Кстати, именно Афины, руководимые опытным демагогом и блестящим оратором Демосфеном, наиболее активно сопротивлялись македонской гегемонии – они не хотели никаких царей, ни персидских, ни македонских. Греческий союз во главе с Афинами выводит свои войска против Филиппа при Херонее, но терпит страшное поражение, после которого преграды власти Филиппа в Греции больше не существует. Фивы думали иначе, но чуть позже жутко за это поплатились, когда их смел с лица Земли Александр Македонский, который при Херонее прекрасно справился с командованием левым крылом, несмотря на то, что едва достиг восемнадцати лет. Теперь ни греки, ни персы не могут помешать походу армии, возглавляемой Филиппом, против Персидской империи. Возникает даже специфическое надгосударство, названное Коринфским союзом, нечто вроде Евросоюза тех дней – в нем все формально равны, но ясно, кто главный. Кто же может помешать Филиппу переправить войско в Малую Азию и начать то, что в реальности смог сделать только его сын? Да никто, кроме него самого. Но он прекрасно справился.
Как раз в этот решительный момент, когда все силы Филиппа следовало направить на организацию невиданного похода, он в очередной раз влюбился – в знатную македонянку Клеопатру. Положение эпиротки Олимпиады становится по-настоящему опасным – у ее новой соперницы множество родственников среди македонской знати. К тому же Филипп с ней еще и демонстративно разводится, хотя раньше его новые браки никаких разводов не требовали, а вот тут объявил, что отныне он с Олимпиадой в разводе, значит, так оно и есть – кто лучше царя знает, какие в стране сегодня законы? Значит, и вопрос престолонаследия он может решить не так, как до настоящего момента сложилось? А кто ему помешает? На пышной свадьбе Филиппа и Клеопатры опасения Олимпиады подтверждаются самым явственным образом – дядя Клеопатры Аталл, напившись не меньше Филиппа, открыто призвал македонян молить богов, чтоб у Филиппа и Клеопатры родился законный наследник престола. Александр отлично понял, что имеется в виду, закричал: «Так что же, негодяй, я, по-твоему, незаконнорожденный, что ли?» – и швырнул в Аталла драгоценной чашей (зная, насколько он был искусен во всех воинских упражнениях, я лично готов ручаться, что попал). Что на самом деле думал Филипп о создавшейся коллизии, выдал его поступок – он выхватил меч и кинулся на сына, явно с целью убийства. Даже не знаю, на кого бы я поставил в этом ужасном поединке – Филипп уже был однорук, одноглаз и хром, и это были только самые заметные из десятков полученных им ран, а Александр и по очень строгим меркам античного мира был богатырь и атлет. К счастью, все закончилось гораздо смешней и безопасней, чем могло бы: пьяный в дымину Филипп споткнулся, упал и отключился. Александр мог бы прикончить его без всякого оружия, любой рукой по выбору, но у него в голове мысль об открытом отцеубийстве просто не помещалась, да и неясно, как в такой пиковой ситуации поведут себя знатные гости – симптомы пока что были очень нехорошие. Александр ограничился презрительной репликой – смотрите, мол, на человека, который собрался переправиться из Европы в Азию, а растянулся, пытаясь переправиться от ложа к ложу (на тогдашних пирах не сидели, а полулежали). И тут же покинул пир с поспешностью беглеца, чтоб успеть унести ноги подальше от дворца, который явно не собирались отписать ему в наследство. Бежит и Олимпиада – в Эпир, к брату, Александру Молосскому. Браку явно конец, развод и девичья фамилия. Персы бы мешками золотые дарики несли, чтоб устроить такое чудо, когда смертельно опасные враги идут в битву не против них, а друг против друга, а тут даром предлагают…
Почти готовый киносценарий
Безумие этой ссоры очевидно, и многие из кожи лезут, чтоб помирить ее участников. Коринфянин Демарат, старинный друг Филиппа, откровенно ему выговаривает – как он может заботиться о мире в Греции, если принес войну в собственный дом. Филипп кто угодно, но далеко не дурак и отлично понимает, что все его пляски по меньшей мере несвоевременны. Через Демарата он уговаривает Александра помириться и вернуться к его двору – для спокойствия монархии нужно иметь под рукой наследника престола, тем паче что новая женушка Клеопатра вместо сына родила всего лишь дочку, которую назвали Европой (нормальное греческое имя, что-то вроде «рожденная на закате», но для царской дочери звучит!). Александр Молосский тоже вроде старого зла не помнит, спокойно говорит о примирении, и даже соглашается жениться на еще одной Клеопатре, сестре самого Филиппа, чтоб породниться с ним дважды и установить вечный мир. Олимпиада возвращается к супругу, о разводе пока просто прекращают говорить – был он или не был, все равно Филипп решит, как сам захочет. Вроде бы все более-менее, и острота ситуации несколько сглажена. Войска по-прежнему концентрируются возле мест, из которых наиболее удобна переправа в Малую Азию, македонская старинная столица Эги готовится к такой пышной свадьбе, чтоб вся Греция обзавидовалась, когда проспится, Филипп, Олимпиада и оба Александра вместе пьют, гуляют и радуются примирению. Правда, многие лучшие друзья и в будущем талантливейшие генералы Александра изгнаны из Македонии – Птолемей, Неарх, Гарпал, имена более чем известные, но изгнание не казнь, можно и отменить, и Александру позволительно на это надеяться. Вот уже и одна из последних брачных церемоний наступает – она должна произойти в местном театре. Филипп в сопровождении Александра Молосского, уже дважды родственника, родного сына Александра, на данный момент (хотя что будет дальше, неясно) снова законного наследника, а также одного телохранителя – как без этого, царь все-таки, вступает в узкий проход, ведущий из дворца в театр. Свита чуть отстает – все равно в проходе все не поместятся. Стоп-кадр.
Все. Теперь некуда торопиться. Давайте займемся четвертым из этой группы – царским телохранителем. Зовут его Павсаний, он достаточно знатен, очень силен и невероятно красив. Настолько красив, что царь Филипп не ограничивается его услугами в качестве телохранителя, а вступает с ним в интимную связь (надеюсь, что вы уже привыкли к тому, что Филиппу практически безразличен пол его сексуальных партнеров). Что интересно, Павсанию тоже это нравится, причем настолько, что он ревнует царя к другой его симпатии, тоже Павсанию, изругав его такими словами, которые даже безразличным к вещам, возмущающим нас, грекам кажутся смертельно обидными. Тот, второй Павсаний, вскоре героически погибает в бою, прикрывая грудью царя от вражеских ударов, но успевает нажаловаться тому самому Аталлу, дяде молодой жены Филиппа, о котором уже шла речь. И Аталл страшно мстит Павсанию – заманивает его на пирушку, поит допьяна и поступает с ним так же, как Филипп с Александром Молосским, да еще и всех окрестных погонщиков мулов зовет специально для того, чтоб те сначала посмотрели, а потом и поучаствовали. Павсаний в ярости, он просит Филиппа наказать Аталла, но тот и не думает принимать меры – ему сейчас чем меньше скандалов, тем лучше, и совершенно ясно, что Аталл с его родственными связями способен поднять значительно более опасный скандал, чем Павсаний. У Павсания появляется причина ненавидеть Филиппа – почему же его не удаляют из числа его телохранителей? А, еще с такими пустяками считаться, милые бранятся – только тешатся, и вообще любовь не картошка, не выбросишь за окошко… В общем, Филипп и пальцем не пошевелил. Вот они вчетвером застыли в проходе к театру, что сейчас будет? Старт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});