Читать интересную книгу Речитатив - Анатолий Постолов

– Последнее – это уже не театр, а политика. Только прошу тебя, Жюль, не суйся в политику.

– Ключик, ты думаешь я шучу. Совершенно честно тебе говорю: я произнес монолог, не заглядывая в текст, не слыша суфлера. Зрители, вернее, один зритель плакал и ушел просветленный. О, если бы ты знала…

– Ну не томи…

– Нет, солнце, не могу. Прости…

– Я тебе такой ужин приготовила!

– Я готов на коленях вымолить твое прощение: «О, дайте, дайте мне свободу, я свой позор…» Нет, всё… ничего не получается. В офисе монолог звучал, и совершилось чудо лицедейства, а дома я жалкий паяц, подражатель и бездарный актер одной фразы, да и ту позабыл. А-а, вот вспомнил: «Кушать подано!»

– Ладно, фразу эту сегодня произнесу я и, честно говоря, рассчитываю на аплодисменты. Иди, мой руки и садись к столу, несостоявшийся гражданин кулис.

Виола

Она поставила машину в трех блоках от клиники доктора Левитадзе и медленно пошла вдоль улицы, рассеянно заглядывая в витрины маленьких магазинчиков. На многих пестрели надписи на русском языке, время от времени на глаза попадались перлы макаронического стиля магазинных стилистов. На одной из витрин на ветру телепалась бумажка, на которой крупными буквами было написано: «Молодая женщина ищет работу по уборке дома. Спросить Анну…» и чуть ниже, как продолжение: «Копченое сало – все виды» На входной двери местного ресторанчика красовалась надпись:

...

Узбекская кухня в ресторане «Киевские каштаны»

Приходите – да!

Зиёт вас ждёт

Будет вкусно

Душистый лангман

Нежный плов

Сочные манты

Ароматная шурпа

Обильная еда и совсем недорого – да!

А на чистенькой витрине недавно открытого деликатесного магазина местный сочинитель повесил свой дифирамб:

Наш Миша открывает магазин

И выставляет свой товар наружу!

Я видел много крупных величин,

Но все они, конечно, были хуже.

Какой набор! Какой деликатес

Весь Лос спешит увидеть это чудо.

Здесь даже для изячных поэтесс

Есть рифмой нашпигованное блюдо!

И над этой одой, как романтические вспышки праздничного салюта, выстреливали надписи: «Мойва к пиву… Вобла астраханская… Севанские раки… Зайдите – не пожалеете…»

«Как нибудь в другой раз», – подумала Виола, улыбаясь, и перешла дорогу к двухэтажному зданию с надписью на фронтоне: «Клиника доктора Левитадзе».

Переступив порог клиники, Виола столнулась со знакомой докторшей, но та, видимо, спешила и только помахала ей рукой. Виола поднялась на второй этаж и подошла к двери. Постучать она не успела. Дверь внезапно открылась. Варшавский стоял на пороге. Увидев, как она вздрогнула от неожиданности, он положил руку на сердце и виновато произнес:

– Яне должен был так резко потянуть дверь на себя. Я ведь знал, что вы там стоите, но именно в этот момент мне в голову пришла какая-то мысль, и я, торопясь не упустить ее, сделал слишком нервное движение. Входите, Виола…

– Я по-настоящему не успела испугаться, – улыбнулась Виола. – Надеюсь, мое появление вас не очень отвлекло.

– О, ничуть, я ведь вас ждал.

– А мысль…

– Какая мысль? Ах эта! – Варшавский рассмеялся. – Представьте себе, начисто забыл и мысль, и даже тему, с которой она связана. Значит, оно того и стоило. Да вы проходите, садитесь… Как вы себя чувствуете?

Задав этот стандартный вопрос, Варшавский слегка откинулся в своем кресле и с легким прищуром начал внимательно, даже чуть жестко рассматривать Виолу.

Она пожала плечами:

– Я в порядке. В общем… все в порядке.

– Плохо спали? – неожиданно спросил Варшавский.

– А что, заметно? – Виола, постаралась придать своему голосу будничное равнодушие. Она действительно не могла заснуть до полтретьего ночи, а в шесть утра ее разбудил натужный рев мусороуборочной машины под окном.

– Внешне никаких следов не видно, но вы ведь знаете, я умею проникать немного глубже, чем другие. Вот вы, глядя на меня, не сможете сказать, как я спал. Правда ведь? Я с утра принял холодный душ, сделал хорошую зарядку и в данный момент нахожусь в прекрасной спортивной форме. А между тем я, как и вы, мучился бессонницей, эта нервная дама стала меня посещать довольно часто в последнее время… Думаю, мне намекают на то, что пора возвращаться домой. Америка – не мое… как бы сказать… словом, не в коня корм. Зато я совершенно неожиданно нашел интересный способ борьбы с бессонницей. Хотите расскажу?

– Хочу… – сказала Виола. И какая-то грудная нотка в ее голосе заставила Варшавского посмотреть на нее несколько дольше, чем следовало, и он даже немного наклонился вперед, будто хотел удержать этот тающий звук, это закулисное «у», продолжавшее еще поблескивать на окаемке ее верхней губы. – Знаете, иногда старое, сотни раз говоренное или пропетое, вдруг поворачивается новой гранью. Вот лежал я, роясь в своих тревожных мыслях и подумал: попробую посчитать слонов… Вспомнил доморощенный, опробованный нашими бабушками способ борьбы с бессонницей. Даже слоников на нашем домашнем серванте вспомнил… А это неторопливое толстокожее животное иногда очень неплохо выполняет роль снотворного. Главное здесь – не просто вести счет, а визуально представить в своем воображении медленно бредущих слонов, и тогда морфей постепенно возьмет вас в свой плен. Но я решил немножко модифицировать старый способ и считать не просто мысленно, а как бы шевелить губами, полагая, что визуализация произойдет быстрее и четче. И вот начал считать: слон-1, слон-2, слон-3, слон-4…

– Это похоже на шахматную партию слонов, – рассмеялась Виола.

– На самом деле это оказалось интересным приемом самогипноза. И тут в процесс засыпания вмешалась орфоэпия. Ведь в слове слон наиболее трудная для произношения – буква «л». Язык как бы выдавливает ее, берет на себя самую нелегкую работу, упираясь в границу между десной и верхними зубами. Поэтому в какой-то момент, может быть, на двадцатой или тридцатой попытке я случайно пропустил букву «л». Язык подустал. И я стал произносить слово «сон», хотя воображение мое продолжало рисовать идущих друг за дружкой слонов, причем цепочкой, как они делают на просторах саванны или в цирке… Помните? Сзади идущий цепляется хоботом за хвост впереди идущего слона. И вскоре я отключился. Не знаю, как долго продолжалось повторение слова «сон», но полагаю все произошло достаточно быстро.

– Ой, как здорово! – Виола всплеснула руками. – Вы, Леон, иногда мне напоминаете сказочника, причем сказки вы плетете из реальной жизни, из самых обыденных вещей. Если бы вы мне рассказали историю девочки размером с ноготок, какой-нибудь Дюймовочки, я бы, наверное, вам поверила, не знай я настоящей сказки Андерсена.

Буква

На губах Варшавского появилась самодовольная улыбка, но он ее не спеша погасил, встал со своего места и подошел к окну. Его профиль сразу выделился на фоне солнца, приобретя сухую чеканную резкость.

– Вообще, очень интересная тема – зарождение буквы, начиная с азов, с истории алфавита, с кириллицы. Например, вы не задумывались, какая самая легкая буква в нашем алфавите с точки зрения произношения?

– Сейчас… дайте попробовать… – Виола зашевелила губами…

– Буква «а», – ускорил ее размышления Варшавский. – Язык над ней не совершает практически никакой работы, вы только приоткрываете рот. К ней ближе всего примыкает буква «э», но и граница между ними весьма размыта, они вроде близняшек, рожденных с интервалом в один час.

– Постойте, а мычание? – Виола даже привстала в полемическом задоре. – Вот смотрите…

И она замычала, несколько смешно накрыв нижнюю губу верхней и сразу став похожей на маленькую девочку-кривляку.

– Очень хорошо! – ободряюще заметил Варшавский. – Но вы забыли одну важную вещь…

Он подошел к столу и сел на столешницу, слегка свесив ногу, и напомнив Виоле ее школьного учителя истории, который вот так же садился на краешек стола и со снисходительным, чуть усталым видом невостребованного эрудита читал свою лекцию, одновременно придирчиво рассматривая какую-нибудь приглянувшуюся ему старшеклассницу.

Варшавский поднял указательный палец:

– Мычание ведь по сути дела – инструментальный речитатив. Звук проходит через носовые каналы, словно через органные трубы. Вы протягиваете эту букву, как ювелир тянет проволоку сквозь филер. Но произнесите букву «м» одним коротким звуком, и вы поймете, насколько они разновелики по произношению. Коротко сказанное «а» – как выдох ангела, для ребенка это самая легкая буква, и в сочетании с немного капризным носовым «м» она создает слово «мама». Тут встречается слово и нота. Но даже написание этой буквы несет в себе сакральный смысл. Посмотрите на это так: прописная «А» – графический символ православной троицы: две ее стороны – это Отец и Сын, а перемычка – Дух Святой, что, кстати, было отмечено наблюдательными людьми уже давно. Но у меня возник параллельный взгляд на божественную природу маленькой буквы «а». Представьте себе, что вы поднимаетесь по склону крутой горы, при этом, думать о чем-то возвышенном, разговаривать с Богом, философствовать вы не будете, да вам и в голову такое не придет. Вся ваша энергия направлена на преодоление подъема: ваше сердце колотится на самых высоких оборотах, пот заливает глаза и ваш мозжечок как центр, руководящий движением, опорными рефлексами, балансировкой всего тела, работает в максимальном режиме. А ваш эпифиз – шишковидная железа – как бы дремлет, она в процессе восхождения не участвует. Но вот вы добрались до перевала, сели на заросший мхом камень, закрыли глаза, и ваша душа понеслась к вершинам. Этот перевал, когда не тело, а душа воспаряет, и является по сути перемычкой буквы «а» – связкой между Отцом и Сыном. И я вам больше того скажу… Когда Кирилл и Мефодий составляли свою азбуку, они взяли за основу, как известно, греческий алфавит, но будучи людьми глубоко верующими, они над каждой буквой сотворили молитву. Наивно думать, что эти подвижники произвели простую автоматическую работу, приспособив старую азбуку под новую задачу. Знаете, есть такой термин в современной физике: квантовый переход, или квантовый скачок, что точнее передает суть явления. Фактически, это переход частицы, которая вращается вокруг другой частицы, на новую орбиту – при этом происходит излучение энергии и сам атом меняет свои характеристики. Природа такого явления до сих пор полностью не разгадана и, может быть, никогда не будет разгадана, потому что квантовый скачок не имеет временных границ, он как бы происходит вне времени, и для его обоснования пригодны только сказки Гофмана или перезагрузка всей квантовой теории, на что физика никогда не решится. Так вот, в каком-то смысле Кирилл и Мефодий совершили невероятный квантовый скачок, перевели азбуку на более высокую орбиту, ближе к Единому и Неделимому, а буква…