Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

— Мальчики сейчас номер остались отрабатывать, — пояснила Владимирская. — Но я им сказала, что ты обещала нам сделать промоушен нашей новой программы. Сделаешь?

— Ладно! — пообещала Эрато сдавленным голосом.

Она все никак не могла прийти в себя от этого ничего не выражавшего взгляда Окипеты. В машине было тепло, в воздухе пахло весной, а сквозь облака проглядывало солнце. Но она не могла избавиться от ощущения леденящего холода. Если раньше ей казалось, что с кем-то из свиты Холодца она сможет договориться, то этот абсолютно отстраненный, сосредоточенный только на желаемом предмете взгляд, окончательно освободил ее от последних иллюзий.

— Владимирская, ты болтай о чем угодно! О своем творчестве, переживаниях, мне все равно, — тихо добавила она. — Только не молчи!

— А почему я их не вижу? — больше саму себя спросила Владимирская. — Ты опять скажешь, что я их не вижу, потому что я — дура. Но это не так! Впрочем, один раз мне показалось, что я имела дело с настоящей гарпией. Вот как только ты сказала, что гарпии борются с нашим творческим началом, так сразу же поняла!

Эрато совершенно не хотелось признаваться Владимирской, что гарпий видят лишь обреченные. Может быть, их видели и другие музы, но ее случай был наиболее тяжелым. В зеркале заднего вида на какую-то долю секунды промелькнула чья-то большая тень. А Владимирская продолжала беззаботно щебетать, как она, почувствовав в себе творческое начало, стала писать стихи. Впервые Эрато была даже благодарна за умение рассказывать о себе и собственной внутренней жизни самым вычурным образом и в самое неподходящее время. И сейчас для нее наступили такие времена, что какую-то уверенность она чувствовала лишь рядом с лучезарно улыбавшейся Терпсихорой.

— Мне было странно и удивительно, что в моей душе появились эти стихотворные строки, потому что я уже давно перестала сочинять стихи. Это случилось после потрясения, перенесенного мною в школе, — грустно улыбаясь, говорила Владимирская, подправляя кисточкой губную помаду. — Я тебе как-то уже рассказывала, что в детстве у меня была потребность постоянно рифмовать свои мысли и впечатления. Возможно, во мне погиб великий поэт! За несколько лет собралась целая тетрадка стихов, написанных на разные случаи и посвященных разным людям. Эту тетрадь я захотела показать своей классной руководительнице — учительнице литературы, уроки которой мне очень нравились. Одноклассникам я стеснялась читать свои стихи, боясь насмешек. Мне важно было узнать мнение человека, который профессионально разбирается в поэзии. Отдавая учительнице тетрадь, я, конечно, просила никому ее не показывать. Однако на следующий же день учительница заявила на весь класс: «У нас появилась поэтесса. Послушайте ее стихи!» И начала их читать. Я оцепенела от ужаса! Она читала совсем не так, как стихи звучали у меня. В ее голосе мне слышались насмешливые, издевательские интонации. Я боялась смотреть в глаза своим одноклассникам. Мое сердце разрывалось от боли из-за предательства и унижения. Я поняла, что мне грубо и жестоко влезли в душу. Не помню, как я смогла сдержать слезы и как доехала до дома. Там я разорвала тетрадь со стихами на мелкие кусочки. Я сказала себе, что больше не позволю никому вторгаться в мой душевный мир и поэтому прекращаю писать стихи. Каким-то образом маме тогда удалось меня успокоить, но сама она до сих пор не может смириться с утратой моих детских поэтических откровений.

— А маме понравилась фотосессия с камушками на животе и зоне бикини? — поинтересовалась Эрато.

— Мама мне помогла эстетично уложить камушки! — удивилась ее вопросу Владимирская, твердо решившая больше никому не позволять вторгаться в свой душевный мир.

Странно, но от всех глупостей, что она несла вслух, Эрато начинала чувствовать себя гораздо уверенней. Будто на самом деле эта по-своему очень наивная и простодушная до глупости, но не злая и удивительно красивая женщина, каким-то образом так меняла всю обстановку возле себя, что гарпия при ней явно не могла приблизиться. Внезапно Эрато пришла в голову какая-то шальная и даже нелепая мысль.

— Владимирская, — обратилась она к Терпсихоре, внимательно изучавшей свой маникюр. — Загляни в мою сумку! Посмотри, какие флаконы светятся ярче всех.

— О! — с любопытством ответила ей Владимирская, хлопая безупречными накладными ресницами. — Ярче всех горят наши флакончики! Это, наверно, потому что мы рядом, да?

— Ты не возражаешь, если я немного поживу у тебя? — ответила ей Эрато вопросом, исключавшим возражения. — Сделаем парочку эротических фотосессий, продвинем вашу программу, разработаем маркетинговые ходы… что угодно, Владимирская! Я даже в миллионный раз выслушаю, как тебя пять раз из театра выгоняли вместе с хомячками и морскими свинками… Мне очень надо, пойми!

Позвонив домой и убедившись, что у домашних все нормально, Эрато вышла к столу, где, кроме самой Владимирской, сидели ее мама и маленькая дочка, конечно, названная в честь какой-то героини греческой мифологии, имя которой Эрато все время забывала. Девочка старательно вела себя, как взрослая. Наверно, ей уже тоже объяснили, как ведут себя настоящие дамы, когда к маме с ночевкой заваливается «светская львица» и известная журналистка.

9. Келаино

Нет чудовищ гнусней, чем они, и более страшнойЯзвы, проклятья богов, из вод не рождалось Стигийских.Птицы с девичьим лицом, крючковатые пальцы на лапах;Все оскверняют они изверженьями мерзкими чрева,Щеки их бледны всегда от голода.

Вергилий, «Энеида»

Пожилой человек в старомодной дубленке и пыжиковой шапке подошел к охране помпезного здания прокуратуры на Большой Димитровке и тихо сказал какие-то слова дежурному. Тот кивнул, позвонил по внутреннему телефону. Дедок терпеливо ждал у ограды, и в его внешности было нечто такое, что вызывало опасение, будто, если он вплотную прислонится к тумбе ограды, окрашенной под серый камень, то немедленно с ней сольется. На его лицо можно было смотреть часами, пытаться запомнить каждую черточку, чтобы отвернувшись, тут же понять невозможность составления фоторобота его личности. Через пять минут после звонка за стариком пришел молодой человек в строгом гражданском костюме. Он вежливо поздоровался и пригласил следовать за ним, предупредительно распахивая двери перед гостем.

В комнате, куда вежливый человек пригласил посетителя, но сам проходить не стал, стояла удобная, почти домашняя мебель, невысокий столик был сервирован на две персоны, а на его левом углу лежала толстая папка-скоросшиватель.

— Проходи, Лев Иваныч, присаживайся! — раздался голос прокурора, стоявшего у окна. — Мы сегодня здесь посидим, тут нет прослушки, можно поговорить спокойно. Спасибо, что приехал!

— Да как я мог бы не приехать? — удивился старик. — Это папка для меня?

Прокурор молча кивнул, и старик, водрузив на нос узкие очки для чтения, взял папку, присев в угол дивана. Имени автора или какого-то сопроводительного бланка не было. Вверху первой страницы стояло странное название «Оборотни в погонах. Сказка».

Жил да был один мальчик по имени Антон. И как все приличные мальчики с самого раннего детства он мечтал вырасти, закончить юридический факультет, а уж сразу после этого стать членом Московской городской коллегии адвокатов с непременным учредительством в самых крупных юридических фирмах. Кроме того, в его обширные планы входило непременно являться учредителем конноспортивного клуба, фирмы оптовой торговли и самого крупного в Сибири соляного рудника.

Как бы сама его жизнь к таким планам с детства располагала, поскольку папа у него вначале был замом главного прокурора, потом даже побывал министром юстиции. А после того, как ихнего главного прокурора турнули наоборот в министры юстиции, так его папашу на его место утвердили, поменяв, так сказать, их местами, чтобы, значит, окончательно решить этот сложный кадровый вопрос.

Только папа и понятия не имел, что пока он всего себя отдавал государственной службе и защите прав граждан в рамках действующей конституции, с его сыном приключилась однажды драма на охоте.

Решил однажды Антон поохотиться на дикого зверя в одном заповедном подмосковном лесу со своими друзьями из тамошней прокуратуры. С детства вокруг него сложился такой нездоровый круг общения, что, куда ни плюнь, сразу попадешь в прокурора или его заместителя. Все это было потому, что его папа синим пламенем горел на работе, поэтому мальчик с раннего детства только прокуроров и видел. Остальных он старался не замечать. У него даже о жизни сложилось такое впечатление, будто в этом мире живут одни прокуроры, а всем прочим следует держаться скромнее на ее дальней обочине.