Имели место и чисто тактические расхождения. Для атамана, идеализировавшего Дон, была характерна мысль о том, что русские земли, в отличие от казачьих, оказались более подвержены коммунистической идеологии, была характерна для атамана. Еще в 1942 г. Краснов писал: «голодный, истощенный, затравленный и запуганный русский стал “советским”. Он дает себя избивать, он покорно, гонимый жидами-комиссарами, идет на верную смерть не из храбрости, а из рабской трусости перед поработителями»{909}. Поэтому освобождение России от большевизма должно начаться с казачих земель. Кромиади вспоминал, как однажды «во время нашего сидения на Кибетцвег, я рассказал Власову о взглядах, высказанных Петром Николаевичем, и Андрей Андреевич их в корне раскритиковал, говоря: “Во-первых, трудно сказать, какая часть населения России больше и какая меньше коммунистическая при настоящем смешении населения, во-вторых, коммунизм надоел всему населению, но есть и люди, устроившие свое благополучие на порядках коммунистов, и те будут бороться за него. Что касается наступления с юга на север, — это битая карта Белых армий времен Гражданской войны. Казаки бесспорно прекрасное войско, но и ими и центр, и север России не покоришь! Иначе говоря, голой силой коммунистическую власть в России не уничтожим. Для этого нужно, чтобы население центра и севера, как и южане, было уверено, что в борьбе против коммунистов творится его воля. Немцы во время этой войны своим обманом многому нас научили”»{910}. Нельзя не отдать должное точной критике Власовым как стратегических, так и тактических ошибок Краснова (в чем-то их заочный спор напоминает реальный спор Власова и Хольмстона-Смысловского). Ведь и основная причина поражения белых заключалась в том, что они вели Гражданскую войну как военную кампанию, в то время как их противник мыслил ее как военно-политическую. В принципе это понял только генерал-лейтенант Петр Врангель, когда для его Русской армии было уже слишком поздно. Да и южное направление, удаленное от основных промышленных и индустриальных центров, а также от основной системы путей сообщения, позволяло обороняющимся как подготовить глубоко эшелонированную оборону, так и мобильно оперировать собственными резервами, обрекая противника на растягивание собственных коммуникаций, чем большевики успешно воспользовались в годы Гражданской войны.
Константин Кромиади задавался риторическим вопросом — «чего добивался Краснов: сепаратизма, ухода казаков от России? Зная генерала Краснова очень хорошо, я отвечу — нет! Краснов бесспорно был одним из очень больших патриотов России… Причины его работы с Розенбергом нужно искать в том, что он был не только русским, но и казаком, и казаком Всевеликого войска донского, которое не только любил, но и обожал. Для него, Краснова, седой Дон с его укладом жизни, вековыми традициями, с его историей, богатой подвигами казаков на полях сражений являлся не просто родиной, а целым мировоззрением, без чего он жить не мог»{911}. Любовь к Дону заставила атамана совершить довольно двусмысленный поступок: приказом № 15 от 17 сентября 1944 г. в целях «полного объединения и дружеской работы всех казачьих войск» Краснов объявил войсковой праздник Войска Донского Покрова Пресвятой Богородицы 1 (14) октября войсковым праздником всех казаков{912}.
Поэтому неудивительно, что часть мемуаристов и исследователей считали Краснова сепаратистом. Алексей фон Лампе, видел в лице атамана «возрождение недоброй памяти казачьего сепаратизма. Не того гнусного, что проповедовали казачьи самостийники в Праге, но достаточно неприятного теперь»{913}. В свою очередь Александр Даллин прямо отождествлял Краснова и сторонников казачьей государственности («самостийников»), сплотившихся вокруг Глазкова{914}. По мнению Петра Крикунова и Юрия Цурганова Краснов считал, будто Россия, которой следовало служить, «погибла безвозвратно», и казачество («среднеевропейское казачество»), в отличие от населения северных областей, «оказалось почти не восприимчивым к коммунистической заразе», а потому должно существовать самостоятельно. Необходимо «спасать здоровое, жертвуя неизлечимо больным»{915}. Вместе с тем в письмах к Балабину (от 24 ноября 1943 г.) Краснов казачьих сепаратистов называл «накипью, которая образуется, когда варят суп, и которую выбрасывают потом в помойное ведро»{916}. Вероятнее всего, атаман был вынужден лавировать между «самостийниками» и их противниками. Так, в июле 1944 года он вел с ними переговоры{917}.
* * *
16 марта 1945 года в газете «Казачья Земля» Краснов публикует «Открытое письмо генералу Власову».
В нем он, в частности, писал: «Глубокоуважаемый Андрей Андреевич!
7-го и 9-го января я имел с вами серьезные беседы о взаимном отношении и общей работе против большевизма возглавляемых вами русских вооруженных сил и казачьих войск.
Военные обстоятельства и необходимость, как вам, так и мне, уехать в инспекторские поездки, помешали нам закончить переговоры…
Если бы военные обстоятельства не прервали наших переговоров, мы с вами договорились и пошли бы, как и надлежит идти, и как всегда шли русский солдат с казаком»{918}.
Краснов выражал сожаление, что большевики, «через своих агентов и заблудших казаков авантюристов… сеют смуту, говоря, что:
— казакам следует отойти от своих вождей и начальников, идущих с немцами, и перейти к вам, делающему русское дело без немцев.
Они возбуждают ненависть к немцам, подрывают доверие к германской армии, рассказывают разные небылицы.
Они говорят, что в штабе казачьих войск и в станицах засели заскорузлые старики, которые только и думают подвести казачество под протекторат Германии и составить казачье самостоятельное государство под протекторатом Германии. Одновременно они распускают волнующие казаков слухи об успехах вашей армии, подошедшей к самой Москве!»{919}.
Одновременно атаман «для успокоения русских и казачьих умов» просил Власова ответить открытым письмом на несколько вопросов:
«1) Вооруженные силы Комитета освобождения народов России являются частью германской армии, Германией содержимой и вооружаемой, как это в казачьих частях или они — самостоятельная, независимая от Германии — часть, как о том болтают безответственные люди, противопоставляя ее — казакам, “продавшимся немцам”?
2) Признаете ли вы за казаками те права, которые уже признала за ними Германия? (Декларация германского правительства к казакам от 10 ноября 1943 года)?
3) Можете ли вы и Комитет, вами возглавляемый, оказать казакам на родной земле, необходимую помощь, защиту и покровительство, без помощи Германии?
4) Когда Германия, и вы с нею, освободите Россию от большевиков, предоставите ли вы казакам, как они ушли всем народом, так всем народом и вернуться на кровью предков политые и более чем пятисотлетнюю борьбою завоеванные казачьи земли или предложите им селиться где угодно, на всех просторах России?
5) Не считаете ли вы ошибочным и вредным в теперешнее смутное время раскалывать казаков созданием параллельного Управления казачьих войск, независимого от Главного управления казачьих войск? (во главе с ген. от кавалерии П.Н. Красновым)?»{920}.
Представляется, что письмо не достигло нужного атаману эффекта. Не в последнюю очередь это было обусловлено многочисленной адресацией письма. Как следствие те обещания и гарантии, которые Краснов требовал от Власова (а по сути, обещал лично, противопоставляя себя ему), оказывались в противоречии между интересами тех групп, к которым он обращался. Вряд ли так уж русским и казакам было приятно осознавать, что после войны «Россия останется под наблюдением и покровительством Германии»{921}. А немцы, и в частности Розенберг, в свою очередь испытывали добрые чувства от обещания будущего возрождения России.
Сомнительно, что казаки с удовольствием читали пассаж, будто они «ничего не имеют против того, чтобы те, кто жили и живут теперь на их землях, там и оставались жить равноправно с казаками»{922}. Нелюбовь казаков к «иногородним» (не казакам, живущим в казачьих областях) была известна еще до переворотов 1917 года.
Содержало письмо и прямое противоречие. Краснов писал, что большевики распространяют слухи: «говорят, что в штабе казачьих войск и в станицах засели заскорузлые старики, которые только и думают подвести казачество под протекторат Германии и составить казачье самостоятельное государство под протекторатом Германии», но при этом выше в том же письме говорил о подобном протекторате («покровительстве»)
Не лишено было «Открытое письмо» и откровенной глупости. Совершенно не имел смысла вопрос о том, «предоставите ли вы казакам, как они ушли всем народом, так всем народом и вернуться на кровью предков политые и более чем пятисотлетнюю борьбою завоеванные казачьи земли или предложите им селиться где угодно, на всех просторах России». Ведь если казакам можно селиться по их собственному усмотрению, то к таковым, естественно, относятся и их родные земли. Также вызывало недоумение утверждение Краснова о распространяемых коммунистами слухах про стоящую под Москвой РОА.