— Где мы? — прошептала я, оглядываясь, чтобы скрыть слёзы, повисшие на ресницах. Я знала ответ, и он знал, что именно мне известно.
Мы оба молчали. Я хотела бы спросиь, сколько времени провела в забытьи, что случилось с Охотниками, какой бесславный конец им уготовило правосудие, но не сейчас.
Аккуратно присев на кровати, уткнулась в плечо Рандала и вздохнула. Сладко — так, как вздыхают те, чей корабль достиг тихой гавани мирного счастья. Сейчас я не желала обсуждать прошлое и будущее, было достаточно того, что я слышу биение его сердца, чувствую руку на спине и вдыхаю аромат пепла, которым пахнет его кожа. И этот запах, кто бы мог подумать, заставляет меня придвинуться ближе и вдыхать жадно, будто упиваясь духмянностью драгоценных масел.
— Регина, я бы не хотел, чтобы ты становилась дознавателем. Знаю, это эгоистично, пусть так, но больше никаких расследований.
Я усмехнулась и покачала головой.
— А если нет?
И посмотрела в глаза. Противостояние взглядов закончилось тем, что наши губы нашли друг друга, кожа прильнула к коже, а сердце к сердцу.
— Пока не будем об этом, — согласился на отсрочку Рандал и легонько щёлкнул меня по носу. — А сейчас отдыхай. Всё кончено.
Он силой уложил меня в постель и встал, посмотрев, будто на больную девицу, которую не следует лишний раз волновать.
— Один вопрос, — я поймала его руку, а потом отпустила, провела пальцами по тылу кисти, будто хотела одновременно удержать, чтобы узнать правду и отпустить, чтобы остаться в счастливом неведении.
Мне совсем не было жаль Охотников, я не хотела знать их имён, они навсегда для меня останутся прокажёнными, чьи язвы скрыты в душе. Но мне бы не хотелось показного правосудия для Хадриана, декана и прочих. Хотя, думаю, именно это их и ждёт. Келисия своего не упустит. Такой шанс на реванш!
— Один, — подтвердил Рандал. — А потом ты поспишь. Не бойся, программу нагонишь, ректор лично обещала, что к тебе отнесутся со всем почтением, которое ты заслужила.
— И что она ещё тебе сказала?
— Что очень рада такому исходу. В Кломмхольме сейчас работает целый штат дознавателей, но это скоро закончится. Виновные умерли, некоторые твои знакомые подались в бега, иные выторговали почётную отставку. Всё-таки быть ровесницей Института и знать его тайны иногда крайне полезно.
Я улыбнулась. Персилия Лагра и здесь сумела обернуть обстоятельства себе на пользу, зла на бывшего декана я не держала. Да, они хотели меня убить, потому что почувствовали угрозу. И были правы. Я бы рассказала Рандалу и Дазромаку о тайном обществе. Даже сама того не желая.
После зеркального ритуала у нас троих было мало тайн. Я и сама не до конца понимала, насколько открыта для своих соратников по расследованию.
— Не бойся, Регина, — словно подслушал мои мысли Рандал и снова присел рядом, сжав мою руку. — Мы знаем кое-что друг о друге благодаря моим зеркалам, но на этом всё.
— Значит, Хадриан пропал? И Дазромак про него ничего не знает? — спросила я в ответ. — Как же тогда Персилия Лагра так просто уступила своё место?
Рандал посмотрел на меня долгим взглядом и лишь потом ответил:
— Он не так прост, как хочет казаться. Келисия рассказала мне кое-что о нём. То, что смогла узнать. Наш неказистый друг метит в высокие кресла. И у него есть свои источники. Более того, он настоятельно просил, чтобы в Кломмхольм подрядили именно его. Как многое ты ему рассказывала?
— Не знаю, не помню. Наверное, много. Он ещё всё время подчёркивал, что ты причастен к Охотникам.
Я улыбнулась, вспоминая, как верила этому и пребывала в отчаянии.
— Ну всё, — Рандал снова наклонился и медленно, будто оставляя свой знак, коснулся моих губ. Я разочарованно выдохнула.
Сейчас я бы хотела от него немного больше нежности и меньше суровости в лице. И вообще, я уже устала от всей этой истории. Да, в ней оставалась недосказанность, как и в обычной жизни. Это только в книгах следователь собирает всех в круг и начинает отматывать время, рассказывая о том, как всё начиналось.
И делает это так, что самому непосвящённому зрителю кажется, будто не осталось ничего тайного. А оно всегда остаётся, путается между строк, расползается по страницам, уходит в тень пыльных углов, в которых монолитами стоят шкафы с забытыми историями.
— Отдыхай, я зайду вечером, — тем временем произнёс Рандал и, несмотря на мои молчаливые протесты, препоручил меня служительницам гранды Тулии.
Я проводила его взглядом и спросила у женщины, где сейчас Фарфелия. Ведь она должна быть здесь.
Та замялась, поправила белоснежный чепец красными натруженными руками, от которых пахло горькими микстурами, и глядя в пол так старательно, что её круглое рябое лицо покрылось потом, сказала:
— Так её только вчера перевели в Приют Скорби. Тот, что в столице. Гранда ректор так приказала. Там ей будет неплохо, вила, уж поверьте.
И прислужница целительницы вскинула на меня внимательные тёмные глаза, будто хотела добавить: «Вы же понимаете, что другого исхода для неё и быть не могло».
Я понимала, но присела в кровати и потребовала одежду, да так громко, что никто из прислужниц не посмел возразить. На звук явилась сама гранда Тулия. Она присела на постель и вложила в мои руки горячее питьё в деревянной кружке.
— Ей стало хуже, Регина. Это было неизбежно, поймите, — она говорила спокойно, размеренно, так успокаивают детей, убеждая, что надо потерпеть сиюминутную боль, которая скоро утихнет, и тогда станет легче. Мне не стало, но я понимала, что так всё и закончится.
— Дайте мне одежду, я хочу поговорить кое с кем, — мягко попросила я, имея в виду ректора, Мортигера Сеймура, если он ещё на месте, или Дазромака.
А потом, когда разрешат, я попрошу Рандала, чтобы он отвёз меня к Фарф. Попрощаться. Если всё, о чём сейчас говорили, правда, то физическая оболочка Фарфелии, вечно довольной и подтрунивающей надо всеми ламии, скоро истает. И сон, что мне привиделся, говорил именно об этом.
На сердце нахлынула светлая печаль. Такое чувство я всегда испытывала, когда думала о доме, что оставила навсегда. О сёстрах и братьях, которых больше никогда не увижу, но которые, я знаю, будут обо мне помнить.
Как и я о них. И о Фарфелии.
***
Дракон
— Вы видите, как всё славно закончилось! — улыбался Дазромак, когда вернулся в свои комнаты. Все дознаватели и министерские уехали, полностью подтвердив и завизировав выводы нашего Волкодлака.
И теперь этот напыщенный и сияющий, словно золотой сеут, коротышка позвал меня для беседы. Я видел, насколько его переполняет гордость и самолюбование, но не хотел портить сей триумф.
— Слышал, вы имели продолжительный разговор с грандой Келисией, — произнёс он, приказав своему слуге подать липового чая. — Эта дама, должно быть, рада, что усидела в кресле? И что больше никто из тех, кто помнит об инциденте, долго в Кломмхольме не задержится. В том числе и вы, гранд Гумонд, Академия Вильгемины ждёт вас с распростёртыми объятиями.
— Верно, — кивнул я. — Хотел поблагодарить и вас за ходатайство о досрочной выдаче аттестата Регине Лесниковой. Ей ни к чему больше здесь оставаться.
— Вы правы, — Дазромак театрально развёл руками. — С её способностями она сможет далеко пойти. Победить артефакт уровня Пожиратель не всякому под силу. Не говоря уже о Тёмном Оке Древних. Только не смейте прятать её в своём поместье, Гумонд. Министр Безопасности вам этого не простит.
— И не собирался, но сначала она должна прийти в себя. Кстати, давно хотел спросить, когда вы узнали о наших метках?
Я посмотрел на Дазромака поверх чашки дымящегося чая, желая увидеть хотя бы тень смятения на его лице, но тот был невозмутим.
— Горничная, убирающая комнату вилы Лесниковой, крайне разговорчива в постели. Для ректора она весьма неподходящий осведомитель, а для меня — вполне. Это она рассказала о метке на бедре вашей…роковой змеи.