Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помню, в первый раз, оказавшись у вас в квартире, сразу заметил зеркало в вашем коридоре и, проходя мимо, отвернул голову, чтобы ненароком не увидеть…
– Кого? – тихо спросила Виола.
Но он ничего не сказал, медленно отделился от окна и вдруг, оказавшись совсем близко от нее, положил руку ей на плечо… Ладонь его была обжигающе горячей. Виола резко вскочила.
– Твои глаза, – сказал он. – Я ни о чем не могу думать, кроме них. Они как колодец, в который я однажды заглянул… давно, в детстве… Там в закарпатской деревушке был очень глубокий колодец, и я любил бросать в него камешки, считая секунды и прислушиваясь к всплеску. И однажды я настолько вошел в это состояние тайны – безумной, прекрасной тайны полета в никуда, что взял и прыгнул вслед за камешком туда, в глубину… Я и моя душа…
Он привлек ее к себе, пальцами стискивая ее плечи, и его губы, мучительно перебирая слова, вспыхнули сухой веткой возле ее виска:
– Моя душа понеслась мимо осклизлых стен к светлому пятнышку на дне колодца, где отражалось облако, и я упал на дно, как будто превратился в шершавый осколок кирпичика или базальта, и сейчас, столько лет спустя, я смотрю в твои глаза и хочу оказаться в них, как в том колодце…
– Пустите, мне больно, – прошептала она, отворачивая в сторону голову. – Пожалуйста, пустите…
Он слегка отпустил тиски своих рук и словно сменил личину, заговорил холодным отстраненным голосом:
– Нехорошо, право… вы пришли за помощью, а я опять увлекся потусторонними разговорами. Ни к чему это. Да вы садитесь.
И он, подталкивая ее плечи ладонями, почти насильно усадил ее на стул.
Виола чувствовала, что вся горит. В голове ее был полный сумбур.
– Можно воды? – попросила она Варшавского.
Он молча подошел к шкафчику в углу комнаты, достал оттуда бутылку воды и протянул Виоле. Лицо его было непроницаемо. Когда он заговорил, голос его все еще вибрировал, но горячечная частота этих вибраций резко снизилась.
– Я действительно лечу от бесплодия и уже очень многим помог. Но у вас не бесплодие, – он сделал паузу, и в воздухе словно возникли покалывающие кожу электрические разряды. – Мужчины вам в жизни не те достаются. Семя у них с потравой.
– О чем вы говорите? – она почувствовала, как удушливая волна опять окатила ее.
– Вы… как глоток свежего воздуха в этом бедламе. В этой толпе жадных и безразличных вы – как святая. Помните, я вам говорил, что мы, может быть, и не застанем приход мессии в мир, но рождение его близко. Реченное сбудется. Родится мальчик из Давидова колена, он будет расти, а с ним рядом появятся его друзья, будущие ученики и последователи. И среди них – ваш сын. Виола, вы готовы для материнства, и дитя, которое вы понесете, станет частью великой миссии, но Юлиан никогда не будет отцом вашего ребенка.
– Вы лжете, лжете!
Она вскочила, чувствуя, что задыхается, с отчаяньем рванула ворот своей блузки и, поймав рукой крестик, сильно сжала его.
– Я не лгу. Я не умею лгать, – сухо произнес Варшавский. – Но если бы даже у меня был подобный умысел, знайте: этот крестик, спасает от лжи, но не спасает от правды. А правда бывает безжалостна и неумолима, но не открыть ее – значит поступиться ею. Вы хотите услышать правду? Вы готовы к ней? Ведь она может ударить и ударить больно… Когда-то вы уже были близки к тому, чтобы стать матерью, но ничего не получилось. У вас случился выкидыш. А возможно, даже два!
– Откуда вы знаете? – ее как подкосило. Она беспомощно опустилась на стул. Голова у нее кружилась.
– Откуда я знаю? – он сделал наигранно-недоуменное лицо. – А вы так и не поняли, что мне дано высшее знание, провидческая сила увидеть прошлое и заглянуть в будущее? Так и не поняли… Хорошо же Юлиан заморочил вам голову, настроив против меня. Ну, так знайте: все, кто входит в нас, все они – мужчины и женщины – оставляют незримый, но судьбоносный след в наших тонких телах, независимо от того, любили мы их или просто временно пользовались ими… Как оставляют свои рубцы и пустоты дети, вытащенные из тела женщины щипцами или потерянные в результате тяжелой беременности. Они все стоят за нами, будто тени в живой очереди, они протягивают к нам руки, зовут нас из вчерашнего дня или гонят нас от себя прочь, но ни мы, ни они не можем разорвать эту цепочку, ибо они так же обреченно привязаны к нам, как мы к ним.
Варшавский неожиданно сделал шаг к Виоле, и она вскочила, поворачиваясь, чтобы выбежать из комнаты. Он схватил Виолу за руку:
– Не уходи, – глухо сказал он. И его глаза метнулись, как попавший в капкан зверь. – Не уходи… ты заслуживаешь лучшего. Я могу быть отцом твоего ребенка. Потому что во мне истинная сила, в моей животворной сперме. И сын, которого ты родишь, станет другом и соратником мессии, и это оправдывает всё, и может быть, нам откроется великое таинство Второго пришествия. Вот тогда ты поймешь, что полнота счастья…
– Оставьте меня! – она всхлипнув, вырвала свою руку и выбежала из комнаты. В приемной уже сидело несколько человек. Ни на кого не посмотрев, она толкнула дверь, чувствуя за спиной их взгляды, и понеслась вниз по лестнице, споткнулась и чудом не упала, сумев ухватиться за решетку перил, но подвернула ногу; туфелька слетела с ее ноги и, покатившись вниз, беспомощно осталась лежать на предпоследней ступеньке.
Вещи
Она никак не могла вставить ключ в замок зажигания, наконец машина завелась, но она продолжала проворачивать ключ… Ее словно парализовало, и только услышав, как заверещал стартер, она разжала пальцы и, не взглянув в боковое зеркало, отъехала от бордюра. Какая-то машина взахлеб сигналила ей… Она будто оглохла и чуть не проехала на красный сигнал светофора. В машине была дикая духота: сиденье, дверца и руль раскалились на солнце, пока машина стояла запаркованной, и теперь обжигающие мазки лепилась к ее икрам, локтям и ладоням, она этого даже не чувствовала, как не понимала, куда едет и зачем. Только оказавшись на каком-то перекрестке, где долго горел красный свет, она словно очнулась, услышав из джипа с откинутым брезентовым верхом, притормозившего рядом, надрывные, искаженные вопли рока: «I'm on the highway to hell!» [11] И тут ее взгляд упал на вывеску перед элегантным фронтоном трехэтажки напротив: «Nordstrom». Это был один из популярных торговых центров Лос-Анджелеса. И она въехала в подземный гараж, долго кружила по пандусам и коридорам, пока наконец не нашла место чуть ли не в самой тупиковой точке этого улиточного лабиринта. Виола запарковала машину и, поднявшись на лифте, оказалась в ярком многолюдном зале универмага.
Она блуждала, как сомнамбула, среди опоясанных броскими тканями, задрапированных в тяжелый бархат и строго расчерченных плиссировкой манекенов, радуясь их немому соучастию в отрешенном мирке вещей, и они обращали к ней безжизненные глаза, проплывая мимо в своем красивом безразличии, в облаках воланов, буфов, сборок и бантов, разбрасывая, как конфетти, муаровые блестки, созвездия бисера и перламутровые фасады пуговиц и застежек.
Это кричащее, мурлыкающее и лепечущее на своем языке многообразие полностью захватило ее, и она с тупым и радостным упоением погрузилась в напоминающее павлиний хвост женское царство, забыв обо всем на свете и с покорностью рабыни отдаваясь шелковистому, свежепахнущему, чарующему соблазну вещей…
В какой-то момент она остановилась, стала перебирать все, что было ею выхвачено из богатого магазинного ассортимента: комбинации, юбки, шали, ремешки и сумочки, уложенные в глянцевые бумажные мешки с витыми тесемками, лаская руками и в то же время придирчиво рассматривая их узоры и фасоны… Неожиданно что-то вне этой клетки, затоваренной вещами, привлекло ее внимание. Она подняла глаза и в нескольких шагах от себя увидела ребенка, мальчика лет пяти, он растерянно крутил головой, будто искал кого-то, взгляд его остановился на ней, и он, улыбнувшись, громко закричал:
– Мама!
Виолу в этот момент ударила оглушающая, сбивающая с ног сумятица чувств, в голове мелькнула дикая мысль, что этот мальчик – ее ребенок, потерянный на четвертом месяце беременности за несколько лет до встречи с Юлианом, но чудом выживший и спрятанный от нее. И она пошла к нему, протягивая руки и шепча пересохшими губами: «Сыночек, кроха моя…» И в ту же секунду из-за ее спины выскочила высокая женщина в черной лайковой куртке и с птичьим щебетанием бросилась к малышу, прижимая его к себе и что-то строго выговаривая…
Виола сделала шаг в сторону и медленно опустилась на край небольшого постамента, уставленного разновеликими столбиками с бижутерией. Голова ее кружилась. Кто-то над ней произнес: «Вам дурно? Вызвать врача»? Она только качала головой, не в силах разговаривать. Потом мужская рука с золотым перстнем легла на рукоять тележки, в которую она вцепилась, как птица, потерявшая способность взлететь, – обреченно и отчаянно, сдавливая побелевшими пальцами никелированную сетку, и она услышала спокойный мужской голос:
- День независимости - Ричард Форд - Современная проза
- Цветущий холм среди пустого поля - Вяземский Юрий Павлович - Современная проза
- Солнце в зрачках - Евгения Сафонова - Современная проза