можно себе представить, ведь при счете 4:4 у Алехина не оставалось права на ошибку.
В 32-й, пятой проигрышной партии чемпиона у Хосе Рауля имелись некие просветления, однако постепенно кубинец снова погрузился во мрак сомнений, выдохшись к своему любимому эндшпилю – в нем он «поплыл» и довел дело до очередного поражения (3:5).
В предпоследней партии Капабланка, играя белыми, расписался в собственной беспомощности уже на 18-м ходу (ничья) – характер чемпиона не пылал, а лишь слабенько тлел. Сам Алехин вспоминал, что выражение лица соперника показывало: исход матча предрешен.
26 ноября состоялась 34-я игра, которая решила все. Алехин рассчитывал на магию числа «26», которое нарек счастливым. Видимо, сработал дуэт «подкова + число», потому что к первому перерыву в партии сложилась ситуация, когда только отчаянный оптимист мог поставить на Капабланку – это как если бы одноименный жеребец аргентинского заводчика вдруг споткнулся и упал на дистанции, пока конь «Алехин» на всех парах мчался к финишу. Но вера в Капу была еще велика: его считали магом, способным произнести защитное заклинание и выстоять даже в столь скверной обстановке. Однако ко второму перерыву хромой жеребец снова упал, сломав уже ногу. Капабланка не нашел в себе сил официально признать поражение и покинул зал, оставив Алехина в крайне возбужденном состоянии. Его нервы накалились до предела, он оказался на расстоянии вытянутой руки от короны, которую так не хотел снимать с себя Капабланка.
Встретив Надежду по пути на улицу, кубинец успокоил бледную женщину, поздравив с триумфом ее мужа, – галантность по отношению к дамам сохранялась в нем до последнего. Он уехал в апартаменты судьи Кверенсио, где провел тяжелую ночь, а наутро сел писать статью для New York Times (теперь ему надо было собирать деньги на матч-реванш). К поверженному королю зашел репортер Critica, Капабланка невозмутимо ответил на все вопросы. В том числе сообщил, что направил записку в зал, где неумолимо подходил к концу матч.
Вот что было написано в «отречении Капабланки от престола»: «Дорогой доктор Алехин. Я сдаю эту партию. Таким образом, Вы – чемпион мира. И я поздравляю Вас с этим достижением. Мои комплименты мадам Алехиной. Искренне Ваш, Хосе Рауль Капабланка»11. Пока текст зачитывали, Алехин сидел в кресле и не сводил глаз с доски, где фигуры находились в финальной расстановке. А затем зал завибрировал от нескончаемых оваций.
Матч длился два с половиной месяца. Организаторы наконец-то смогли выдохнуть с облегчением – им пришлось потратить на шахматное действо 40 000 песо. В какой-то момент у них даже возникли сомнения, потянут ли они такой марафон целиком. К чести аргентинцев – и к счастью для 35-летнего Алехина – они смогли довести его до конца.
Капабланка мог искать тысячи оправданий, картинно или искренне удивляться, но вина за падение с шахматных небес лежала исключительно на нем. Вместо того, чтобы взяться за ум, прекратить видеть только себя в мире шахмат и научиться уважать трудяг, повышающих качество своей игры за счет кропотливой ежедневной работы, он приехал в Буэнос-Айрес не как чемпион, а, скорее, как турист, который думал, что все опять будет само плыть ему в руки, а сам он – плыть по течению, которое обязательно вынесет его на кисельные берега. И можно будет спокойно ходить на театральные водевили, погружаясь в перипетии драмсюжета, не имеющего никакого отношения к дебютам, миттельшпилям или эндшпилям; рассматривать из ложи с шумными друзьями фигуры красивых томных актрис, которые наилучшим образом заменяли ему фигуры шахматные; загонять шар в лузу по идеально гладкому зеленому сукну, загружая мозг бильярдной, а не шахматной комбинацией, под шквал аплодисментов балабольной ночной публики; заказывать фирменные аргентинские блюда в ресторане, раскрывая свой широкий внешахматный кругозор все той же подобострастной братии, готовой есть его самого хоть до рассвета… Но когда дело доходило собственно до шахмат – вовсе не таких простых, как ему казалось прежде – тумблер, переключавший его альтер-эго с разнузданного бенефициара аргентинского кутежа на непобедимого шахматного гуру, вдруг переставал работать. Алехин просто-напросто устраивал кубинцу сильнейший шахматный шторм, в котором Капабланка вдруг терял все сакральные знания и ориентиры, и оказывалось, что корабль, считавшийся непотопляемым, назывался «Титаник» и приближался без должной навигации к своему роковому айсбергу. (Своего рода идеальная метафора их поединка: с одной стороны – богемный «Титаник»-Капабланка, где к столу подавали омаров, на борту играл живой оркестр, само судно сверкало огнями и шумело возбужденными голосами жаждавшей развлечения публики, а где-то внутри, в каютах, творилась любовь; с другой – недвижимый (ни на сантиметр от шахмат!), холодный айсберг-Алехин, терпеливо ждавший своего звездного часа, чтобы увидеть катастрофу соперника, провозглашенного «машиной».)
Если Капабланку уже тогда беспокоила болезнь, из-за которой страдала голова, то не стоило тратить столько энергии, стараться успевать быть и шахматистом, и дипломатом, и журналистом, и туристом. Алехин пребывал в Аргентине исключительно шахматистом, и Каисса наверняка поэтому заключила именно русского эмигранта в свои объятья, хотя ранее прижимала к груди «неверного сына» Капабланку.
Возможно, будь кубинец таким же шахматным маньяком, как Алехин, это бы помешало ему за доской, стерло безвозвратно ясность, четкость, понимание, как все это действительно работает, – сонм игровых схем попросту отключил бы интуицию. Но как следует подготовиться к матчу ему все же стоило, как стоило не отвлекаться от шахмат беспрестанно уже в Буэнос-Айресе. Результат мог оказаться иным, будь Капа прилежнее.
А вот Алехин сполна получил дивиденды от своего сверхпочтительного отношения к шахматам, от той граничившей с сумасшествием въедливости, неуемной жажды познания, которые сделали его таким гениальным и привели к титулу четвертого чемпиона мира. Пусть найдутся эксперты, которые нафантазируют, что Капабланка-де во многих партиях имел преимущество, не доводил до победы выигрышные позиции, глубже понимал в каких-то компонентах, но в том-то и дело, что результат – «на табло». Кто ему мешал быть лучше, кто заставлял расписывать ничьи, лишь бы дать себе передышку, лишь бы не напрягать голову? Передышка ему требовалась не на пустом месте, ибо претендент давил на кубинца своими изобретательностью и коварством, выбивал из седла, строил свою игру так, чтобы даже безгрешный Капабланка ошибался. Истинный чемпион не будет ждать реванша, делать ставку на матч, который может и не состояться, – он победит здесь и сейчас, он добьется решающего преимущества в необходимых шести партиях, доведет их до ума. Тем более у Капы для общей победы имелись все возможности. Он работал на беспрецедентной 34-партийной дистанции – матч до сих пор входит в число самых продолжительных в истории!
Триумф Алехина выстроен на прочном фундаменте из теории, практики,