Я поговорила об этом с Лансом. Он признался, что хочет вернуться в Лондон, но я сказала, что не могу уехать из Эндерби в тот момент, когда жизнь Дамарис все еще в опасности. Меня беспокоила и Сабрина. Ланс все сразу понял.
— Но мы все не можем здесь остаться, — сказал он. — Нас слишком много. Кроме того, мы все немного устали друг от друга.
У меня мелькнула мысль, что ему здесь скучно. Мы намеревались оставаться здесь только на рождественские праздники. Здесь не было карточной игры, которую вряд ли одобрили бы в Эверсли. Ланс, должно быть, находил спокойную жизнь за городом, лишенную всякого риска, очень монотонной.
Мы договорились, что Ланс вернется в Лондон, а Эмма, Жан-Луи и Нэнни Госуэлл будут сопровождать его; я же останусь до тех пор, пока не станет наверняка известно, что Дамарис поправляется.
Жанна покачала головой, и сказала, что ей не нравится такое решение. Мужу и жене не следует жить врозь.
— Жить врозь! — воскликнула я. — Мы живем вместе, а расстаемся только на время, пока не поправится тетя Дамарис.
— А пока он уедет… с мадам Эммой? Мне это не нравится.
— О, Жанна, не устраивай мелодрамы.
— Они вместе играют в карты. Такой красивый мужчина… и подобная женщина. — Жанна прищурилась. — Она…
— Да, я знаю. Она француженка, как и ты, поэтому ты все понимаешь. Не так ли?
— Может быть, потом вам будет не до смеха, — зловеще проговорила Жанна.
УВИДЕННОЕ В ЗЕРКАЛЕ
Дамарис поправлялась, однако, не слишком быстро. Она была еще очень слаба, но мы все радовались, когда у нее появлялись признаки улучшения. Джереми по-прежнему был холоден с Сабриной, и я знала, что ребенок что-то затаил в себе.
Я сумела поговорить с Дамарис и заручиться ее поддержкой.
— Бедная Сабрина, — сказала я. — Она сильно переживает. Я знаю, что ты поймешь, насколько это повлияло на нее. Она знает, что вся эта беда, твоя болезнь, всеобщее беспокойство вызваны ею. Дорогая тетя Дамарис, я знаю, что ты это поймешь.
Она, конечно, поняла и со слезами на глазах поблагодарила меня за все, что я сделала для Сабрины. Я ответила, что не сделала ничего. Именно она, Дамарис, дала Сабрине жизнь и затем спасла ее.
— Ну, разумеется, ведь она мой ребенок, так же как и ты прежде, Кларисса.
— Я знаю. Но теперь я могу позаботиться о себе, а Сабрина не может. Ты сумеешь снова сделать ее счастливой.
Я стала брать Сабрину с собой, когда посещала ее мать. Сначала она не хотела приходить и смотрела на Дамарис с некоторым отвращением; это объяснялось тем, что она чувствовала себя ответственной за болезнь матери. Но мало-помалу доброта Дамарис и ее любовь восторжествовали. Барьер был разрушен. Обычно Сабрина садилась на кровать, а я рассказывала истории и устраивала игры, такие, например, как «Я высматриваю одним глазком», когда остальные должны были угадать, на какой предмет я смотрю. Тот, кто отгадывал, в свою очередь высматривал свой предмет, и очень скоро Сабрина каталась по постели в приступах хохота. Такое настроение возникало не всегда, но было приятно видеть прежнюю Сабрину, шаг за шагом выходящую из состояния подавленности; и я знала, что Дамарис отлично это понимает.
Тогда я решила, что могу наконец вернуться домой. Я объяснилась с Дамарис, которая сразу согласилась со мной и стала прикладывать большие усилия, чтобы казаться более здоровой, чем на самом деле.
— Ты не должна так надолго покидать Ланса, — сказала она и взяла меня за руку. — О, Кларисса, ты всегда вносила столько счастья в мою жизнь.
— Так же, как и ты в мою, — ответила я. — Я часто спрашиваю себя, что случилось бы со мной, если бы я осталась во Франции.
— Не думай об этом. Кларисса, мне кажется, что ты понимаешь Сабрину лучше других, и она нежно тебя любит.
— Сабрина — прекрасный ребенок… она весьма привлекательна.
— Да, и именно поэтому я за нее боюсь. Твоя мать была такой же. Она тоже обладала огромной привлекательностью, которая время от времени появляется у нас в роду. Я вовсе не уверена, что это благо. Иногда мне кажется, что это помеха. Я беспокоюсь о Сабрине, ;
Кларисса.
— Она сумеет позаботиться о себе.
— Но она так странно вела себя в последнее время.
— Это оттого, что она упрекает себя за случившееся, и Джереми тоже обвиняет ее.
— Я разговаривала с Джереми о ней. Он так тревожится обо мне.
— Дорогая тетя Дамарис, ты должна держаться.
Ведь ты — источник жизни для Джереми, да и Сабрина нуждается в твоей помощи. Ты так нужна им.
Она разволновалась и сказала:
— Кларисса, обещаешь выполнить мою просьбу? Ты всегда их выполняла, но я хочу быть уверена.
— Конечно, выполню. Речь идет о Сабрине?
Дамарис кивнула.
— Допустим, что я не поправлюсь.
— Пожалуйста, не смей даже думать об этом.
— Я стараюсь, Кларисса, но я хочу быть уверенной. Давай предположим, что со мной что-нибудь случится. Допустим, я умру. Пообещай мне, что именно ты позаботишься о Сабрине.
— Ее место будет здесь. Это ее дом.
— Джереми пришлось много страдать. Мне даже страшно представить, что он может сделать в случае моей смерти.
— Понимаю, — сказала я.
— Тогда обещай мне, что присмотришь за Сабриной. Она очень тебя любит… пожалуй, больше, чем кого-либо еще. Позаботься о ней… ради меня, Кларисса.
Я взяла ее руку и поцеловала, боясь взглянуть на нее и разрыдаться.
— Обещаю, — сказала я.
Несколько дней спустя, выслушав громкие протесты и упреки Сабрины, я уехала в Лондон.
В Лондоне жизнь заскользила по старой колее. Мы теперь много развлекались. Ланс был в восторге. Ему везло за карточным столом и с лошадьми. Он был заботливым мужем и страстным любовником и разнообразными средствами давал мне почувствовать, как он счастлив моему возвращению. И я разделяла его счастье.
Дамарис поправлялась; Сабрина окружила ее заботой, и без меня они теснее сблизятся. А я была там, где и следовало, — с моим мужем.
Эмма втянулась в хозяйство так, словно это был ее дом. Я была довольна, хотя и знала, что Жанна испытывает к ней предубеждение. Эмма рассказывала мне о радушии, с каким она и Ланс принимали гостей в мое отсутствие, и о том, что время от времени она вела себя как хозяйка. Это было восхитительное время.
— Наигрались всласть? — спросила я.
Ланс прыснул со смеху.
— Ну, не ворчи, Кларисса, — ответил он. — У меня было несколько славных ночей. Но ведь и вы не ударили в грязь лицом, Эмма, не так ли?
Они рассмеялись. Тень подозрения закралась в мое сердце, ни я отогнала ее. Подобные мысли никогда не беспокоили меня, не считая хитрых намеков Жанны.
Жан-Луи бегал теперь по всей детской и отчаянно пытался заговорить. Нэнни Госуэлл сказала, что он живой, смышленый ребенок и к тому же красавчик.