Читать интересную книгу Черная метка - Патриция Корнуэлл

– Конечно, нет. Я чем-нибудь могу помочь вам, пока вы в Париже? – Она спросила это таким тоном, что мне показалось, будто нас могли слышать.

– Я интересуюсь работой судебно-медицинской системы во Франции, – подыграла я ей.

– Иногда она работает недостаточно хорошо, – прозвучал ответ. – Мы находимся рядом с Лионским вокзалом за набережной Ки де ла Рапе. Если поедете на машине, можно припарковаться у заднего входа, где принимают тела. Если пешком, то вход с улицы.

Телли оторвал взгляд от телефонных сообщений, которые просматривал.

– Спасибо, – сказал он, когда я положила трубку.

– Куда, по вашему мнению, мог деться Марино? – поинтересовалась я.

Я начинала волноваться, так как не надеялась на его благоразумие. Я не сомневалась, что в этот момент он с кем-нибудь ссорится.

– Куда угодно, – ответил Телли.

Мы обнаружили его внизу в вестибюле: мрачный, он сидел под комнатной пальмой. Похоже, он пытался прогуляться по зданию, но не мог попасть ни на один этаж. Поэтому вошел в лифт, нажал кнопку первого этажа и даже не удосужился обратиться за помощью к охране.

Я давно не видела его таким раздраженным, всю дорогу до Парижа он досаждал мне так, что я в конце концов пересела и отвернулась. Закрыла глаза и задремала. Я сходила в вагон-ресторан и купила пепси, даже не спросив, нужно ли ему что-то. Взяла сигареты, но ему не предложила.

Когда мы вошли в вестибюль нашего отеля, я наконец не выдержала:

– Может, хочешь что-нибудь выпить?

– Я иду к себе в номер.

– Что с тобой?

– Наверное, я должен спросить тебя об этом, – парировал он.

– Марино, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Давай немного посидим в баре, подумаем, как выпутаться из ситуации, в которую мы попали.

– Единственное, что я собираюсь сделать, – это подняться в номер. Между прочим, не я втянул нас в эту историю.

Я пропустила его в лифт и осталась в холле, глядя, как его хмурое лицо скрылось за медными дверями лифта. Поднялась подлинной извилистой, покрытой ковровой дорожкой лестнице, немедленно ощутив вредные последствия курения. Я не была готова к тому, что увидела, открыв дверь.

Меня охватил холодный страх, когда, подойдя к факсу, уставилась в листок, присланный главным судмедэкспертом Филадельфии доктором Харстоном. Оцепенев, я села на кровать.

Через окно светилась огромная реклама винного завода "Гран-марни", внизу люди входили и выходили из "Кафе де ла Пе". Я вынула факс из аппарата, содрогаясь от ужасного предчувствия. Из мини-бара достала три бутылочки виски и вылила все три в стакан, даже не положив льда. Я не думала, что мне будет дурно на следующий день, поскольку знала: я лечу в никуда. На сопроводительном листе стояло имя доктора Харстона.

"Кей, я все время думал, когда же вы обратитесь ко мне с этой просьбой. Знал, что это произойдет, как только вы будете готовы. Дайте знать, если появятся вопросы. Всегда рад помочь. Вэнс".

Время остановилось. В оцепенелом состоянии я читала отчет судебно-медицинской экспертизы с места преступления, описание останков тела Бентона, найденных в разрушенном здании, где он погиб. Слова расплывались перед глазами подобно разлетающемуся по ветру пеплу. "Обугленное тело с переломами запястий, грудная клетка, а также брюшная полость, выгоревшие до мышечных тканей. Ладони отсутствуют".

Пуля оставила входное отверстие диаметром полдюйма. Она вошла за правым ухом, раздробив черепную кость и вызвав радиальные трещины, застряла в правой височной области.

У него была "легкая верхнечелюстная диастема". Мне всегда нравилась небольшая щербинка между его передними зубами – с ней улыбка Бентона становилась непосредственной. И за исключением этой щербинки его зубы были идеальными, так как чопорные и педантичные родители из Новой Англии следили, чтобы в детстве он всегда носил брекеты.

"...Незагорелые участки кожи, где остались следы плавок". Он уехал в Хилтон-Хед один, поскольку меня вызвали на осмотр места преступления. Если бы только я отказалась и отправилась с ним. Если бы только отказалась работать с первым в ряду ужасных преступлений, последней жертвой которых он в конечном итоге оказался.

Ни одно из доказательств его смерти не было сфабриковано. Это мог быть только Бентон. Только мы с ним знали о двухдюймовом шраме на его левом колене. Он порезался стеклом на Блэк-Маунтин в Северной Каролине, где мы первый раз занимались любовью. Шрам всегда казался символом прелюбодеяния. Как ни странно, но он остался невредимым, потому что на него упала промокшая теплоизоляция крыши.

Этот шрам всегда был напоминанием о грехе. Теперь же он обратил потерю Бентона в страдание: все, что было написано в отчете, я видела раньше, но сейчас эти образы заставили меня потерять самообладание – я сидела на полу и плакала, бормоча его имя.

Я не слышала стука в дверь, пока в нее не начали колотить.

– Кто? – спросила я охрипшим безучастным голосом.

– Что с тобой? – громко спросил за дверью Марино.

Я едва поднялась и чуть не потеряла равновесие, когда открывала ему дверь.

– Стучусь уже пять минут... – начал было он. – Господи Иисусе! Что случилось?

Я повернулась к нему спиной и направилась к окну.

– Что произошло, док? Что? – В его голосе послышался испуг. – Что-то случилось?

Он подошел и положил руки мне на плечи. Это было впервые за многие годы нашего знакомства.

– Объясни. Что это за рисунки и прочая хренотень на кровати? С Люси все нормально?

– Оставь меня, – произнесла я.

– Не уйду, пока не скажешь, в чем дело!

– Уходи.

Он убрал руки, и я ощутила холодок там, где они лежали. Почувствовала его недовольство. Марино прошел по комнате, и я услышала, как он зашелестел факсом. Воцарилось молчание.

Наконец он сказал:

– Какого черта ты делаешь? Хочешь свихнуться? Зачем тебе нужно читать эту ерунду? Зачем? Ты сошла с ума!

Я повернулась и бросилась к нему. Схватила факс и потрясла у него перед носом. Листки с рисунками человеческого тела, токсикологический отчет и свидетельские показания, свидетельство о смерти, бирка с трупа Бентона, снимки зубов, результаты исследования содержимого желудка – все это затрепетало и рассыпалось по ковру как облетевшие листья.

– Кто тебя тянул за язык? – закричала я. – Тебе нужно было открывать свою мерзкую пасть и говорить, что он, возможно, жив? Вот теперь мы знаем все наверняка, не так ли? Читай сам, Марино.

Я села на кровать, вытирая руками глаза и нос.

– Читай-читай и больше никогда не заикайся об этом! – воскликнула я. – Не вздумай говорить ничего подобного. Не ты ли сказал, что Бентон жив? Не ты ли твердил об этом снова и снова?

Зазвонил телефон. Марино схватил трубку.

– Что?! – рявкнул он. – Правда? Да, все в порядке. Мы немного пошумели, а вы посылаете дерьмовую охрану? Так вот: я отправлю их назад к чертовой матери, потому что я коп и у меня сейчас чертовски хреновое настроение!

Он бросил трубку. Сел рядом со мной на кровать. В его глазах тоже стояли слезы.

– Что нам делать, док? Что же нам делать?

– Он хотел, чтобы мы вместе поужинали, вспомнили его, поссорились и поплакали, совсем как сейчас, – пробормотала я, и слезы катились по моему лицу. – Он знал, что мы сцепимся, будем обвинять друг друга и ругаться. Ведь у нас нет другого способа дать выход эмоциям и продолжать жить дальше.

– Да. Похоже, он про нас все знал наперед, – согласился Марино. – Думаю, так оно и есть. Словно Бентон предвидел, что произойдет и как мы будем себя вести.

– Он понимал меня, – прошептала я. – О Господи! Он действительно понимал меня. Чувствовал, что мне будет хуже всех. Я не жалуюсь. Я не хочу жаловаться! Я научилась терпеть после смерти отца, потому что жаловаться – значит вновь пережить все это, и тогда придется слишком много переживать. Мне казалось, будто я высохла изнутри, как желтый стручок с гремящими внутри горошинами. Мои засохшие чувства тоже сморщились, стали такими мелкими... Внутри меня пустота, Марино. Не думаю, что когда-нибудь смогу успокоиться. Наверное, было бы лучше, если бы меня уволили. Или я сама ушла с работы.

– Этого не будет, – заявил Марино.

Я не ответила, тогда он встал и закурил, меряя шагами комнату.

– Хочешь есть?

– Мне нужно немного поспать, – сказала я.

– Может, лучше прогуляться где-нибудь?

– Нет, Марино.

Я отключилась с помощью снотворного и на следующее утро еле встала с тяжелой, затуманенной головой. Взглянув в зеркало в ванной, увидела измученное лицо, распухшие глаза. Плеснула на себя холодной водой, оделась и в семь тридцать села в такси, на сей раз без помощи Интерпола.

Институт судебной медицины, трехэтажное здание из красного кирпича и шероховатого известняка, находился в восточной части города. Скоростная дорога отделяла его от Сены, которая сегодня была янтарного цвета. Такси остановилось у ворот, и я прошла через небольшой красивый платановый парк с клумбами, засаженными примулами, анютиными глазками, ромашками и полевыми цветами. Молодая пара, обнимающаяся на скамейке, старик, выгуливающий собачку, казалось, не замечали запаха смерти, сочившегося сквозь оконные решетки института и черную железную входную дверь.