Переход оказался настолько неожиданным, что я даже растерялась:
— Какую девку? — чуть развернулась я, чтобы посмотреть на Аню.
Та продолжала невозмутимо отщипывать ягодку за ягодкой. Со стороны посмотришь, и не скажешь, что тон, которым говорила, до краев пропитался ядом.
— Ту, которая на тебя напала, — разделавшись с очередной виноградиной, произнесла она. — С Ириной Салтыковой.
— А ты ее откуда знаешь? — нахмурилась я. Слишком много вокруг оказалось осведомленных.
— Так я в свое время по ночным клубам нагулялась вдосталь, — криво усмехнулась она, лишь теперь соизволив посмотреть на меня. — Я хоть и не дворянка, но с деньгами в моей семье проблем никогда не было. Это отец, пока с нами жил, меня несколько ограничивал, а когда с матерью развелись, так совсем осталась без контроля. Да и мамаша делала все, чтобы я была, как все. Все самое лучшее!
— Разве это плохо? — не пропустив раздраженных ноток, мягко уточнила я.
Она усмехнулась — успокаивающую магему она не пропустила, потом качнула головой:
— Шунь, ты просто не понимаешь. Она ведь знала, что я больше люблю отца, вот и покупала меня этой вседозволенностью. А уж как она пыль в глаза пускает… Благо, были и есть не только возможности это сделать, но и соответствующий контингент. Такие прихлебалы… Ладно, я не об этом хотела сказать, — резко сменила она тему. — За день до нападения, была я в кафешке, в торговом центре «Мега». Вот там они и сидели. Витька Бабичев и эта оторва.
— Почему оторва? — поймала я себя на том, что начинаю нервничать.
И ведь не было особых причин…
Причин действительно не было. Ту ситуацию я отпустила, признав, что разбираться с родственниками должен отец, а не я.
— Еще одна жертва вседозволенности, — поморщилась она. — Саш, ты извини, но вспоминать об этом прошлом мне не хочется, так что поверь на слово: на этой барышне уже давно пробы ставить негде.
Она помолчала. Выбросив опустевшую веточку, взяла другую.
И все так неторопливо, размеренно…
И опять, заговорила она неожиданно. Словно, наконец, собралась с духом:
— Я их заметила случайно, но момент оказался подходящим. Витька как раз передавал ей конверт. Та открыла, пальцами перебрала содержимое и, закрыв его, убрала в сумочку.
— Деньги? — предположила я самое очевидное.
— Думаю, да, — кивнув, согласилась Аня. — А на следующий день на тебя напали.
— А если совпадение? — не слишком-то веря самой себе, возразила я.
— Может и совпадение, — пожала она плечом. — Но я…
Про блюдо на коленях я вспомнила в последний момент, а то бы все оказалось на полу. Переставила его на стол, уже поднимаясь.
— Шунь? — попыталась поймать меня за руку Анна.
Я была быстрее. Вытащив телефон из кармана джинсов, отошла в сторону.
Сердце гулко билось о ребра. Воздух стал вязким, не давая нормально вздохнуть. А перед глазами повисла серая пелена, уродуя все вокруг.
Что со мной творилось, я понимала, но…
— Сашка? — Анна встала рядом, загородив меня собой.
— Подожди… — облизнула я вмиг ставшие сухими губы, мысленно перебирая тех, чью близкую смерть могла почувствовать так ярко.
Отец?
Нет, с ним было все в порядке. Не без тревоги, но та ниточка, что нас связывала, продолжала быть теплой, уверяя, что он жив и здоров.
Реваз?
За этого я почти не беспокоилась. Уж кто-то, а он из любой ситуации выкрутится.
Андрей?
И здесь «нет» было однозначным. Да, напряжен, но для него это нормальное состояние.
Профессор? Людмила Викторовна? Яна?
Номер Андрея я набрала, уже с трудом себя контролируя. Если я была права…
— Саша? — вопреки опасениям, крестный ответил крестный. Включил видеорежим.
Для понимания, что со мной происходило, ему хватило мгновения:
— Кто? — жестко потребовал он, возвращая меня не только в реальность, но и в то состояние, когда сначала делаешь то, что должен, и лишь потом позволяешь себе скатиться в рефлексии.
— Дядька Прохор! — сглотнув, насколько возможно твердо произнесла я. — Жив, но…
Все было очень плохо, но…
Надежда она такая. В нее веришь до последнего.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})* * *
В военный госпиталь, куда доставили дядьку Прохора, меня отвезли Сашка Трубецкой и Игорь.
Тезка сидел за рулем, Игорь рядом со мной. Держал за руку, помогая не сорваться.
Эти пятьдесят минут, пока Андрей не перезвонил, были жуткими. Когда чувствуешь, как уходит жизнь дорогого тебе человека, и ничего не можешь сделать, это — страшно.
Нашли его в пригороде, у машины. На тупиковой улочке. Три пулевых ранения в грудь и одно в голову, по касательной.
Если бы не маячок, по которому дядьку Прохора и обнаружили, шансов бы не осталось.
Впрочем, их и в этом случае было немного.
— О чем ты разговаривала с Анной?
Находились мы в коридоре перед операционным блоком. Я стояла у окна в противоположном от двери конце, остальные держались вместе. Андрей, тетка Полина, Игорь и его отец — главный целитель госпиталя, приехавший уже после начала операции.
Трубецкой-младший поднялся на этаж только теперь. До этого оставался в машине, общался с отцом.
После вопроса хотелось огрызнуться — внутри клокотало, требуя хоть какой-то разрядки, но я взяла себя в руки. Простым любопытством его интерес не являлся.
— Рассказала о встрече Виктора Бабичева и моей двоюродной сестры, свидетельницей которого случайно стала, — удивляясь, насколько спокойно звучит мой голос, произнесла я. — Бабичев передал ей конверт. Анне показалось, что с деньгами.
— Когда это было? — Сашка подошел еще ближе, встав практически у меня за спиной.
— За день до нападения, — поймав себя на желании сделать полшага назад, чтобы почувствовать его тепло, ответила я.
— Крестный знает?
Вместо ответа качнула головой.
Впрочем, он и сам мог сообразить, что сообщить эти новости Андрею я бы просто не успела.
— Здесь самые лучшие хирурги и целители, — после короткой паузы произнес тезка.
За последние полчаса я об этом слышала ни раз.
И даже верила в это, потому что в главном военном госпитале не могло быть иначе, но…
Сегодня я познакомилась с еще одной стороной своей будущей профессии. Когда ты рассчитываешь не на себя, а на других, взявшихся спасать жизнь твоего близкого.
Когда ты сама, наверное, проще. Ты можешь срываться в отчаяние, выть, стиснув зубы, но продолжать делать, выворачиваясь наизнанку. Потому что есть ты и никого кроме тебя.
А когда ты вроде как в стороне и остается только ждать…
Это больше, чем тяжело. Это просто невыносимо.
— Знаю, — только и ответила я, реагируя на сказанное. И тут же добавила: — Саш, извини, но я хотела бы побыть одна.
Тезка ушел молча. Но, прежде чем развернуться, подался вперед и коснулся губами моих волос.
Мягко. Осторожно. И… трогательно.
Впрочем, мне это могло и показаться.
И даже лучше, если бы показалось. Обошлось бы вопросов, которые сейчас точно были лишними.
Осень, темнело рано, но парк вокруг госпиталя был ярко освещен.
По дорожкам ходили люди — время посещений. Кто-то торопливо, с сумками и пакетами, направлялся к зданию. Кто-то, уже никуда не спеша, на выход.
Внешняя сторона жизни любой больницы. Места, где надежда и отчаяние — две грани существования.
Сколько я так простояла, не знаю, но в парке, ставшем для меня в этом иллюзорном мире опорой, людей больше не было. Остались лишь поздний вечер, свет фонарей, наполовину облетевшие деревья…
И — я, повисшая между теми самыми… надеждой и отчаянием.
Как шевельнулись створки дверей, которые вели в операционный блок, я не услышала, но почувствовала. Словно ударило в спину, да обдало чужой болью.
Резко развернулась, но даже не дернулась, чтобы кинуться туда.
Прохор был жив, я это чувствовала ясно. Да и хирурги… Они выглядели усталыми, но довольными.
И опять все вокруг меня словно застыло. В голове мелькала мысль, что надо что-то делать, но тело было ватным, беспомощным. Единственное, что могла — стоять. Стоять и смотреть, понимая, что это еще не конец, а лишь начало.