Читать интересную книгу В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - Александр Русов

Но так ли уж отвлечен был семейными обстоятельствами в действительности Валерий Николаевич? Не дальновидная ли рука судьбы навязала ему почетную роль многодетного отца и отстранила от прочих забот, оставив одну-единственную, лишь затем, чтобы сделать своим послушным орудием, ускорившим и без того стремительно надвигающиеся события?

Триэс же, напротив, взваливал на себя все новые добровольные труды, наскоро подытоживал разрозненные результаты исследований за последние несколько лет, чтобы обобщить их в монографии, писать которую ему никто не поручал. Куда он так спешил? Неужели и правда собирался поспеть к институтскому юбилею? Прийти к нему, что называется, с новыми трудовыми успехами?

В последнее время, пребывая по ночам в тревожном забытьи, между сном и явью, Сергей Сергеевич часто переносился мысленно в далекое прошлое, в доисторическую эру гигантских животных и растительных форм. Почему-то такие сны были ему приятны, а пробуждение мучительно, ибо оно возвращало в мир мелких вещей, измельченных масштабов. Он вновь закрывал глаза, стараясь поскорее забыть о том, что динозавры вымерли, древовидные папоротники исчезли, мамонты вымерзли, а оставшихся добили люди с дубинками.

Всякий раз эти ночные грезы смыкались с его собственным научно-фантастическим замыслом, который однажды солнечным утром, в начале июля, поразил воображение Сергея Сергеевича. Возникали и новые видения-замыслы, замыслы-гиганты. Во сне они претерпевали эволюцию. Подвергались естественному отбору. Приспосабливались к окружающей среде, к постоянно меняющимся обстоятельствам…

Глубокой осенью рано утром в профессорской квартире раздался телефонный звонок.

— Сергей Сергеевич, приходите, пожалуйста, скорее.

— Что случилось?

— Я тут одна. Мне страшно…

— Кто звонил? — спросила Дина Константиновна, когда он повесил трубку.

— Из лаборатории.

— Валерий?

— Нет.

— Гурий?

Он промолчал.

— Ты уйдешь сейчас?

— Да.

«Неужели опять? — подумала Дина с отчаяньем. — Нет, я этого больше не вынесу. Ведь это она звонила. Он опять пойдет к ней».

Лабораторная комната оказалась заперта. Сергей Сергеевич дернул за ручку.

— Кто? — тихо спросил голос за дверью.

— Откройте.

Замок щелкнул, дверь отворилась.

Кроме Инны в комнате находились Гурий и обе лаборантки. Горел свет. Четыре пары глаз были устремлены на него. Инна показала в сторону окна.

Сначала Сергей Сергеевич ничего не увидел. Ему просто показалось, что окно занавешено шторой, и он не сразу сообразил, что это крупные глянцевидные листья загородили окно, слившись в сплошную массу. На полу валялись осколки цветочного горшка и комья земли. Причудливо изогнутые белые корни растений мохнато свисали с подоконника, напряженно тянулись к другим сосудам с землей, надеясь найти там дополнительные источники питания. В месте стыка потолка и стены образовалась глубокая трещина, уже плотно забитая листьями. По потолку беспорядочно разметались молодые побеги.

Сергей Сергеевич осторожно дотронулся до корней и почувствовал ответное движение.

— Кто это сделал?

Все молчали.

— Вчера вечером Валера полил его, — сказал наконец Каледин.

Сергей Сергеевич продолжал пристально смотреть на Гурия, будто ожидая дополнительных разъяснений, но никаких разъяснений не последовало.

— Вот контрольное растение. — Инна взяла с лабораторного стола небольшой горшок, помеченный черным восковым карандашом. — А это… это… — запнулась она, не зная, как назвать то, что находилось теперь перед ними.

— Где Валерий Николаевич? — спросил Триэс.

— Еще не приходил.

— Я не трогала, Сергей Сергеевич, — нарушив томительную тишину, вдруг запричитала одна из лаборанток. — Честное слово, Сергей Сергеевич. Это не я. Мне-то зачем? Был бы хоть цвет, а то зелень одна…

В наступившей опять тишине послышалось легкое шуршание, будто песок сыпался или мыши грызли деревянную перегородку. Сергей Сергеевич взглянул на потолок, откуда упало несколько хлопьев отсыревшей побелки.

— Сверху не приходили?

— Стучались, но мы не открыли. У них, кажется, пол приподнялся.

Триэс рассеянно кивнул, как-то странно заулыбался. Подошел к своему столу, раскрыл телефонный справочник, набрал трехзначный номер.

В это время в дверь отрывисто постучали.

— Кто?

— Это я, Инна, открой.

Ласточка вихрем ворвался в комнату, сразу устремился к окну.

— Вот это да! Вы зачем заперлись? Надо народ звать. Это же чудо!

— Ты наверх посмотри.

— Ну и что?

— Потолок рушится. Там у них пол вздулся.

— Жду, — сказал кому-то Сергей Сергеевич, повесил трубку, обошел лабораторный стол, большим и указательным пальцами потер глянцевитую поверхность одного из листьев.

— Так все-таки кто? Кто из вас вчера случайно или специально…

— Я, — сказал Ласточка. — Я поливал его.

— Чем?

— Обыкновенной водой.

— А остальные?

— Остальные — кетеновыми растворами. Ну как обычно…

— Значит, все, кроме этого, поливали кетеновыми растворами? Все? — лишний раз уточнил Триэс.

— Кроме этого и контрольного. Их я поливал простой водой. Да, точно. А это… еще весной… помните?..

Триэс наморщил лоб.

— Помните, как Аскольд полил его однажды кротоновым раствором и оно совсем перестало расти?

— Валера, ты ведь брал колбу на мойке, — сказала Инна. — А что если… Там же могли быть какие-то остатки.

— Остатки чего? — спросил Ласточка.

— Я ее как раз собирался мыть… Сейчас. Одну минуту. — Гурий раскрыл лабораторный журнал, показал Триэсу пропись эксперимента вместе с нарисованной рядом структурой последнего из полученных ферментов.

Сергей Сергеевич снова перевел взгляд на густые, темно-зеленые листья, залепившие окно. Сейчас они были единственной реальностью, связывавшей ночные его видения с дневной жизнью.

— Значит, Аскольд?

Ласточка кивнул.

— А вчера, говорите, туда попал фермент… — вслух рассуждал Сергей Сергеевич.

— Я этого не утверждаю.

— Но и не отрицаете?

Какое-то время Ласточка колебался.

— Вообще-то конечно… — вынужден был согласиться он.

— Очевидно, это был раствор… вот… вот такого кротона, — ни на кого не глядя, высказал предположение профессор.

Он небрежно набросал формулу на отдельном листке и вопросительно взглянул на Валерия Николаевича.

— Не совсем… Аскольд ведь занимался тогда… Нет, карбонильный кислород не здесь.

— Он должен быть там, где я его изобразил, — не терпящим возражений тоном заявил профессор.

А сам подумал: до чего чудно́! Специально стимулировали рост растений кетенами, а они не желали расти. И вдруг законсервированный тщедушный уродец, случайно политый сильно разбавленным раствором фермента, вымахал за одну ночь, выдал свой полный ресурс. Причем реакция пошла не в колбе, а прямо в живой клетке, в самый переломный, должно быть, момент задуманного им  п р е в р а щ е н и я  — когда кротон уже перестал быть кротоном, но еще не успел стать кетеном… И почему именно ночью? Потому что великое должно созревать и вершиться втайне? Но чтобы такой небывалый  ф е р м е н т а т и в н ы й  м е т а б о л и з м!.. Изголодавшаяся природа просто взбесилась…

— Вот и все, — сказал он себе. — Теперь и умереть не страшно.

— Что? — не расслышал Ласточка.

Кто-то снаружи тихонько стучал в дверь. Гурий приоткрыл ее и впустил Андрея Аркадьевича Сумма.

— Сергей Сергеевич! Инна!

— Полюбуйтесь, — сказал Триэс. — Такого больше нигде не увидите.

— Фантастика! — пришел в полный восторг Андрей Аркадьевич. — Чего только не придумает современная наука.

— Это мы так, в порядке самодеятельности, — скромно заметил Триэс. — Своего рода поэтическая вольность.

— Но вольность, существующая, так сказать, объективно, независимо от нашего сознания…

— Зависимо, зависимо, — поспешил разочаровать его Триэс. — Вы сами скоро убедитесь в этом.

— Что вы собираетесь с ним делать?

— Мы его уничтожим.

— Как?

— Это всего лишь черновой набросок будущей работы. Здесь много случайного, неточного. Вот когда-нибудь, когда будут подходящие условия… Лет через…

Андрей Аркадьевич, близоруко щурясь и сутулясь сильнее обычного, разглядывал растение, захватившее, кроме большого окна, еще и полстены.

— Помните, в Приэльбрусье, одна из стен нашего дома была увита плющом? Помните, Инна? Вы тогда еще…