Читать интересную книгу Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ - Умберто Эко

С другой стороны, невозможно представить себе христианство без иудейского единобожия. Тот текст, на котором вся европейская культура основывается, тот первый текст, который был прежде других отпечатан первопечатником, тот текст, переводя который Лютер практически создал немецкий язык, текст — краеугольный камень протестантского мира, — это Библия.

Европа, обитель христианства, росла и крепла под пение псалмов, под цитирование пророков, под раздумья об Иове и Аврааме. Иудейский монотеизм оказался удивительным клеем, он скрепил два единобожия — христианское и мусульманское, — и дал развиться диалогу между ними.

Да и это не все. Греческая культура, по крайней мере после Пифагора, не была бы самой собой, не впитай она в себя наследие Египта. Искусство египтян, мастерство халдеев — источники Возрождения, самого яркого художественного стиля Европы. Творческая фантазия европейцев со времени обнаружения первых обелисков и до Шампольона[381] подпитывалась сказкой о Нефертити, тайнами пирамид, проклятиями фараонов и скарабеями.

Мне кажется совсем не лишней в рождающейся европейской Хартии отсылка к греческо-римским корням и к иудео-христианским корням нашей культуры. Желательно приписать уточнение: как раз во имя этих упомянутых корней, подобно тому как Рим распахнул свой пантеон для богов какого бы то ни было вида и вознес на высшие троны чернокожих (не забывайте, что и святой Августин был африканцем), — объединенная Европа распахнута для всех новейших веяний, этнических и культурных, причем культурная открытость как раз-таки и становится глубочайшей из всех европейских характеристик.

Распятие, инструкция для пользователя[382]

Несколько лет назад, и в частности в этой самой газете, раздумывая о той миграционной волне, которая меняет лицо нашего континента (о массовой миграции, конечно, отнюдь не об отдельных эпизодах), я написал, что через тридцать лет Европа станет совсем разноцветным континентом, со всеми из разноцветья вытекающими последствиями, изменениями, подвижками, стычками и компромиссами. И добавлял, что переход безболезненным быть не обещает.

Полемика по вопросу: убирать ли распятия из школьных классов, — это именно одна из стычек на пути небезболезненного перехода. И тот же характер носит полемика во Франции о мусульманских платках в школах.

Он небезболезнен, процесс, не из-за политических, и не из-за законных или, допустим, религиозных затруднений. Хуже то, что в этом процессе проявляют себя импульсы страстности, а страстями ведь управлять нельзя, да и спорить о страстях нелепо. Ситуация с этим распятием в школах — точно такая: она порождает сходные реакции (хотя и с обратным знаком) у людей, исповедующих противоположные взгляды, как у верующих, так и у атеистов.

Вот что. О страстях не спорят. Это как внушать сходящему с ума и покинутому любовнику, который на грани самоубийства, что жизнь полна и что есть на свете множество заслуживающих любви женщин, а ветреная подруга, если в ней как следует разобраться, ничего особенного собою не представляла. Бессмысленная трата слов. Ему нужна из всех женщин на свете только она, и уговоры ничего не изменят.

Точно так же ничего не изменят и юридические доводы. До сих пор у нас в стране не отменены королевские декреты, предписывавшие вешать распятие в классах. Но в тех декретах предписывалось вешать и портрет короля. Что же, нам теперь развешивать во всех школах Италии изображение Виктора-Эммануила III (Умберто никогда формально не короновали)? А любые новые декреты, уже республиканские, где предписывалось бы убрать распятия в школах в силу светскости нашего государства, привели бы к оскорблению народных чувств.

Во Французской республике запрещено употребление религиозной символики в государственных школах. Нельзя вешать распятия, нельзя и надевать в школу шаль, если, конечно, относиться к шали как к религиозному символу. Французская позиция рационально приемлема и юридически безупречна. Она исходит из того, что современная Французская республика родилась из антицерковной революции. В отличие от Андорры. Андоррой совместно управляют французский президент и епископ Урхельский[383]. В Италии же не случайно даже Тольятти убеждал своих сторонников проголосовать за Седьмую статью Конституции.

Французская школа неукоснительно светская. И тем не менее в республиканской Франции вызрели многие мощные течения современного католицизма (течения правые и левые, Шарль Пеги и Леон Блуа, Маритен и Мунье[384], священники-рабочие). Фатима находится в Португалии, но Лурд-то во Франции! От вывода религиозных символов из французских школ французская религиозность не захирела.

В итальянских университетах распятия не вешают. Но студенты попрежнему вступают (и в немалом количестве) в «Комунионе э либерационе».

И обратный пример: по меньшей мере два поколения итальянцев провели школьные годы в помещениях, где красовалось распятие между портретом короля и портретом дуче, и эти итальянцы стали кто атеистами, кто участниками Сопротивления, кто (большинство) сторонниками Республики. Можно прийти к заключению, что размещение священных символов в школах не влияет на духовную эволюцию учащихся. Можно прийти и к заключению, что демонстрация священных символов не прямо соотносится с религиозностью. Нет, принципиальная связь, конечно, есть: распятие в школьных классах намекает на то, что мы страна христианской и католической традиции, а следовательно — объяснимо, что церковные круги противятся снятию распятия. Но эта принципиальная связь контрастирует с сигналами, я бы сказал, социального характера. В истории европейской культуры известны случаи, когда распятие демонстрируют совсем не с благочестивыми целями, и это началось не вчера. Распятия, усыпанные драгоценными камнями, сияли на открытой груди куртизанок и блудниц. Все помнят рассказ о кардинале Ламбертини[385], который, узрев распятие в роскошном декольте прекрасной дамы, заметил: сладко было бы умереть на такой Голгофе. Цепочки с крестиками болтаются на шее у девиц, ходящих с открытыми пупками и в мини-юбках. Культура масс воспринимает символику креста более чем вольно, однако никто и никогда не создает из-за этого проблем. В городах кресты торчат где угодно, не только на колокольнях. Они уже давно сделались для нас просто частью городского пейзажа. Полагаю, что не из-за антицерковных чувств на шоссейных дорогах заменяют перекрестки кольцевыми развязками!

Обращаю внимание также, что полумесяц (мусульманский знак) присутствует на знаменах Алжира, Ливии и Мальдив, Малайзии, Мавритании, Пакистана, Сингапура, Турции и Туниса (а ведь даже говорят о возможном вступлении Турции в Европу, поскольку она-де формально светское государство, даром что на ее флаге изображен религиозный символ). Кресты присутствуют на знаменах таких светских государств, как Швеция, Норвегия, Швейцария, Новая Зеландия, Мальта, Исландия, Греция, Норвегия, Финляндия, Дания, Австралия, Великобритания и многие прочие. Многие итальянские города, в том числе — где левые управляют горсоветом, — имеют в городском гербе крест. Никто не возражает против этого. Все это были бы бесспорные основания, дабы позволить и по-прежнему распятиям оставаться в школах, но, как мы видим, все эти мысли не имеют касательства к истинной религиозности. Жутко говорить такое перед верующими. Однако крест в наше время уже давно стал художественным, всеобъемлющим символом.

Естественно, можно было бы для компромисса повесить в школьных классах простой и голый крест, какие бывают в приемных у архиепископов; этим можно было бы избежать чересчур явных отсылок к специфической религии, но понимаю, что в сегодняшние времена подобный шаг будет истолкован как удар по позициям католиков.

Суть проблемы, по-моему, не здесь. Предлагаю снова вспомнить об импульсах страстности. В нашем мире существуют ритуалы и виды поведения, символизирующие либо принадлежность к вере, либо же бунт против всех вер. Религиозные условности все мы обязаны уважать. Всякая неверующая посетительница, заходя в христианскую церковь, прикрывает плечи и руки, в противном случае она пойдет не в церковь, а в музей. Я один из самых несуеверных людей на свете, обожаю проходить под лестницами[386], но иные мои друзья, и неверующие и вообще антиклерикалы, верят в тысячу предрассудков, боже упаси рассыпать в их присутствии соль на стол! Это, думаю, забота их психолога (или персонального экзорциста). Но если я приглашаю друзей на ужин и вдруг почему-то за столом нас оказывается тринадцать, я срочно зазываю четырнадцатого или усаживаю одиннадцать — за основной стол и двоих за дополнительный. Мне самому смешно, но — уважаю чувствительность, привычки и даже предрассудки окружающих.