коробок с пробником, она понюхала кофе, попробовала и долго торговалась. Сговорившись на двенадцати пятисот, согласилась взять на реализацию три пачки.
— И сколько сможешь приносить? — спросила она напоследок. — Дорого, конечно, ну а вдруг пойдет?
— Сколько нужно, столько и принесу, — уверил я.
— И другим предлагать не станешь? — с недоверием прищурилась она.
— Почему же? Сегодня — стану. Вдруг вы потом откажетесь, а так будут запасные варианты. А вот когда у вас пойдет и мы договоримся, тогда — нет. На этом рынке буду предлагать только вам.
— Врешь ведь, — усмехнулась она, расплачиваясь за три пачки, одну сразу же поставила на витрину.
— Зачем, когда мне проще постоянно работать с вами, чем один раз проехаться всем по ушам? Я-то еще приду. Если совру — никто у меня ничего брать не будет. У вас телефон есть? — поинтересовался я, пересчитывая деньги, где вперемешку были и старые, и новые рубли.
Она рассмеялась.
— А не молод ты телефон просить?
Я вернул улыбку и сказал:
— Конечно молод. Мне он для другого: чтобы заранее узнать, как у вас дела и сколько товара везти.
— Меня Натальей зовут. — Она написала номер на сигаретной пачке, а я пошел дальше, внес ее данные в тетрадь, что носил с собой в рюкзаке — ту самую, куда записывал воспоминания, расстаться с которыми так боялся.
Один оптовый покупатель — мало. Надо как минимум три таких точки на рынке.
Каналья поплелся рядом со мной, ничего не спрашивая.
Следующим я посетил продовольственный магазинчик, но там была очередь, и меня слушать не стали. Затем — кондитерскую с тремя столиками, где модница торговала пирожными, тортами и выпечкой, судя по всему, самодельной. Эта дама заинтересовалась, тоже взяла три пачки, я записал ее телефон.
На пятой точке я перестал заикаться и говорил как по писаному, но больше в пассаже моим товаром не заинтересовались. Только на обратном пути удалось продать две пачки азербайджанцам с чебуреками. У этих товарищей дома телефона не оказалось. Итого ушло восемь пачек, осталось еще шестнадцать.
Обойдя весь рынок, я вернулся в машину, плюхнулся на сиденье.
— Ну что? — В голосе бабушки читался скепсис.
Я честно ответил, и результат ее порадовал больше, чем меня самого.
Потом мы припарковались в центре, изобилующем магазинами и кафе. Тут мои дела пошли лучше: две пачки продал в бар, две — в кондитерку, четыре — в продуктовый магазин, где было шаром покати, и бойкая продавщица решила рискнуть и приторговывать из-под полы.
Итого осталось восемь пачек. Три удалось пристроить в столовую тут же в центре. И если мне поначалу казалось, что придется везти товар домой, то теперь я приободрился, обнаглел и, когда проезжали мимо супермаркета, первого в регионе, попросил остановиться.
Бабушка пошла со мной, а внутри растерялась.
— И что, можно вот так просто брать с полки в корзинку? — не поверила она своим глазам. — А если украдут?
Я кивнул на камеры, затем — на мордоворотов у выхода, и мы прошли к полке с чаями и кофе. Бабушка вытаращилась на цены.
— Они совсем обалдели⁈ В два раза дороже, чем везде!
Это и правда было так, зато ассортимент поражал воображение. Сейчас отовариваться здесь может позволить себе не каждый, зато не надо толкаться в очередях, пришел в одно место, а тут все есть. Дорого, да, и некоторое время будет так, но после рынки и гипермаркеты поменяются местами. Скажи это бабушке сейчас — не поверит ведь!
Я пожадничал, не стал нагребать экзотические продукты, взял лапшу быстрого приготовления типа «дошика», но с китайскими иероглифами, и передумал связываться с товароведом. Вполне возможно, что хозяин этого магазина уже понял, что к чему, и затаривается в Москве на оптовых складах, его не затруднит выйти на поставщика напрямую, притащить мой товар в регион, и он перестанет быть уникальным. Правда, учитывая здешнюю наценку в три раза, продолжит быть конкурентным.
Потому восемь оставшихся пачек поехали дальше.
Если по пути попадались бары и кафе, мы останавливались, и я отправлялся предлагать. Но мне крупно повезло не в заведениях общепита, а в универмаге, где я продал пять пачек, и осталось у меня три штуки.
Был уже полдень, по небу, раскаленному добела, медленно катилось солнце, и стояла такая жара, что пересохли слизистые, и дышать было больно.
Мои успехи приободрили бабушку, она перестала отпускать язвительные замечания. Но я сам происходящее успехом не считал, ведь не факт, что все, кто взял мой кофе, захотят купить его повторно. Каждый раз придется оббегать территорию и искать новые точки сбыта.
На «блошку» мы добрались в час дня, в самый разгар торговли, и пошли вдоль рядов, приглядываясь к товару. Со временем блошиный рынок перестанет кормить продавцов, он будет скорее некоей философией и образом жизни, куда они будут приходить больше пообщаться и не желая отпускать прошлое. А покупатели — чтобы прикоснуться к тому самому прошлому, повертеть в руках артефакты ушедших эпох.
Каналья чувствовал себя не в своей тарелке, зато бабушка порхала от точки к точке, вертела фарфоровые статуэтки и почерневшие от времени иконы, бусы и тарелки со стертыми узорами. Я купил простенькое детское платье — для беспризорницы Светки, а для ее брата — футболку с медвежатами и широкие шорты. Чтобы зарабатывать, детям надо будет прилично выглядеть.
Старики с запчастями для автомобилей, мопедов и магнитофонов расположились в самом конце рынка. Мы отпустили бабушку к интересным безделушкам, а Каналья коршуном спикировал на старьевщиков и долго искал то, что нужно. Что интересно, двигатель попался почти сразу, а «звездочки» оказались пожившими, со сточенными зубьями. Но в конце концов нашлась подходящая и, прикупив напоследок еще болтов, мы наконец покатили домой.
Оставшиеся три пачки кофе я пристроил в ларек в спальном районе, и домой возвращался с чувством выполненного долга и в предвкушении счастливой безбедной жизни.
У меня все получилось и с заработком, и с транспортом вопрос почти решен, и Наташка с Борисом при деле. Осталось обеспечить детей, за которых я теперь в ответе.
А дальше — строить свою империю, понемногу отодвигая час икс.
Начался август, у меня есть еще месяц беззаботного лета, а потом — школа. Раньше только мысль о ней вгоняла в тоску. Когда оставалось дней пять и начинались дожди, я ложился умирать и впадал в черную меланхолию. Сейчас же мне было интересно обкатать новые возможности, увидеть