но он уже захлебнулся. Он был ещё совсем маленький. Я пытался на берегу его оживить, но что я там умел?
Вика всхлипнула. Дана подняла на неё глаза и увидела, что фигура подруги расплывается сине-красным пятном от накопившихся слёз. Слёзы как будто ждали своего часа. Как только она подняла глаза, они излились из них. Она промокнула их салфеткой, вздохнула и посмотрела на Кира. Он ответил на её взгляд своим, долгим, немигающим, в котором читался ответ на её немой вопрос. Да. Всё было именно так. Как же ты страдаешь…
– Вы долго страдали после этого случая? – услышала она словно не свой голос.
– Мы же договорились на «ТЫ», – грустно улыбнулся он. Но ответной улыбки не последовало. Она испытующе наблюдала за его взглядом. Он опустил глаза.
– Помню, что я заболел и провалялся в постели несколько дней. Вскоре после этого Санька увезли родители.
– Я не понимаю, – проговорил Леонид-Бегемот, – по всему выходит, что ты был не с той стороны, которая поддаётся соблазнам. Ты, наоборот, вышел из этой истории героем.
– Каким героем? – Кир наконец поднял голову, – я же не спас его. Щенок погиб.
– Думаю, они после этого хорошо думали, прежде чем обижать животных, – голос Вики звучал угрожающе, – и всё благодаря тебе. А что потом было с твоим двоюродным братом? Он исправился?
– Понятия не имею, – ответил Кир, – я больше никогда с ним не общался. Со слов родителей, они потом переехали куда-то на север и я, к счастью, его больше не видел.
– И всё-таки, при чём здесь детский соблазн? – продолжал допрашивать Бегемот.
– Главным образом, безнаказанность и отступление от правил. Я как будто становлюсь на место этих двух Саньков, которые делали, что хотели и понимали, что их за это максимум пожурят или дадут ремня. И то, если узнают. Понимаете, я тогда впервые в жизни столкнулся с человеческой жестокостью, малодушием, безответственностью…, – он запнулся, – я видел, что это местный Санёк подбил моего Санька на это. Мне хочется верить, что мой родственник не был таким жестоким, но в компании местного он всё делал с ним, не давая себе труда включить мозг и подумать своей головой. И этот именно то, что я часто вижу в людях, и иногда замечаю в самом себе. Именно это меня бесит и так и хочется вытворить что-то … непотребное.
Кир перевёл дух и тут же добавил, не давая никому вставить ни слова:
– И в то же время, понимая всю порочность и часто даже абсурдность глобальной системы, я не нахожу в себе сил вырваться из этой матрицы. Она и держит людей внутри себя, и одновременно управляет их поведением. И если вдруг ты начинаешь вести себя как-то иначе, не так, как должен, тебе быстренько указывают на твое место: мол, ты сам на это подписался, изволь выполнять свои функции. Ты – часть системы. Уже неживой, устаревшей, она сама уже как зомби, но почему-то она работает. И ты становишься таким же зомби. И со временем даже способность мыслить самостоятельно отпадает за ненадобностью. Такой… ментальный атавизм.
– А потребность вырваться из этого бреда остается. И ты начинаешь творить какую-то несусветную чушь, – проговорил Леонид-Бегемот, – теперь я понимаю. Хотя примерчик ты привёл не ахти.
Он покрутил ладонью в воздухе и одним глотком допил свой кофе.
– Но можно же выйти из этой системы, – сказала Дана, – тем более, что она, как ты говоришь, неживая. Зачем она тебе? Ведь ты даже сейчас на автомате делаешь совсем не то, что тебе нужно.
Он бросил на неё быстрый взгляд.
– Если бы ещё знать как, – ответил он, но она понимала, что это просто такое выражение. Он ещё не готов.
– Ты знаешь как, – пожала она плечами, – нужно просто делать нужный выбор. Нужный тебе, а не системе. Вот и всё.
Кир снова посмотрел на неё. И снова она без улыбки ответила на его взгляд.
– Спасибо, что выслушали, – сказал он, улыбнувшись остальным. Это была закрытая улыбка поджатием губ. Бегемот, думая о чём-то своём, пожал плечами. Вика с сочувствием гладила руку Кира.
– Ты такой молодец, – проговорила она, – я бы, наверное, не смогла закричать. Ну и вечер откровений у нас.
– Я и сам в шоке, – согласился Кир, – давно я так много не говорил. Ну, чья теперь очередь?
– Я боюсь, что уже поздновато высказываться всем, – резонно ответил Бегемот, – Разве что… Вика уже высказалась о своей светлой стороне, мне было бы интересно услышать и оборотную версию.
Вика встрепенулась и кинула на Леонида игривый взгляд.
– Ну… В каждой женщине живёт стерва, – пространно сказала она после минутного раздумья, – и мне, конечно, нравится ощущать, что от меня зависят определённые обстоятельства. Но они не являются определяющими, скорее попутными условиями, которые подпитывают моё женское тщеславие.
– Ну и, конечно, тебе нравится очаровывать мужчин, – промычал он.
Вика хмыкнула, и всем стало понятно, что это замечание ей польстило, как и то, что откровений от неё ждать не стоит.
Они решили сделать небольшой перекур. Спать пока никому не хотелось. В гостиной зазвучала мягкая музыка, и все постепенно разбрелись кто куда: Леонид в туалет, Вика – на кухню, а Дана вышла на лоджию. Ей хотелось переварить услышанное также легко, как она переварила вкусный ужин. Но это оказалось сложнее. Она стояла, опершись на край открытого окна, закрыв глаза, глубоко и спокойно дышала. Через несколько минут сзади послышались осторожные шаги. Она прекрасно знала, кто это. Он остановился рядом и тоже вдыхал прозрачный ночной воздух. Но она физически ощущала, как чувство не отпущенной детской вины теснит его грудь. Интересно, скажет он что-нибудь?
Она резко повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза. От неожиданности он дёрнулся, будто на него наступал хулиган Санёк.
– Ты не виноват в том, что тот щенок погиб, – сказала она, – пора уже себя простить. Ты должен осознать, что в тот момент ты не мог поступить иначе.
Он отвернулся.
– Ты не понимаешь. Дело не в вине. То есть, я понимаю, что я не виноват. Они бы всё равно сделали что-нибудь подобное, со мной или без меня.
– А в чём же дело? – спросила она.
Он молчал.
– Зачем ты солгал?
Тишина. Казалось, он перестал дышать.
– Я могу ответить за тебя, потому что ты сам уже ответил на этот вопрос.
– Что? – он непонимающе посмотрел на неё.
– Да. Ты же сам сказал, что ты – часть мертвой системы. То есть фактически признался, что ты не живой. А такое состояние и не предполагает искренности с самим собой.