Мои конечности были совершенно онемевшими, когда я спустился вниз. Я со стоном стащил с себя резиновую куртку. Все под ней источало влагу. Рядом со мной ругался Дориан. «Кто бы ни придумал это снаряжение — его следует проверить у психиатра: оно впитывает воду, как губка».
«Лучше пожалуйся Командующему», — подковырнул его Айзенберг. «Говорят, он приветствует предложения с низов».
***
Комментарий Командира о состоянии моря был следующим: «Довольно бурное». Он сидел за столом в кают-компании, перелистывая какие-то синие и зеленые папки.
Я поразмышлял над предположением, что командование подводных лодок забыло о нас. И что тогда? Как далеко мы сможем уйти на нашей самой экономичной скорости? Радиус действия U-A может не иметь себе равных, но как долго мы продержимся без снабжения? Разумеется, на борту лодки можно выращивать грибы. Наша сумеречная темница была бы идеальной средой обитания для грибков — плесень на хлебе доказывала это. Или водяной кресс. Он зарекомендовал себя тем, что может расти при искусственном освещении. Боцман конечно же сможет найти для него местечко — скажем, в проходе. Я вообразил, как мы пригибаемся еще ниже, чтобы увернуться от свисающих плантаций водяного кресса, качающегося на шарнирных подвесках.
В конце концов, мы сможем выращивать водоросли — они богаты витамином C. Должны же водиться и такие, что смогут благоденствовать под плитами настила, удобряемые нефтяными отходами в льяльной воде.
***
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 44-й ДЕНЬ В МОРЕ. «Хрустящие булочки», — сказал Стармех за завтраком, «намазанные изрядным количеством желтого соленого масла, вязкие, потому что они еще теплые внутри — только что из пекарни. И запить их чашкой горячего какао. Не сладкого, предпочтительнее горький сорт — но хорошего качества и горячего. Вот бы дождаться такого денька!»
Он в экстазе закатил глаза и нарочито подогнал рукой к ноздрям воображаемый запах.
«Очень забавно», — сказал Командир. «А теперь изобрази, как едят омлет за счет ВМФ».
Стармех стал тужиться, как при рвоте, давиться, и его кадык при этом судорожно ходил вверх и вниз.
Командир был доволен. Но не старший помощник, который демонстрировал непробиваемую преданность долгу, даже за приемом пищи, аккуратно и полностью поедая свою порцию. Представление Стармеха должно быть переполнило чашу его терпения, потому что он отодвинул свою тарелку в сторону с мученическим видом.
«Уберите со стола!» — позвал Командир дневального, который появился со своей зловонной шваброй. Нос старшего помощника брезгливо сморщился.
Завтрак окончен, я вернулся в кубрик старшин, чтобы немного поспать, если получится. «Там, откуда эта погода пришла, еще хуже», — услышал я на прощание от Командира, когда пошатываясь, проходил в корму через центральный пост.
***
Подводная лодка снова нырнула носом в волны, и дверь центрального поста грохнулась о переборку с такой силой, что я проснулся. Пилгрим приветствовал появление Айзенберга пародийным поклоном: «Открылись французские окна, и вошел граф». Айзенберг страдальчески ухмыльнулся, с трудом стянул с себя мокрую штормовку и засунул ее сзади стола.
Я удивился, что мог делать старшина центрального поста в штормовке — он ведь не пришел с мостика. Затем я услышал, как вода неистово барабанит по палубе центрального поста, и все понял.
«Эй, послушай», — запротестовал Френссен, «не занимай столько места — засунь свою одежку куда-нибудь еще, а?»
Стук вилок и ножей.
«Боже, меня сейчас стошнит»,
«Тогда я могу съесть твою порцию?»
«Черта с два тебе! Брось-ка сюда вон ту булку».
***
Как я ни старался, и какие только положения не пробовал, я никак не мог расклиниться в койке достаточно прочно, чтобы не выкатываться из нее или не соскальзывать. К килевой качке я еще как-то мог приспособиться, если ее ритм оставался более-менее регулярным, но меня приводили в отчаяние удары молотом по носу лодки и жестокие толчки, когда нос ударял о воду. И еще были незнакомые угрожающие звуки: тяжелые удары воды по боевой рубке и целая гамма неизвестных акустических эффектов в диапазоне от скрежета и гула, царапанья и трения до назойливого, но нерегулярного грохота над головой с раздражающим аккомпанементом завываний и посвистываний привидений. Моей реакцией было оцепенелое бездействие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ночь не принесла передышки. Рядом с нами бушевал шторм со скоростью ветра в добрых шестьдесят миль в час.
Бумм! Подлодка нырнула вперед под еще большим углом. Наше снаряжение отклонилось от переборки под углом в сорок пять градусов. Моя занавеска скользнула и открылась сама собой, мои ноги стали невесомыми, а голова еще больше зарылась в валик. Затем, подобно бутылочной пробке, подлодка скорее скользнула вбок, чем встала на голову. Корпус задрожал, подобно больному малярией. Металл по металлу отбивал энергичную барабанную дробь.
Наконец кубрик старшин вернулся в горизонтальное положение. Я задвинул занавеску. К чему беспокоиться? Следующая волна наверняка уже на пути к нам.
Полусонный, я услышал, как пришел Дориан. «У вас, машинистов, непыльная работенка. Вам бы наверху повахтить — ветер настолько силен, что вдавит вам зубы в глотку».
***
ПОНЕДЕЛЬНИК, 45-й ДЕНЬ В МОРЕ. Два дня я не поднимался на мостик. Пора было подышать свежим воздухом, но я спасовал. Моей единственной наградой были бы удары водяной плеткой-девятихвосткой, закоченевшие конечности, занемевшие пальцы, воспаленные глаза.
Весомые аргументы для того, чтобы оставаться в кают-компании. По крайней мере здесь было сухо.
На палубу соскользнула книга. Я почувствовал побуждение поднять ее. Внутренний голос говорил мне сдвинуться с места, но я отказывался слушать. Мои нервы были перенапряжены. Я отключился и позволил последнему проблеску инициативы умереть. Ничего не случится, если книга будет лежать там, куда она упала.
Вернулся Стармех с визита в машинное отделение, заметил книгу и нагнулся, чтобы поднять ее. Вот так!
Он втиснулся в свою койку, подтянул вверх колени, и вытащил из-за валика газету. Все это молча, не произнеся ни слова. Он просто угрюмо сидел, распространяя запах дизельного топлива.
Пятнадцать минут спустя пришел гардемарин за новыми фальшфейерами. Способности Стармеха к восприятию явно пострадали. Он ничего не услышал. Ульманн вынужден был повторить свою просьбу более громко. Наконец Стармех сердито посмотрел на него. Фальшфейеры были серьезным делом. Бог знает, понадобятся ли они нам когда-нибудь, но ежедневная замена была священной церемонией.
Наконец Стармех встал и открыл рундук. Если бы под его носом кто-нибудь держал горшок с экскрементами, и то он вряд ли бы глядел с большим отвращением. Газета соскользнула с его койки и приземлилась в лужицу чего-то липкого от нашего последнего приема пищи. Ульман исчез со своими патронами. Стармех беззвучно выругался и вернулся в свою берлогу. На этот раз он задрал колени верх еще больше, как будто устроив баррикаду между собой и остальным миром.
Ульманн вернулся через пять минут. Разумеется, он должен был положить обратно старые фальшфейеры. С ними нельзя было шутить — нельзя было оставлять их где попало. Я ждал, что Стармех сорвется. Вместо этого он поднялся весьма проворно, засунул подмышку газету и исчез в направлении кормы. Через два часа я обнаружил его в моторном отделении, взгромоздившегося на ящике с черносливом и облокотившегося спиной на трубу дейдвуда. Не обращая внимания на вонь масла, он в десятый раз перечитывал свою газету.
После ужина внутренний голос напомнил мне, что я целый день не был на мостике. Я заглушил его, аргументируя это тем, что уже почти наступила темнота.
Для разнообразия я направился в носовой отсек. Мои ноздри были атакованы запахами льяльной воды, застоялой пищи, пропитанной потом одежды и гниющих лимонов. Две тусклые лампочки излучали приглушенный свет, напоминавший освещение в борделе.