– Это не «шмайсер», молодой человек, – наставительно сказал Курт Шнайдер, на чье оружие обратил внимание юный сержант. – Это не «шмайсер», а «МП–39» с воздушным охлаждением ствола. «Шмайсер» – совсем другая система, – и, повернувшись к Хейницу, криво ухмыльнулся. – Эй, Карл, а ведь похоже, что ты был прав!
– Давайте ближе к делу! – поднял руку Велга. – Мы не люди Секретаря. Мы вообще не знаем, кто такой Секретарь, и в глаза его никогда не видели. Мы – сами по себе. Рассказывать долго, да вы сразу и не поверите. Скажу только, что мы добрались до этой деревни… кстати, как она называется?
– Борисовка, – буркнул сержант.
– Так вот, мы добрались до Борисовки, когда все было уже кончено. Бандитов мы, как видите, уничтожили. Двоим, правда, удалось уйти. Мы никому не хотим зла. Мы хотим только встретиться с людьми, которые будут готовы нас выслушать. Я предлагаю переговоры. Сержант, вы сейчас отправитесь вниз и доложите обо всем здесь увиденном своему командиру. Скажете, что мы готовы спуститься, но нам нужны гарантии нашей безопасности.
– Вы меня отпускаете?
– Да. И даже с оружием. Миша, верни ему автомат. Гигант Малышев протянул пленнику его оружие и ободряюще улыбнулся.
– А мы?! – хором воскликнули остальные трое.
– А вы, ребятки, извините, но пока побудете с нами, – подмигнул им Валерка Стихарь. – И смею вас уверить, что мы не самая плохая компания на этой планете!
Юному сержанту, которого, как выяснилось чуть позже, звали Володей, пришлось еще дважды взбираться на холм и спускаться вниз, прежде чем условия предстоящих переговоров удовлетворили обе стороны. К тому времени убитых жителей деревни уже убрали, а на площадь вынесли найденный в каком–то из уцелевших домов большой обеденный стол и две обычные деревянные табуретки.
Ровно в пятнадцать часов по местному времени представители сторон вышли из укрытий и направились к одиноко стоящему посреди площади столу.
Ощущая себя голым без автомата и «ТТ» на боку, Александр Велга шел по деревенской площади, вздымая сапогами белесую пыль, и чувствовал себя крайне неуютно, зная, что сейчас на него направлен как минимум десяток стволов калибра 7,62 мм. Впрочем, несколько утешала мысль, что его визави тоже находится под при–целом.
Они подошли к столу практически одновременно.
Постояли, разглядывая друг друга.
Сели.
Мужчина, пришедший на переговоры, был одет в такую же, в зеленых и коричневых разводах, форму, что и у его подчиненных, и обут в такие же высокие шнурованные ботинки. Только в вырезе ворота пестрела почему–то тельняшка с голубыми и белыми полосками, а на погонах, вернее – погончиках, было по три маленьких зеленых звездочки, расположенных треугольником.
Летом сорок третьего года погоны и звездочки только начали вводить в Красной Армии, на всех новой формы не хватало, и Велга, до сих пор носящий в петлицах по два «кубаря», определил, что перед ним старший лей–тенант.
Он и выглядел старше.
Около сорока лет, с обильной сединой в коротко стриженных черных волосах, с внимательными карими и очень усталыми глазами. Он не был похож на кадрового военного, но, несомненно, являлся военным на сегодняшний день. И не только из–за формы, надетой на нем. Уверенность, воля и скрытая сила исходили от его чуть оплывшей фигуры, таились в каждом движении, угадывались в загорелом, полноватом, прорезанном немногочисленными, но глубокими морщинами лице.
– Ну, – негромко сказал он, когда молчание совсем уж затянулось. – Кто вы и что вы хотите? И почему, скажите на милость, вы носите форму командира Красной Армии?
– Потому что я и есть командир Красной Армии, – спокойно ответил Александр. – Позвольте представиться. Лейтенант Александр Велга, командир взвода разведки. С кем имею честь?
Мужчина напротив засмеялся.
Смеялся он легко, тихо и беззлобно. Смеялся, как будто сбрасывал с души тяжелый, надоевший до чертиков груз.
– И что же здесь смешного, позвольте узнать? – вежливо поинтересовался Велга.
– Да вот это ваше «с кем имею честь» и «позвольте узнать», – уже отсмеявшись, но еще продолжая улыбаться, объяснил собеседник. – Как–то не идут вам эти старомодные выражения. А совмещение трудносовместимых вещей и явлений зачастую вызывает смех. Не замечали?
– Замечал. И все же. Я себя назвал. А вы?
– Что ж, можете меня называть Юрием Алексеевичем. Запомнить легко. Почти так же легко, как если бы меня звали Александром Сергеевичем. Кстати, как вас по отчеству?
– Иванович.
– Замечательно. Фамилия моя Холод. Старший лейтенант Холод. Но по возрасту я вполне, думаю, гожусь вам в отцы. Так что удобнее будет и мне, и вам, если вы будете меня звать Юрием Алексеевичем, тем более что непосредственным вашим начальником я не являюсь.
– В отцы? – удивился Велга. – Мне, между прочим, почти двадцать четыре года.
– А мне сорок пять. Так что, как видите, вполне подхожу.
– А почему вы сказали, что ваше отчество легко запомнить? Александр Сергеевич – понятно. Пушкин. А вот Юрия Алексеевича я что–то так вот сразу и не припомню. Разве что у Долгорукого было отчество Алексеевич…
– Вы имеете в виду основателя Москвы? По–моему, он был сыном Владимира Мономаха, то есть Владими–ровичем. Но я могу и ошибаться. А имел я в виду Юрия Алексеевича Гагарина, первого космонавта планеты Земля.
– М–да, – пробормотал Велга, – видимо, действительно, Карл Хейниц оказался прав. Понимаете, трудность состоит в том, что мне, да и всем моим людям незнакомо имя Юрия Алексеевича Гагарина, первого, как вы сказали, космонавта Земли. Как бы вам это объяснить… даже не знаю…
– Я думаю, – мягко сказал старший лейтенант Холод, – что следует начать сначала. Начните, а там по–глядим.
– Что ж, – усмехнулся Велга, – будь по–вашему. Так вот, если начинать с самого начала, то я родился восьмого сентября тысяча девятьсот девятнадцатого года в городе Москве.
– Вы не похожи на столетнего старца.
– Вы хотите сказать, что сейчас две тысячи девятнадцатый год?
– Не совсем. Если быть точным, то сегодня у нас четвертое августа две тысячи пятнадцатого года. А вы что думали?
– Я не думал, – вздрогнул Велга. – Я надеялся. Я надеялся, что сейчас все–таки лето одна тысяча девятьсот сорок третьего года.
– Война? – приподнял брови Юрий Алексеевич.
– Война, – кивнул Александр. – Ладно, слушайте.
Он старался рассказывать кратко и в то же время не упускать ничего существенного, в результате чего уложился в тридцать две минуты.
– И вот мы здесь, – закончил он и, облизнув пересохшие губы, снял с ремня флягу с водой. – Хотите?
Холод молча покачал головой, отказываясь.
Велга напился, утер рот рукавом, завинтил колпачок, положил флягу на стол и закурил.
– И вот мы здесь, – повторил он. – Четверо русских, четверо немцев и два сварога, один из которых – женщина и к тому же принцесса. Звучит как бред сумасшедшего, верно?
– Отчего же, – вежливо улыбнулся Юрий Алексее–вич. – Все вполне связно и логично. Хотя, конечно, история совершенно фантастическая. Но я вам, как ни странно, почти верю. А уж поверю окончательно или нет, зависит от того, что мы найдем на месте вашего приземления.
– Пять аварийных модулей, – сказал Велга. – Не думаю, что за это время кто–нибудь смог их оттуда уволочь. Тяжеленные они все–таки. А открыть люки, не зная кода замков, невозможно.
– Что ж, проверим. И, пожалуй, проверим прямо сейчас. Я так понял, что они не очень далеко отсюда?
– Километров сорок – сорок пять…
– Отлично. До вечера вполне успеем. Вы можете показать это место на карте?
– Была бы карта, – пожал плечами Александр. Когда Велга разглядел вдалеке из кабины грузового автомобиля марки «Урал» черное зернышко аварийного модуля и чуть дальше второе, то испытал странное чувство. Ему показалось, что он возвращается домой, но дом брошен, заколочен и не может его принять. Только сейчас до него начала доходить ВСЯ правда о случившемся, и правда эта состояла в том, что ни ему, ни оставшимся в живых бойцам его взвода, ни немцам, которые из лютых врагов превратились в товарищей по оружию и невзгодам, никому из них уже НИКОГДА не вернуться домой. Да, они находились на Земле, но на ЭТОЙ Земле не было их дома. Здесь отсутствовало почти все, что составляет само понятие «дом». Родные и близкие люди давно умерли. Сама страна, и это было труднее всего осознать, в которой он родился и вырос, перестала существовать. Временная цепь, состоящая из сотен и тысяч мелких фактов и событий, цепь, которой каждый человек накрепко привязан к жизни и которая, собственно, и есть сама жизнь, – эта цепь прервалась, и теперь все нужно было начинать сначала.
– Приехали.
Голос водителя прервал его размышления; Велга вздрогнул и огляделся.