средних веках — так и ждёшь, что из-за угла вывалится нетрезвый крестьянин в лаптях и с вилами.
Сюда даже дороги толковой нет, пару раз машина чуть не застряла в разбитой колее. Колёса с недавно отполированными до зеркального блеска колпаками сейчас были бугристыми от комков налипшей глины, задние закрылки тоже были изгвазданы так, что свет габаритных фонарей едва пробивался сквозь грязь.
Здоровенный лохматый пёс с мокрой и грязной шерстью на пузе облаивал машину — пока без особой злобы, просто давая знать о чужаках. Однако стоило двоим из пассажиров выйти, как он зашёлся уже не на шутку, скаля страшные зубы и припадая к земле. К нему присоединилось ещё несколько таких же волкодавов, выбежавших с разных сторон.
Оба гостя выглядели так, что обычно это от них люди в узком переулке шарахались в стороны. Но тут они и сами невольно отступили к машине. Один из них — бритоголовый детина со сломанным ухом — вытянул из внутреннего кармана пальто пистолет. Это ещё больше разозлило псов — похоже, они уже имели дело с оружием.
— Эй! Хозяева! Есть кто живой⁈ — хрипло выкрикнул второй, вытягивая шею и пытаясь разглядеть что-нибудь за забором.
Задняя дверь машины отворилась, и наружу выбрался ещё один пассажир — в дорогом кожаном пальто с пышным меховым воротником. Начищенный до блеска ботинок угодил прямиком в кучу собачьего дерьма, и гость скривился, выругавшись сквозь зубы. Не обращая внимание на рычащих псов, зашагал прямо к воротам. Телохранители запоздало двинулись за ним следом, выстраиваясь по бокам.
Собаки на человека в кожаном плаще отреагировали странно. Лаять почти перестали — лишь скалились, ощетинившись и медленно отступая, будто при виде более крупного и опасного зверя. Тот повёл головой, окидывая их взглядом прищуренных льдистых глаз. В правой глазнице блеснуло на солнце круглое стёклышко монокля с тоненькой длинной цепочкой, конец которой терялся где-то под воротником.
Лишь один из псов, самый крупный и злой, выпрыгнул вперёд, перегораживая дорогу. Не рычал, но оскалил зубы и медленно продвигался вперёд, припадая на задние лапы так, будто вот-вот прыгнет. Оба телохранителя нервно зашевелились, уже в открытую целясь в него из револьверов.
— Полкан, фу! — донесся со двора громкий окрик. — Сидеть, я сказал!
Пёс замер на месте, но взгляда с гостя не сводил, при этом не обращая никакого внимания на его телохранителей.
К воротам, тяжело припадая на грубый, явно сработанный второпях костыль, шагал взъерошенный бородатый мужик, одетый в не по погоде тёплый овечий тулуп — впрочем, расстегнутый нараспашку. Под тулупом виднелась простая крестьянская рубаха и широкие солдатские галифе, заправленные в грязные сапоги. Чуть позади него следовал огромного роста увалень с широким мясистым лицом и непомерной толщины шеей. Тот, наоборот, был налегке — в одной простой льняной рубахе, подпоясанной верёвкой, мешковатый штанах и ещё более грязных и истоптанных сапогах, чем хозяин.
— Шпалеры свои уберите! — неприязненно пробурчал бородатый. — Не приведи господь, шмальнёте в кого-то. А за любого из моих псов я с вас самих шкуру спущу.
— Ты бы хоть привязывал чудовищ своих…
— Полкан, фу, я сказал! А ну, брысь на двор!
Подойдя ближе, хозяин прикрикнул на собачьего вожака, оттеснив его в глубину двора. И только после этого повернулся к гостю, встал перед ним почти вплотную. Но руки не подал, по-прежнему крепко опираясь на костыль.
— Не обессудь, Фома Ильич. Я тебя только вечером ждал. Собак сейчас уберут, от греха подальше. Карп, привяжи Полкана! Остальных на псарне запри.
Увалень, молча кивнув, принялся исполнять приказ.
— Ничего. Меня собаки обычно не трогают, — спокойно отозвался Кудеяров. — Боятся.
— То дворовые шавки, — так же серьёзно, негромко, не сводя с собеседника взгляда, отозвался хозяин. — Как нефа почуют, под себя ссутся и убегают, поджавши хвост. А мои, наоборот, натасканы на такую добычу.
— Наслышан. Что с ногой?
— Да так… — скривился бородач. — Жаркая ночка выдалась. Но я ещё легко отделался. Ладно, пойдёмте в хату, не на улице же толковать.
Он, развернувшись, зашагал в глубь двора, чавкая сапогами по грязи. Кудеяров с телохранителями следовали за ним, и на лицах их застыло одинаковое мрачное, чуть брезгливое выражение.
Во владениях Багрова, как обычно, нестерпимо воняло псиной. Этот густой тяжелый запах, кажется, пропитывал всё вокруг — воздух, землю, одежду, сами строения, перебивая даже запах сена и навоза от сараев. Местные к этому, наверное, давно привыкли и ничего не замечали, но людям извне приходилось несладко.
Кудеяров окидывал взглядом тёмные, сырые от непогоды бревенчатые стены амбаров, добротные крытые железом крыши, скирды соломы и сена под обширными навесами. На многих строениях светлели свежие срезы брёвен, а главный дом и вовсе был явно построен недавно и представлял собой настоящий терем, украшенный затейливой резьбой. Другие дома общины, стоящие поодаль, были попроще, но тоже вполне добротные. Здесь имелась даже собственная церквушка — небольшая, высотой с трехэтажный дом, в скромном старообрядческом стиле, с крытыми деревянной чешуёй куполами, выкрашенными чёрной краской.
Рядом с церковью за кованой оградкой виднелись кресты — тут и кладбище было своё, отдельное. Причём на нем сейчас копошилось не меньше дюжины человек. Судя по отвалам свежей земли — копают могилу. И не одну.
Зажиточно живёт община, ничего не скажешь. Но будто на контрасте с этими признаками достатка, все без исключения работники, попадавшиеся им по пути на глаза, выглядели нищими бурлаками. Одеты в какое-то серое тряпьё, замызганные фуфайки, у кого-то и вовсе что-то вроде монашеских балахонов. На гостей они в основном не обращали внимания, продолжая хлопотать по хозяйству. Но те, кто всё же провожал их взглядами, смотрели недобро, с подозрением. И это вполне сочеталось с непрекращающимся собачьим брёхом, доносившимся со всех концов общины — многочисленные псы, которых тут были десятки, чуяли чужаков и нервничали.
Прежде чем войти, сам хозяин, а по его примеру и гости тщательно почистили подошвы обуви, пользуясь вбитой в крыльцо плоской железякой и лежащими рядом тряпками. Карп, подручный Багрова, как раз подоспел от здания псарни к главному дому. Обогнав хозяина, открыл перед ним тяжелую дверь и придерживал её, пока все не вошли внутрь.
— Всё хотел спросить тебя, Филимон… — пробормотал Кудеяров, окидывая взглядом просторную, но пустоватую горницу. — Куда ты деньги-то тратишь? Хоть бы мебели какой прикупил. Или картин. А то ведь иконы одни.
— На дело трачу, а не на баловство всякое, — проговорил хозяин, проходя к длинному, как корабельные сходни, столу в центре комнаты. Пристроив костыль к стене, тяжело опустился на лавку. — Ты присаживайся, Фома Ильич. В ногах-то правды нет.
Кудеяров прошёл вслед за ним, каблуки его отчётливо щёлкали по деревянным половицам. Уселся напротив Багрова, телохранители