего не сказал, оставив вопрос без ответа, продолжал: — Я, по крайней мере, имею свой расчет: пусть они здесь, в Париже, хорошо проведут время.

Вот тут-то Стрезер не выдержал:

— Да-да! В этом ты весь! По-моему, если ты на самом деле хотел бы ехать…

— Что тогда? — перебил его, подзадоривая, Чэд.

— Тогда тебя не заботило бы, хорошо или плохо они проведут здесь время. Тебе было бы все равно, как они его проведут.

Чэд всегда умел очень легко — легче некуда — принять любое разумное замечание.

— Верно. Но я ничего не могу с собой поделать. Такой уж у меня добрый нрав.

— Да, чересчур добрый! — И Стрезер тяжело вздохнул. В этот момент он почувствовал, что его миссии приходит бесславный конец. Чувство это еще усилилось оттого, что Чэд оставил его слова без последствий. Однако, когда они уже оказались в виду вокзала, он начал снова: