26 ноября (8 декабря) Мюрат с армией вступил в Вильно. Ложье писал: «Инстинкт самосохранения брал верх и каждый искал спасения только в самом себе и полагался только на свои силы. Вильно! Вот теперь цель наших стремлений, все мысли прикованы сюда. Одно это название, уверенность, что мы приближаемся к этому городу, вселяет в нас бодрость».
Это же подтверждал и Дюверже: «Мы приближались к Вильно; этот город был для нас обетованной землей; говорили, что здесь были громадные магазины провианта и армия должна была там отдохнуть; каждый спешил прибыть туда».
О надеждах, какие возлагали французские солдаты на этот город, вспоминал и Лабом: «Приближаясь к Вильно, многие ускорили шаг, чтобы поспеть первыми в этот город, где не только надеялись найти съестные припасы, но и думали остановиться на несколько дней и вкусить наконец сладость отдыха, в котором все так нуждались… Только и думали что о Вильно, и мысль, что возможно будет побыть там некоторое время, так радовала тех, которые могли туда прийти, что они смотрели равнодушно на несчастных, которые боролись со смертью. Между тем Вильно, предмет наших самых дорогих надежд, куда мы стремились с такой поспешностью, должен был оказаться для нас вторым Смоленском».
На другой день после вступления Мюрата в город, арьергард его войска под командованием маршала Нея (около 3 000 человек) был потеснен отрядом полковника Сеславина. После этого русская кавалерия ворвалась в предместье. Однако, не имея пехоты, ей не удалось развить успех и пришлось отступить. Французская армия продолжила отступление к Ковно. Маршалу Нею было поручено прикрывать ее отход.
Возле Ковно Мюрат намеревался занять позицию для дальнейшего сопротивления. На рассвете 28 ноября (10 декабря) отряд генерал-майора Орлова-Денисова при поддержке казаков генерала Платова напал на войска Мюрата и захватил свыше 2 000 пленных, 2 знамя и 2 штандарта. В результате французы двинулись дальше и приготовились обороняться возле Понарской горы (7 километров к западу от Вильно). Ней расставил свои войска в несколько колонн (всего 4 000 человек), но после столкновений с казаками они отступили по направлению к Ковно, бросая обозы, артиллерию, раненых, больных, казну.
В тот же день российские войска с трех сторон атаковали Вильно, где еще оставались войска противника. Как оказалось, Остробрамские ворота города были забаррикадированы. Но когда егерские полки пошли в обход, противник оставил город.
Точные потери обеих сторон в боях под Вильно неизвестны. 28–29 ноября (10–11 декабря) только части императорской гвардии потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести 20 офицеров и 4 хирурга (без учета потерь рядового состава). Российские войска захватили в городе все магазины и арсеналы (в том числе 41 орудие), взяли в плен 7 генералов, 242 штаб-офицера и свыше 14 000 солдат (из них 5 000 больных и раненых).
После Вильно и Ковно Ней и Мюрат продолжили отступление к реке Неман, разделявшей Россию с Пруссией и Варшавским герцогством.
14 декабря в Ковно остатки Великой армии в количестве 1 600 человек переправились через реку Неман в Варшавское герцогство, а затем двинулись в Пруссию. Позднее к ним присоединились остатки войск с других направлений. Клаузевиц так описывал последний этап войны: «Русские редко опережали французов, хотя и имели для этого много удобных случаев; когда же им и удавалось опередить противника, они всякий раз его выпускали; во всех боях французы оставались победителями; русские дали им возможность осуществить невозможное; но если мы подведем итог, то окажется, что французская армия перестала существовать, а вся кампания завершилась полным успехом русских за исключением того, что им не удалось взять в плен самого Наполеона и его ближайших сотрудников…»
Таким образом, Отечественная война 1812 года завершилась практически полным уничтожением вторгнувшейся в Российскую империю Великой армии Наполеона.
«Пришлось с позором отступать»: Кто победил Наполеона в России?
«Сопровождая армию «непобедимых»: крестьянские партизанские и казачьи отряды
Как известно, с июня по август 1812 года Великая армия Наполеона, преследуя отступающие российские войска, прошла около 1 200 километров от Немана до Москвы. Вследствие этого, ее коммуникационные линии оказались сильно растянуты. Понимая это, руководство российской армии приняло решение создать мобильные партизанские отряды для действий в тылу и на коммуникационных линиях противника с целью препятствовать его снабжению и уничтожения его небольших отрядов.
Первый партизанский отряд из состава регулярной российской армии был создан по инициативе Д. Давыдова. В частности, известно, что еще перед Бородинским сражением к князю Багратиону явился подполковник Денис Давыдов и изложил план постоянных нападений и внезапных налетов на коммуникационные линии Наполеона, склады, курьеров с бумагами и обозы с продовольствием. После этого главнокомандующий Кутузов дал Давыдову 50 гусар и 80 казаков. Именно с этими силами он и отправился в тыл наполеоновской армии.
Уже в начале сентября Давыдов напал на французский транспорт в 30 повозок с прикрытием в 225 человек, следовавший в Царёво-Займище. В ходе боя весь транспорт был взят, прикрытие истреблено, за исключением 100 человек, взятых в плен. Вскоре был захвачен и другой обоз. Постепенно отряд Давыдова усиливался – к нему присоединялись освобожденные из плена русские солдаты и крестьяне.
Этот отряд очень тесно сотрудничал с местным населением, без поддержки которого действия в тылу противника были немыслимы. Впрочем, вначале удавалось с трудом находить общий язык с крестьянами, которые, завидев армейские мундиры, сразу же нападали на партизан. И только удостоверившись, что это русские солдаты, местное население охотно шло на контакт. Давыдов писал о таких случаях: «Сколько раз я спрашивал жителей по заключении между нами мира: “Отчего вы полагали нас французами?” Каждый раз отвечали они мне: “Да вишь, родимый (показывая на гусарский мой ментик), это, бают, на их одежу схожо”. – “Да разве я не русским языком говорю?” – “Да ведь у них всякого сбора люди!” Тогда я на опыте узнал, что в Народной войне должно не только говорить языком черни, но приноравливаться к ней и в обычаях, и в одежде. Я надел мужичий кафтан, стал отпускать бороду, вместо ордена Св. Анны повесил образ св. Николая и заговорил с ними языком народным».
Постепенно отношения с местным населением наладились, и Давыдов стал постоянно вести успешные боевые действия. Уже в конце сентября его отряд был усилен прибывшим с Дона полком. Соответственно, имея в своем распоряжении 200–300 человек, Давыдов часто наводил панику, отбивал обоз и русских пленных у отрядов, которые численно превышали его в пять раз.
Среди других известных партизанских командиров необходимо назвать и Фердинанда Винцингероде, который командовал летучим партизанским отрядом. Это соединение было сформировано Барклаем-де-Толли из казанского драгунского, трех донских казачьих и ставропольского калмыцкого полков еще до Бородинского сражения. Их задачей было вести действия против левого фланга французской армии.
Именно отряд Винцингероде добыл в конце июля информацию о том, что Наполеон планировал дойти к Смоленску, чтобы отрезать пути отступления российской армии.
Особенно активизировалось партизанское движение после отхода российской армии из Москвы. Тогда Кутузов отрядил во все стороны партизан с повелением, переносясь с одного места на другое, нападать внезапно и наносить всевозможный вред противнику. Он отмечал: «…поставил я десять партизанов на ту ногу, чтобы быть в состоянии отнять все способы у неприятеля, мыслящего в Москве найти в изобилии всякого рода довольствие. В течение шестинедельного отдыха Главной армии при Тарутине, партизаны наводили страх и ужас неприятелю, отняв все способы продовольствия…».
Необходимо указать, что партизанские отряды часто не превышали 500 человек и большей частью состояли из казачьих войск, с небольшим числом регулярной конницы. В это время к востоку от армии действовали полковники князь Кудашев и Ефремов; к западу – полковник князь Вадбольский, капитан Сеславин и поручик фон Визин; к северу – Винцингероде.
Уже упоминавшийся выше капитан Фигнер действовал в ближайших окрестностях Москвы и часто, переодевшись во французский мундир, бывал на неприятельских биваках и даже проникал в сам город для получения сведений о противнике. Поэт Ф. Глинка посвятил ему стихотворение «Смерть Фигнера», в котором писал:
О, Фигнер был великий воин,И не простой… он был колдун!..При нем француз был вечно беспокоен…Как невидимка, как летун,Везде неузнанный лазутчик,То вдруг французам он попутчик,То гость у них: как немец, как поляк;Он едет вечером к французам на бивакИ карты козыряет с ними,Поет и пьет… и распростился он,Как будто с братьями родными…Но усталых в пиру еще обдержит сон,А он, тишком, с своей командой зоркой,Прокравшись из леса под горкой,Как тут!.. «Пардон!» Им нет пардона:И, не истратив ни патрона,Берет две трети эскадрона…И вот опять на месте стал,Как будто и не он!..
Кутузов так оценивал действия отряда капитана Фигнера в приказе по армии от 26 сентября 1812 г.: «Отряд, посланный для происков над неприятелем, в окрестностях Москвы истребил в короткое время продовольствие в селах между Тульскою и Звенигородскою дорогою, побил до 400 человек, на Можайской дороге взорвал парк, шесть батарейных орудий привел в совершенную негодность, а 18 ящиков взорваны, причем взяты полковник, четыре офицера и 58 рядовых и несколько побито… Капитану Фигнеру за исправное исполнение порученного изъявляю благодарность…».