Читать интересную книгу Сборник - Василий Аксенов

Олег крутил свой транзистор и ловил для Тани и Кянукука один танец за другим. Он сидел на диване, поджав ноги, и смотрел на танцующих. Таня старалась не глядеть на него, его улыбку, она чувствовала, что сегодня он уж не отступится от нее. Она крутила коленками, с улыбкой смотрела на веселящегося Кянукука, иногда она вся сжималась от страха, но порой ей становилось на все наплевать. «Ну и пусть, — думала она, — кому какое дело, ну и пусть…»

Эдуард и Миша бросили несколько раз кости. Эдуард выиграл рубль пятнадцать. Потом Олег кивнул и показал глазами на дверь. Они встали и тихо удалились. Миша от дверей сделал Олегу жест, означавший: «Решительнее, Олежка! Кончай с этим пижонством раз и навсегда!»

В коридоре он сказал Эдуарду:

— Вот пижон Олежка. Больше месяца с ней возится. Нашел себе кадр.

— Артистка, — пробурчал Эдуард и вдруг схватил Мишу за лацкан. — А ты, свинья, Михаил. Мне Нонка все рассказала. Так друзья не поступают.

— Твоя Нонка дрянь, — лениво промямлил Миша.

— Согласен, но зачем ты…

Препираясь, приятели стали спускаться на свой этаж. У дверей номера Миша остановился и сказал Эдуарду:

— Ладно, не нервничай. Завтра Олег получит перевод, и будем в темпе закругляться. Надоело.

— Да уж действительно, полный кризис жанра. У меня такое правило — раз чувствую, что наступает кризис жанра, значит надо идти по домам.

— Золотое правило, — похвалил Миша, и они пошли спать.

— Покрути, дружище, еще! — крикнул Кянукук Олегу. — Поймай-ка твист! Мы с Танюшкой только разошлись.

Олег встал с дивана и сказал ему мягко:

— Кяну, дружище, можно тебя на минутку? — и пошел к двери.

Кянукук последовал за ним, а Таня осталась стоять посреди комнаты. Она стояла с повисшими, как плети, руками и смотрела им вслед.

— Пора тебе домой, Кяну, — сказал Олег в коридоре и взял Виктора за запястье крепкой дружеской хваткой.

— Рано еще, время детское, — сказал Кянукук, холодея и понимая, наконец, что к чему.

— Ты ведь мужчина, Кяну, — улыбнулся Олег, крепче сжимая запястье, — не мне тебе объяснять, в чем дело. Ты ведь мужчина, и ты мой друг. Верно?

— Да, да… — пробормотал Кянукук. — Конечно, друг. Кто же еще? Ладно, Олежка, — он освободил свою руку и хлопнул Олега по плечу, — пойду завтра к Лилиан, пойду мириться.

— Ну, иди, иди, — улыбнулся Олег. — До завтра.

Кянукук пошел к лестнице, и когда оглянулся, Олега в коридоре уже не было.

Он спускался по лестнице и старался ни о чем не думать. «Милый вечерок мы провели, — бубнил он, — милый вечерок».

В вестибюле было пусто и полутемно. Швейцар Изотов еще переругивался через стекло с двумя морячками, но в ресторане все уже было кончено. В открытую дверь было видно, как официанты стаскивают со стола скатерти и ставят на столы стулья ножками вверх.

Кянукук все же заглянул в ресторан: очень уж не хотелось ему выскакивать под дождь и трусить через весь город к спортзалу. Возле двери в углу сидела за столом официантка Нина. Перед ней стояло большое блюдо, она чтото ела из него, рассеянно ковырялась вилочкой.

— Что это вы едите, Нина, такое вкусное? — спросил Кянукук.

— Миноги, — ответила она. — Хотите? Присаживайтесь за компанию.

С трудом разгибая спину, она встала, смахнула салфеткой со стола соринки и положила перед Кянукуком вилку слева, ножик справа. Потом опять села. Они стали вместе есть миноги из одного блюда. Кянукук вытаскивал их из жирного соуса и нес ко рту, подставляя снизу кусочек хлеба, чтобы не капало на скатерть. Иногда он взглядывал на Нину и благодарно ловил ее усталый и пустой взгляд. Его охватило ощущение покоя и уюта. Деля эту ночную внеурочную трапезу с усталой официанткой, он чувствовал себя в безопасности, словно пришел в гости к старшей и умной сестре.

— Все так считают, что я мужняя жена, а я никто, — вздохнув, сказала Нина и вытерла салфеткой рот, смазав помаду и желтый соус.

— Почему же это так, Нина, — проявил участие Виктор.

— А потому, что несчастная я, — равнодушно пояснила Нина, подмазывая губки. — Мужчина мой четвертый год в сельдяную экспедицию ходит к Фарерским островам, а придет с рейсу, переспит пару ночей, шасть и на курорт укатывает, на южный берег Крыма. Плакали и денежки и любовь.

Она положила зеркальце и помаду в сумочку, взбила крашеные локоны, выпрямилась и серьезно посмотрела на Кянукука.

— Вот так получается, молодой человек.

— Не расстраивайтесь, Нина, не тратьте ваши нервы, — посоветовал он.

Официантка улыбнулась ему. Он улыбнулся ей.

В полутемный ресторан с бумагой в руках вошел администратор. Цепким взглядом он окинул Нину и Кянукука и остановился возле них.

— Опять на эту компанию с маслозавода пришлось акт составлять, — сказал он, пряча бумагу в карман. — Оскорбление словом при исполнении служебных обязанностей. Вы идете домой, Баранова?

— Дождик… — растерянно пробормотала официантка.

— Поделюсь плащом, — сказал администратор и вышел из зала.

— Заходите, молодой человек, — сказала Нина. — Вы хороший гость, вежливый и малопьющий.

Они обменялись рукопожатием, и Нина вышла вслед за администратором.

Кянукук выловил последнюю миногу, сунул в карман три ломтя хлеба на завтрак и вышел из гостиницы, отпустив Изотову на прощание девятнадцать копеек медью.

Дождь, как видно, зарядил надолго, хорошо, если только до утра. Вдоль тротуаров в ручьях, светясь под фонарями, лопаясь и вновь возникая, неслись пузыри. Каменная спина площади лоснилась. В средневековых улочках гремела по стокам вода.

«Плохо было стражникам. Доспехи у них ржавели под дождем, — думал Кянукук. — Мои доспехи не поржавеют, чище только будут».

Он шел решительным шагом, но почему-то свернул не в ту улицу, потом метнулся в другую. Не по своей воле, а словно по прихоти дождя он делал круги в пустом и странном городе с чуждым его сердцу рельефом крыш. Дождь крепко взял его в свои тугие, слабо звенящие сети.

«Может быть, уехать с Марвичем на Камчатку? Устроюсь там радистом, там ведь нужны радисты. А может быть, и радиокорреспондентом там устроюсь. Буду интервьюировать этих славных камчатских ребят. И никто не будет звать меня Кянукук, а дадут другое прозвище — скажем, Муссон. Витька Муссон, друг всего побережья. С Марвичем не пропадешь. Поехать, что ли?»

Кубинская рубашка и китайские штаны прилипли к телу, как вторая кожа. Кянукука заносило все дальше и дальше в глубь Старого города.

Под прозрачным плащом двигались администратор и официантка Нина. Дождь хлестал по плащу, образуя в складках маленькие лужицы и ручейки. Плащ прикрывал только плечи и часть спины, брюки администратора быстро намокли и тяжело волочились за ним. Правой рукой он ощущал теплую и мягкую спину официантки и слегка дурел. Он говорил коротко, отрывисто, пытаясь вызвать необходимое сочувствие.

— Работа тяжелая. Ответственная. А до пенсии еще восемь лет…

Нина сладко зевала.

— Восемь только? Вроде бы больше должно быть. Вы ведь еще молодые.

— На Севере служил, — рубил администратор. — Заполярье, год за два.

— Кому год за два, — говорила, зевая, Нина, — а кому заработки повышенные… Мой мужчина на селедке фантастические суммы зарабатывает.

— Вы, Баранова, в официальном браке состоите?

— В официальном, да толку мало…

— Вам нужна поддержка, Баранова, мы это знаем… Если не ошибаюсь, вот ваш дом.

Они остановились.

— Правильно, — зевнула опять Нина. — До свидания.

— То есть как это до свидания? — опешил администратор.

— Вы уж простите, дочура у меня там спит.

— Насколько я знаю, у вас две комнаты.

— Две, да смежные, — вяло проговорила Нина, выскочила из-под плаща и тяжело побежала к дому.

Администратор смотрел ей вслед, думал побежать за ней, как в былые годы бегал за женщинами на севере и на юге, но только кашлянул растерянно.

— Странная постановка вопроса, — пробормотал он и надел плащ.

«А что сейчас делает Марвич? — думал Кянукук. — Только не спит, конечно. Пишет. Он здорово пишет. А может, шатается где-нибудь с этим Сережей. Кто такой этот Сережа? Тоже, наверное, литератор. Ему сейчас хорошо, Марвичу, он ничего не знает про гостиницу, про Таню и про Олега. Таня у него давно в прошлом, а про Олега он забыл, забыл и про Мишу и про Эдика. Больно они ему нужны».

Над городом, над шпилем церкви Святого Яна, над мрачным заливом, под лохматыми тучами пролетел пассажирский «ИЛ-14». Огни на его крыльях были видны отчетливо, и слабо светилось несколько желтых огоньков по борту. Это был ночной самолет на Москву.

«Полетели наши ребятишки, — подумал Кянукук. — Они откинули спинки кресел и сидят рядом, болтают об антимирах или читают стихи. Наверное, они подружатся друг с другом. Возможно, подружатся на всю жизнь».