– Как вспомню учительницу, – признавалась Эльмира Адильгереевна, – дрожь пробегает по спине.
В 1923 году семья Даитбековых переехала в Махачкалу. Дом их находился рядом со школой № 2. Здесь Эльмира целиком отдалась спорту – легкой атлетике, плаванию, гребле. Среди школьниц Махачкалы она заняла второе место по прыжкам в длину. Первой оказалась Танковская. Затем забег на 200 метров. К финишной ленте Эльмира прибежала первая. Победа была сладкой, если бы не одно «но». За финишем она рухнула на землю. Врачи определили невроз сердца, с чем Эльмира Адильгереевна «возилась» и до встречи со мной.
Несколько раз Даитбекова оказывалась на краю жизни из-за своих увлечений. Как-то на крутом склоне Верхнего Гуниба Даитбекова заметила чудную окаменелость водяной лилии. Как здесь удержаться? Балансируя, будто на канате, она сделала несколько шажков, как самородок упал в пропасть. Не удержалась и Эльмира Адильгереевна. В какой-то момент ее ноги уперлись во что-то твердое. Рядом ни выступа, ни кустика, за что можно было ухватиться. Кругом ни души. Зови – никто не откликнется.
Она не могла объяснить, как выбралась из той ловушки. Наверное, боязнь смерти спасла ее.
По природе своей Эльмира Даитбекова – фаталист. Каждый раз какое-то чудо спасало ее от беды. Был еще случай. Во время одной геологической экспедиции она прыгнула с одного выступа на другой, где почва настолько размокла, что она чуть не угодила на свернутую колечком гюрзу. Змея в буквальном смысле погналась за ней. Девушка увидела пойму, заполненную водой, и с разбега одолела ее.
Скажем так: Даитбекова сама искала опасные приключения. В любую погоду, в любой шторм купалась в море. Как-то с подругой они заплыли так далеко, что берега уже не видно было. И тут вдруг судорога свела ногу. Если бы не подруга, Каспий не пощадил бы ее.
В 1933 году во время геологической практики на Хираминском хребте Азербайджана, желая во что бы то ни стало найти ценный самородок, Даитбекова отстала от своей группы. Пришпорила лошадь, а та стала пятиться назад. В чем причина, поняла, когда увидела пасть волка. Как отбилась от дикого зверя, Эльмира Адильгереевна помнит будто в кошмарном сне. Друзья, прибежавшие на ее крики, спасли от беды.
А впереди Даитбекову ждала еще одна беда, от которой оградить никто бы на свете не мог.
Отца девушки, крупного инженера Даитбекова, о ком я упомянул, без всяких причин сослали в концлагерь. Эльмира Адильгереевна осталась с беспомощной матерью. Параллельно с учебой в вузе пришлось выполнять работу коллектора, уборщицы, в общем, занималась тем, что подвернется под руку. Она тешила себя надеждой, что отца освободят.
О том, как сложилась ее судьба в дальнейшем, дагестанка рассказывает так. После окончания вуза в 1936 году я осталась в Баку. Моя дипломная работа «Разведданные моря с баркаса» была проблемной. Изыскания приходилось производить под водою. От моего диплома не отмахнулись, отнеслись серьезно. Меня оставили на нефтеразведке как на малоизученном участке геологии Азербайджана. Это меня устраивало очень и очень. Я прошла школу от коллектора, техника, геолога, старшего геолога до главного геолога разведочных групп.
В 1937 году началось светопреставление. Арестовывали всех подряд: директора, начальника геологов. На их место приглашали выдвиженцев, буровых мастеров, пьяниц. Создалась невыносимая атмосфера. Хоть вешайся. Резали без ножа. Это совсем не то, что когда я висела на скале или спаслась от волка. Абсолютная беспомощность. Имелись неприятности и другого порядка. Если я говорила по-русски, меня бойкотировали.
Выучилась азербайджанскому языку. Вызывают в райком. Первый секретарь никакого понятия о нефти и газе не имел, но говорил будто академик Голубятников: «К такому-то сроку чтобы нефть была!» Представляете?
Он думал, подземные кладовые так же подчиняются решениям партии и правительства, как и какой-нибудь завод по производству гвоздей или мыла. Мне, 25-летней женщине, приходилось ходить на работу будто по тонкому канату, натянутому над бездной. Со дня на день ждала ареста.
Потом началась война. Меня отозвали с разведочных работ в Баку. В связи с приближением немцев к Кавказу решили трест перебазировать в Башкирию, а сотни бакинских скважин забросали ломом, камнями, всем, что попадалось под руку. Такое поступило распоряжение. Забегая вперед, скажу, что, когда вернулись из эвакуации, восстановить их уже не удалось, пришлось бурить новые. Сколько денег и сил пришлось ухлопать на все это из-за глупой установки. А ведь у нас имелись уникальные скважины: открой задвижку – заправляй автомашину. Такая легкая нефть, как нигде в мире!
Перед нами ЦК поставил задачу: создать в Башкирии второй Баку. Туда эшелонами двинули оборудование с людьми. Зимой 1941–1942 годов стояли жуткие морозы – до 50 °C. Хлеб замерзал, превращался в камень. Никакой нож не брал. Буханку, как дрова, приходилось рубить топором. Прости, Господи!
Меня в Башкирии назначили старшим геологом у академика Трофимука. Чтобы на работу попасть, приходилось по морозу отшагать 10 километров. Места красивые, это немного успокаивало. Вдруг получаю телеграмму: приглашают в Москву на преподавательскую работу. О чем еще можно мечтать? Однако Москва меня никогда не прельщала. В 1943 году еще одна телеграмма: отзывают в Баку. Это другое дело.
Удивительно было не это, а то, что в такое трудное для страны время меня направили в аспирантуру. За два года защитила диссертацию на тему «Литология майкопской свиты Азербайджана». Заведовала лабораторией тетрографических осадочных черных пород. Докторскую я одолела в 1961 году. Она как бы продолжала кандидатскую. Это 2 тома – более 600 страниц текста. Написала более 120 научных работ, подготовила 10 кандидатов наук, за что присвоили звание профессора.
Как-то к нам в лабораторию приехал секретарь ЦК компартии Азербайджана Алиханов. У нас переполох: член ЦК так просто не едет, куда попало. Ждем, что будет. И вдруг к директору института вызывают именно меня. Сердце упало: где я просчиталась? Иду, ног под собой не чуя. Алиханов, обращаясь ко мне, сообщает: «У Вас есть шанс стать главным инженером Азербайджанского научно-исследовательского геологоразведочного института». А я ему в пику: «Кандидатура неудачная: я дочь врага народа да ко всему – не член партии».
Алиханов тотчас отреагировал на мои слова такой фразой: «Я дам вам рекомендацию в партию».
После всего пережитого я о партии и слышать не хотела. Но тут заныло сердце. Не знала, то ли мне плакать, то ли давиться от смеха. Работа у меня наладилась. Я руководила крупнейшей лабораторией. Зачем было менять одно на другое? Кто только к нам ни заглядывал, в том числе гости из-за рубежа. И меня не раз приглашали на международные конгрессы, но почему-то каждый раз ЦК ставил препоны. Уезжали более достойные. Так получалось, когда собиралась в Индию, ФРГ и другие страны. Тогда я поклялась, что издеваться более над собой не позволю. Опережая события, всем давала отказ…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});