она помнила, что мужчины — это охотники и надо дать им возможность «потрудиться».
Но вчера ночью граф пришёл не через окно, он каким-то образом достал ключи от её комнаты и пробрался, когда она уже начала засыпать. И здесь, конечно, леди Бейкер не устояла.
— Ну почему нельзя выйти замуж за графа, — думала Жозефина, считая, что граф Балашов уже у неё «в кармане».
Если бы она умела читать мысли, то была бы крайне разочарована, что граф Балашов не собирается разрывать помолвку со своей худосочной невестой, а все мысли его только о том, чтобы никто не узнал о его связи с леди Жозефиной. Да, возможно на балу, он был опьянён ей, но теперь, когда немного подумал и успокоился, стало понятно, что нельзя всё время идти на поводу своих сиюминутных желаний. Тем более, что леди уже не «запретный плод», а немного «надкушенный».
Но Жозефина не умела читать мысли, а мудрости понять, как надо себя вести, у неё не хватало.
Дом Виленского леди Бейкер понравился. На входе её встретил дворецкий, все слуги были хорошо одеты, и было заметно, что барон богат.
— Может и неплохо стать баронессой, — подумала Жозефина, — мальчишку в пансион или что здесь у них в Стоглавой для мальчиков есть, сестру в имение, и можно жить.
— Добрый день, леди Бейкер, — прозвучало с лестницы, откуда спускалась прямая и сухая как палка старшая баронесса Виленская, тоже одетая в чёрное платье. Дом был уютный, но баронесса в своём траурном виде смотрелась как нечто чужеродное в нём, как капля дёгтя в бочке солнечного мёда.
За руку баронесса вела мальчика лет семи с большими, почти чёрными глазами на серьёзном личике. Мальчик был одет в тёмно-серый костюмчик, состоявший из брючек и камзола. Под камзолом была белая рубашка.
— Познакомься Александр, это моя гостья, леди…
— Фрида Жозефина Бейкер, — улыбнувшись закончила вместо баронессы сама леди Бейкер, — но ты можешь называть меня леди Жозефина
Александр посмотрел на Жозефину и не улыбаясь с серьёзным лицом высказал:
— Вы…
Леди Бейкер непонимающе подняла брови.
— Обращайтесь ко мне на Вы, леди Жозефина, — без тени улыбки пояснил мальчик
— Александр, как ты разговариваешь с нашей гостьей, — возмутилась Елена Михайловна, но мальчик спокойно ответил:
— Вашей гостьей, тётушка, — потом коротко кивнул и спросил, обращаясь снова к Виленской, — могу я идти?
— Иди, — устало разрешила баронесса, всем своим видом показывая — вот видите, как мне непросто.
— Нет, мальчишку однозначно в пансион, — решила леди Бейкер
На обеде самого Виленского не было, да леди Бейкер и не ожидала, что ей так повезёт. Её целью было очаровать Елену Михайловну, чтобы та захотела видеть Жозефину своей невесткой, тогда она ей поможет.
И леди Бейкер изо всех сил старалась не зевать и поддакивать на всё, что рассказывала баронесса.
Когда наконец обед и послеобеденное время подошло к концу, леди Бейкер уже была готова задушить Виленскую, так она её замучила.
Во время прощания подъехал почтовый курьер и принёс письмо для барона. Елена Михайловна вздрогнула, когда услышала, что письмо из Никольского уезда.
— Интересно, — подумала леди Бейкер, — что это может означать?
Она уже ушла, когда Виленская снова пробралась в кабинет брата и аккуратно вскрыла письмо. Если бы не упоминание о предыдущем письме, которое Елена Михайловна в порыве ярости сожгла, то она бы оставила это письмо, в нём не было ничего опасного, Ирэн не покушалась на свободу барона, а была готова его отпустить. Но Ирэн упомянула о прошлом письме и поэтому старшая баронесса сожгла и это письмо.
* * *
Никольский уезд. Поместье Лопатиных
Благодаря усилиям Ирины и Пелагеи, ни Анна, ни её старая нянюшка сильно не заболели. У Анны слегка саднило горло, а нянюшка вообще чувствовала себя превосходно.
Но Ирина, поднявшись, как и всегда, раньше всех, сразу же послала за доктором Путеевым, в короткой записке описав ситуацию. Девица явно была не из простых, поэтому Ирина просила доктора приехать лично.
Николай Ворсович приехал ближе к обеду. К тому времени Ирина уже выяснила, что девушку зовут Анна, а фамилия у неё Строганова. Ирина, конечно, сопоставила фамилию, но постеснялась спросить про отца. Подумала, что не так это и важно, потом выяснится.
А вот Анна с утра сообразила, кто такая Ирэн Лопатина, но не подала виду, а решила присмотреться.
Николай Ворсович как обычно вошёл к пациентке со своим презрительно- недовольным видом. Ногу девице осматривали в присутствии Ирины, как старшей дамы похожего положения.
Анна сразу начала спорить с Путеевым. И ногу он не так смотрит и на самом деле у неё не перелом, а повреждение связок.
Путеев злился, но в присутствии Ирины старался сдерживаться. Ирина наблюдала за этими двумя с интересом, ей казалось, что это завязка какого-то «телесериала».
Наконец осмотр был закончен, и у Путеева, и у девицы Строгановой был крайне недовольный вид.
— Ирэн Леонидовна, ногу …э…в общем, ногу пациентки надо будет осмотреть через три дня, — Путеев намеренно не смотрел на Анну, обращаясь исключительно к Ирэн
— Почему вы мне этого не скажете? — возмущённо воскликнула Строганова, — смотрите на меня сейчас же.
И Путеев не выдержал:
— Да потому что вы взбалмошная девица, которая возомнила, что, если она прочитала труды Авициуса*, может себе позволить поучать квалифицированного медикуса.
(*местный Авиценна- выдум.)
Но Анна не сдавалась:
— Будьте любезны смотреть на меня, когда изволите говорить обо мне
Путеев тяжело вздохнул и попытался откланяться
— Я вас ещё не отпускала, — в Анну будто чёрт вселился, и она никак не могла успокоиться.
Ирина поняла, что надо вмешаться, иначе быть беде.
Проводив Путеева, который выглядел не обиженным или расстроенным, он выглядел…озадаченным, как будто столкнулся с чем-то, что никак не может объяснить с логической точки зрения, Ирина поднялась обратно к Анне.
— «Ну и что вы устроили? Чем вам Николай Ворсович не угодил?» — дружелюбно спросила Ирина, поправляя подушку под ногой Анны, так как Путеев сказал держать конечность повыше.
Анна жалобно на неё посмотрела и вдруг расплакалась.
— Ну что ты, что ты девочка, будет, — Ирина поняла, насколько на самом деле молода Анна, и как она испугалась вчера, да и сегодня по какой-то причине нервничала.
Ирина как могла успокаивала её:
— Если тяжко на душе, поплачь, слёзы смоют всё и на душе светлее станет, — так обычно говорила бабушка Ирины, пока была жива. И Ирина помнила, что это действительно так, наплачешься и легче становится.
Но вспомнила Ирина и вторую часть бабушкиной присказки:
— Но нос и глазки будут красные.
Услышав про нос и глазки,