Читать интересную книгу Меченый Маршал - Александр Трубников

Видя, что его мысли не находят поддержки ни у кого, кроме братьев госпитальеров, тевтонцев, и лазаритов, де Боже, не споря более, молча занял за столом свое место.

Коннетабль для порядка еще раз опросил всех членов совета, и принял окончательное решение — отправить султану послание с извинениями, и более никаких действий не предпринимать. На этом заседание совета завершилось.

На выезде из замка великий магистр госпитальеров, ведя своего коня стремя в стремя с конем де Боже, спросил:

— Мессир, а почему вы не рассказали о втором письме, где султан требует вместо наказания виновных выкуп — по золотой драхме за каждого жителя города? Я думаю, что даже если бы все прочие отказали принять участие в сборе средств, два наши ордена могли бы выплатить нужную сумму.

— Бесполезно, — ответил де Боже, — тут коннетабль совершенно прав, эдак мы после каждого вновь прибывшего отряда будем по двадцать-тридцать тысяч золотом на откуп собирать. Не на что станет братьев-рыцарей содержать. Так что, будем готовиться к войне. Я, конечно, отправлю еще одного гонца к султану, и буду умолять его о мире, но, думаю, это вряд ли поможет. Да спасет Господь Заморье!

По дороге в командорство Ги де Боже вспоминал прошедшие годы. Смерть грозного Бейбарса в 1277 году дала Иерусалимскому королевству небольшую передышку, которое оно не смогло обратить к собственной пользе.

Его родственник, король Неаполитанский Карл де Анжу, к счастью, в конце концов, получил все права на Иерусалимскую корону, и был готов при поддержке ордена воевать за свои новые владения. Зная Карла, как человека честолюбивого, безжалостного и хладнокровного — он не остановился перед тем, чтобы вырезать под корень весь род Гогенштауфенов, с которым воевал за Сицилию, Великий Магистр ожидал что папа, Карл Анжуйский и его союзник, Эдуард Английский, смогут обеспечить защиту Иерусалимского королевства. Однако, в 1282 году в Палермо произошел бунт местных нобилей, известный как «Сицилийская вечерня», завершившийся тем, что все французы на острове были вырезаны, а Сицилия была потеряна Карлом, и перешла в руки Арагонской династии. Карл Анжуйский был изгнан из своих владений, потерял все — земли, доходы, армию, и через три года тихо скончался в Неаполе. После смерти Карла корона вернулась к Лузиньянам, и великий магистр, скрепя сердце признал Генриха Кипрского королем Иерусалимским.

Торговлю невозможно остановить, думал он, глядя на то, как тянутся от городских ворот в сторону гавани бесконечные повозки. Сарацинские купцы и торговые республики Италии испокон веку действуют по правилу: «Политика и религия — одно, а торговля совсем другое». Акра стала перевалочной факторией между Востоком и Западом, но число тех, кого это не устраивает, с каждым годом увеличивается. И теперь, когда Генуя и Кипр пытаются организовать собственные торговые пути, венецианцы и тамплиеры становятся для них главными врагами…

Через две недели гонец доставил в Тампль письмо, которое новый султан, сын внезапно умершего Калауна, нарочито пренебрегая и королем, и его коннетаблем, направил лично великому магистру. Его текст гласил:

«Султан султанов, царь царей, повелитель повелителей, Малек ал-Эссераф; могущественный, грозный, каратель мятежников, победитель франков, и татар, и армян, вырывающий крепости из рук неверных вам, благородному магистру ордена Храма, истинному и мудрому, привет и наша добрая воля. Поскольку вы — настоящий муж, мы посылаем вам послания о нашей воле и доводим до вас, что мы идем на ваши отряды, чтобы возместить нанесенный нам ущерб, отчего мы не желаем, чтобы власти Акры посылали нам ни письма, ни подарки, ибо мы их больше не примем».

34

Кипр, Ларнака

Ближе к обеду, как и было условлено, Дима подкатил к дому Джорджа на арендованном при помощи вездесущего Пантелиса, маленьком джипе «Сузуки-Самурай». Все утро он тренировался в вождении с правым рулем, и даже достиг некоторых успехов. Дверь ему открыл хмурый сосед. «Джордж в тюрьме — не здороваясь, буркнул он с порога — его, как безработного, сегодня утром иммиграционная служба задержала для высылки. Это родители его бывшей женушки постарались».

Такого оборота событий Дима никак не ожидал. Джордж ему очень понравился, и ему было откровенно жаль ливанца. Да и компании ему не хватало. После возвращения в апартаменты, он устроился за столиком с чашкой кофе, и снова разговорился с Пантелисом. Слово за слово он рассказал ему все о Джордже и об аресте.

— Да уж, — зацокал языком Пантелис, — но из тюрьмы ему легко выбраться, если есть адвокат.

— Я так понимаю, — сказал Дима, — что его взяли быстро, и адвоката вызвать не дали.

— У меня есть приятель, который может взяться за дело, — оживился Пантелис, — как вы думаете, у вашего товарища есть деньги, чтобы его нанять?

— Понятия не имею — ответил Дима.

— Тогда, конечно, сложнее, — искренне расстроился Пантелис, — адвокат на Кипре без оплаты даже в полицию не поедет, и вопрос не начнет изучать.

— Я мог бы оплатить его вызов, а там видно будет — сказал Дима, немного подумав.

— Пантелис одобрительно глянул на Диму, и начал терзать телефон. Адвокат оказался свободен и согласился приехать в Ларнаку хоть сейчас. За несколько минут они оговорили предварительные условия: стоимость одной поездки, то, что он может за эти деньги решить, а также время и место встречи.

Обрадованный Пантелис вызвался лично проводить Диму в Ларнаку, для чего тот предложил свою машину. С огромным облегчением он принял предложение Пантелиса сесть за руль, и они отправились в путь.

Адвокатом оказался молодой человек интеллигентной наружности, в строгом костюме, и золотых очках. Звали его Паниккос. Он поздоровался с Димой, расцеловался с Пантелисом, деловито принял гонорар, и сразу же выписал квитанцию, а затем оставил Диму с Пантелисом в кафе, которое прилепилось к зданию местной полиции, выстроенному из пиленого ракушечника, наверное, еще в девятнадцатом веке, и отправился внутрь.

Вернулся он примерно через час.

— Дело не сложное, — сказал он, присев на предложенный стул и заложив большие пальцы за лацканы пиджака, — арест ливанского гражданина, Джорджа Харба, у которого еще месяц действует вид на жительство, произвели по жалобе отца его бывшей жены. Если поручителей в ближайшие сутки не будет, то вышлют в Ливан.

— А что тут можно сделать? — поинтересовался Дима.

— Мои услуги плюс поручительство обойдутся, — Паниккос нарисовал в своем блокнотике золотым «Монбланом» цифру, — и сегодня же он выйдет на свободу. Но господин Харб говорит, что у него нет такой суммы.

Дима мысленно почесал в затылке. Сумма была половиной того, что компаньоны предоставили в его распоряжение. Но и уйти не солоно хлебавши уже не мог. После некоторого размышления, он все-таки нашел внутренне оправдание своим действиям, и попросил Паниккоса, чтобы тот организовал ему с Джорджем встречу.

Джордж, который вошел в маленькую, скверно побеленную комнату для свиданий был устал, небрит, и выглядел мрачнее тучи. Удивление, которое появилось в его глазах при виде Димы, было воистину безмерным. Дима, не желая тратить время зря, наклонился к нему поближе, и вполголоса произнес: «Если не имеешь желания завтра же улететь домой, то я могу оплатить адвоката. А ты за это поможешь мне и моим друзьям сделать одно дело здесь, на острове. Ничего незаконного, просто мы ищем что-то вроде клада. Согласен?»

Харб внимательно посмотрел Диме в глаза. Он явно не собирался хвататься за соломинку, и оценивал последствия этого шага, чем еще больше укрепил Диму в своем мнении о том, что человек он серьезный, и крайне полезный для предстоящих поисков. Джордж еще немного помолчал, а затем, выражая свое согласие, медленно кивнул головой. Дальше все дела пошли как по нотам. Дима обналичил в ближайшем банкомате затребованную сумму. Паниккос опять выписал квитанцию, посоветовал им с Пантелисом не ждать под полицией, так как процедура может затянуться, и снова скрылся за дверьми участка.

Пантелис снова занял водительское сиденье, и они двинули обратно, в сторону Лимассола. Поздно вечером Паниккос перезвонил Пантелису, и передал, что только что отвез Джорджа домой. Они посидели с Пантелисом в баре, поговорили о том, о сем, и разошлись.