— Хорошо, — сказал император, жмурясь, потому что принцесса гладила его подбородок. — Я ни слова не стану говорить вам о битвах.
— Этим вы окажете мне большую услугу, — заметила Кармезина. — Потому что, как я слышала, вы намерены отлучиться из столицы.
— Да, — Император чуть сдвинул брови и отстранился от ласковых рук дочери. — К чему вы клоните?
— К тому, что вы не должны никуда ездить без меня, — ответила она. — Что будет, если вы вдруг заболеете, как это случилось недавно? Кто сумеет в таком случае ухаживать за вами прилежнее, чем это сделаю я? А я смогла бы сидеть возле вашей постели, предупреждая каждое ваше желание, потому что знаю вас лучше, чем кто бы то ни было.
— Помилуйте, принцесса, я ведь еще не заболел, — возразил император.
— Я говорю о том, что могло бы случиться…
Император закрыл глаза. Он понял вдруг, что сил возражать дочери у него не осталось.
А нежный, воркующий голос Кармезины настойчиво вливался в его уши с плоскими желтоватыми мочками:
— Вы же знаете законы природы, государь. Согласно этим законам, тот, кто родился раньше, раньше и покидает здешний мир. Стало быть, вы умрете раньше меня…
— Хотел бы я на это надеяться, — пробормотал император, не открывая глаз.
— А коль скоро это так, то именно мне и предстоит унаследовать империю, — нашептывала Кармезина, обдавая ухо и шею отца теплым дыханием. — И для того чтобы разумно управлять ею, я должна хорошенько понять, что такое война; а кроме того, мне необходимо научиться побеждать страх.
Император открыл глаза и встретился со взглядом дочери. В противоположность нежному голосу взгляд этот был холодным и испытующим.
— Дитя мое, — император выговорил эти слова с трудом, а следующие стоили ему еще больших усилий, так что казалось, будто он не шевелит губами и языком, но идет против сильного течения, — дитя мое, девицам вовсе не прилично идти на войну. Никогда такого не было слыхано, разве что во времена амазонок, но в таком случае вам пришлось бы выжечь себе левую грудь. А вы еще слишком молоды для такой операции над собой, да и Церковь не одобрила бы подобного надругательства.
Принцесса опустила глаза, но по тому, как выпрямилась линия ее ресниц, император укрепился в изначальной уверенности: Кармезина от своего не отступится.
— Но я ведь не намерена вступать в сражения… Да и сами рассуждения об этом заставляют меня обливаться ледяным потом! — сказала Кармезина.
— Там, куда я намерен отправиться, нет безопасности, — проговорил император. — И юной особе из императорского дома незачем прогуливаться среди врагов нашего отечества лишь для того, чтобы стать бесстрашной. Вы достаточно бесстрашны и без таких испытаний, так что не следует искушать судьбу.
Кармезина залилась слезами.
— Для меня расстаться с вами — в тысячу раз ужаснее, нежели очутиться среди врагов! — воскликнула она между всхлипываниями. — И вы жестокосердны, если отказываете мне в выполнении моего дочернего долга, а также и долга будущей правительницы. А кроме того, мне было видение, в котором явился мне покойный брат и сказал: «Если ты, Кармезина, сейчас расстанешься со своим отцом, то больше не увидишь его живым вовек». Поэтому я решила ехать с вами.
— Вы видели вашего брата? — с волнением произнес император.
Кармезина покраснела, но в темноте опочивальни этого не было видно.
— Да, государь.
— Каков он был в вашем видении?
— Прекрасен, но бледен и печален, — ответила она.
Император тяжело вздохнул.
Она обвила руками его шею:
— Неужто и вам охота разлучиться со мной и, быть может, никогда более не увидеть меня в этом мире?
Он сдался:
— В таком случае собирайтесь, да поспешите, потому что я выезжаю в самом скором времени и на сборы я даю вам полтора дня.
Принцесса захлопала в ладоши и расцеловала отца в глаза и в переносицу, а затем выбежала из опочивальни.
* * *
В тот же час оружейники по всей столице получили работу, и притом по самой дорогой цене, потому что им предстояло очень быстро создать семь пар наручей да семь пар латных рукавиц, а еще семь шлемов без забрала и на одном из шлемов укрепить маленькую золотую корону. И еще многое нужно было изготовить из самых легких металлов, чтобы шесть девиц из числа придворных дам и сама принцесса могли облачиться сообразно тому месту, куда они направлялись.
И вот в назначенное время к войску императора присоединился отряд, возглавляемый принцессой. Сама Кармезина ехала впереди всех на белой лошадке; золотая корона с драгоценными камнями сверкала на голове принцессы, венчая шлем, похожий на колокольчик. Длинные волосы ниспадали из-под шлема на плечи, подобно кольчужному вороту, который в обычных случаях защищает шею.
Кираса и прочие доспехи принцессы были украшены черными и золотыми узорами, так что металл сделался похож на драгоценную ткань. Длинная красная юбка закрывала корпус лошади, и при порывах ветра можно было рассмотреть ножки принцессы в белых сапожках, вдетые в стремена.
Сходным образом, но только без короны и чуть менее богато, были снаряжены и шесть сопровождавших ее девиц. Коннетаблем войска принцесса назначила Эстефанию. Еще одна девица исполняла обязанности герольдмейстера. Крепкая дама с пикой в руке получила титул главного альгвасила. За нею на рослом жеребце ехала пригожая девица с широкими, как у мужчины, плечами; ее именовали знаменосцем. На штандарте, который она несла, красовались вышитый золотом цветок, который в Византии среди простонародья назывался «любовь-стоит-любви», и девиз Кармезины — «Только не для меня». И даже почтенная нянька принцессы — Заскучавшая Вдова обрела теперь воинскую должность и сделалась королевским оруженосцем.
Вслед за этими семью роскошно одетыми девицами и дамами ехало еще пятьдесят, одетых в обычные платья из тяжелого бархата с меховой оторочкой. Их принадлежность к войску принцессы была отмечена лишь кожаными кирасами, надетыми вместо лифа. Искусно выделанные медные бляхи с различными изображениями — охотящейся цапли, совы, зайца с прижатыми углами — составляли на этих кирасах затейливые узоры.
Все это сверкало и переливалось под солнцем, так что казалось, будто перламутровая раковина раскрыла створки и добровольно явила миру несколько ярких жемчужин.
Вот такое воинство присоединилось к отряду императора и вместе с ним направилось прямо к реке Трансимено, туда, где Тирант вел сражения с Великим Турком.
Путешествие длилось больше двух дней. Сперва оно проходило по краям мирным, никак не затронутым войной. Принцесса и ее спутницы улыбались друг другу и всему миру, переглядывались и переговаривались на разные незначительные темы, которые со стороны могли показаться очень значительными, если не знать, о чем думала каждая из них. А думали они о том, что скоро увидят своих возлюбленных и смогут оказать им какую-нибудь великую милость — например, подарить лоскут ткани, вырезанный из нижней рубахи, или ленточку.