и довольна. Поэтому я решаю осторожно углубиться в эту тему. Положив подбородок ему на грудь, спрашиваю, как ни в чем не бывало:
– Тебя беспокоит, что я вызвалась с тобой на охоту?
Я чувствую, как он напрягается.
– Почему ты так думаешь?
– Просто хочу убедиться, что у нас все в порядке. Ты сегодня какой-то отстраненный.
Он прижимает меня крепче.
– Я рад, что ты со мной. Просто не знаю, не эгоистично ли это с моей стороны.
– Почему это должно быть эгоистично? – я приподнимаюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. Его губы набухли от удовольствия и приобрели темно-синий оттенок, который заставляет мое тело сжиматься от вожделения.
Он скользит рукой по моей спине.
– Потому что для тебя безопаснее оставаться в племени. Тебя тошнило сегодня утром. Что, если ты заболеешь, когда мы будем на охоте? А в племени есть целительница.
Я уже думала об этом, но все равно предпочла остаться с ним, чем быть в безопасности пещер.
– Тогда ты засунешь мне в рот пучок целебных трав и позволишь кхуйи сделать свою работу. Я заботилась о тебе, когда ты сломал ногу, помнишь? Тогда ты не обращался со мной как с хрустальным бокалом.
– Тогда ты не была беременна и тебя не тошнило, – отвечает он.
Я показываю ему язык.
– Я серьезно. Ты – человек в чуждом для тебя мире. Я беспокоюсь, что все это будет слишком тяжело для тебя.
Я закатываю глаза.
– Это и не твой мир, приятель, вы – са-кхуйи – тоже застряли здесь. Помнишь пещеру предков? Но вы приспособились. Что касается рвоты, она называется утренней тошнотой и случается с большинством человеческих женщин, когда они беременны. Это должно пройти через пару месяцев. А до тех пор мне просто нужно обращать внимание на то, что ем по утрам, и избегать еды, которая вызывает тошноту, – я пожимаю плечами. – Я не собираюсь лежать в постели и ждать, пока все пройдет. Са-кхуйи вынашивают ребенка три года, а значит, это может грозить и мне. Я не собираюсь сидеть у костра…
– И ковырять в носу. Я помню, ты уже говорила об этом.
Я сдерживаю смех.
– Совершенно верно. Я здесь, с тобой, и счастлива как никогда. Хотя нет, беру свои слова обратно. Я была бы еще счастливее, если бы ты изобразил улыбку на своем лице, – я щекочу его ребра. Он ведь боится щекотки, не так ли?
Раахош только озадаченно хлопает глазами.
– Что ты делаешь?
– Мерзавец, ты совсем не боишься щекотки? – я сильнее щекочу его бока. – Это несправедливо!
– Это должно что-то вызвать?
– Да, – раздраженно ворчу я. – Твои бока должны быть…
Его руки скользят по моим бокам, и он щекочет меня в ответ.
Я кричу, как будто меня убивают, и отползаю в сторону.
– Нет!
Раахош смеется надо мной, жестокий варвар, и удерживает на месте.
– Новое оружие в борьбе с моей парой? – его пальцы скользят по моим бокам, и я кричу от смеха, извиваясь и отчаянно пытаясь освободиться.
– Ты боишься щекотки, Лиз?
– Неееет! – кричу я, продолжая смеяться до боли в животе. – Нет, нет, нет! Остановись, остановись!
Однако он не останавливается. Он продолжает щекотать меня, пока щекотка не перерастает в возбуждение, и я не начинаю стонать. Он тоже стонет, и вместо того, чтобы щекотать мои бока, обхватывает мою грудь и дразнит соски.
– Разве щекотка приводит к возбуждению?
Я просто продолжаю стонать, измученная и обессилевшая.
– А теперь, – бормочет он, и в его глазах появляется дьявольский блеск. – Мы сыграем в одну игру, – он пожирает меня взглядом.
Вот черт, почему это так возбуждает? Моя киска напрягается.
– В какую?
Раахош поднимается и садится на окаменелое бревно, которое притащила в пещеру какая-то добрая душа, стремившаяся сделать это место чуть более уютным. Его член, твердый и возбужденный, стоит по стойке смирно, и я вижу капли смазки на головке, которая, как и его губы, голубого оттенка. Волна возбуждения накрывает меня.
– У меня кое-что замерзло, – говорит он, указывая на член. – Ты можешь согреть его для меня?
Хитрый ублюдок. Он использует все мои игры против меня, и я никогда в жизни не была так возбуждена.
Я медленно поднимаюсь, мои колени все еще дрожат, и подхожу к своей паре. Он такой привлекательный, мой Раахош. Меня не волнуют его шрамы или сломанный, кривой рог. Его горящие глаза так прекрасны, и я обожаю дикую искорку в них, когда он смотрит с благоговением на меня. Он притягивает меня к себе и зарывается лицом в мою грудь. Я запускаю пальцы в его густую гриву.
– Повернись, – просит он.
– Я думала, ты хотел, чтобы… – я указываю на его член.
Он кивает.
– Ты можешь согреть его, сидя на нем.
Я стону, потому что знаю, если оседлаю Раахоша, повернувшись к нему спиной, его шпора упрется в мою задницу и усилит удовольствие в тысячу раз. И теперь, когда он озвучил это, я хочу этого больше, чем когда-либо, и позволяю усадить себя к нему на колени. Когда его член проникает в меня, такой большой, толстый и такой восхитительный, мне хочется плакать от удовольствия. Сантиметр за сантиметром я скольжу вниз по его твердой ребристой поверхности и, почувствовав, что шпора упирается мне в задницу, понимаю, что вобрала его почти целиком.
Я задыхаюсь и через мгновение полностью сажусь на него. Раахош кладет руку мне на живот и… не двигается.
– Раахош? – извиваюсь я.
– Тише, – шепчет он, целуя меня в плечо. – Ты согреваешь его для меня.
Раахош
Если моя пара хочет поиграть, мы поиграем.
Я крепко прижимаю ее к себе, зачарованный новой позой. Ее идея о том, чтобы я согрел ее влагалище своим лицом, породила во мне новую фантазию, и вот моя пара отчаянно извивается на моем члене, будто пытаясь убежать. Но стоны, которые она издает, и дрожь в ее теле говорят мне, что на самом деле она никуда не торопится, а получает от этого удовольствие.
И я тоже.
Оставаться неподвижным, пока Лиз сидит на моем члене – сложно. Но я получаю не меньше удовольствия, наблюдая за ней: за тем, как она тяжело дышит и извивается. Это побуждает оставаться в таком положении как можно дольше, чтобы растянуть удовольствие.
– Раахош, – умоляет Лиз. – Двигайся.
– Двигаться? – я притворяюсь, будто обдумываю это. Ее влагалище плотно обхватывает мой член, а моя шпора упирается в ее задницу. Я чувствую каждую вибрацию, каждое движение ее тела. Ощущения просто невероятные… но самое приятное – ее реакция. – Я думал, ты