Щетина была еще терпимой, но оруженосец Датыр никогда не позволял себе подобных намеков без причины, следовало к нему прислушаться. Поэтому Сухром принялся послушно натирать скулы и щеки скользким и невнятно пахнущим серым бруском какой-то субстанции, в которой иногда попадались песчинки. Да и бритва выглядела не совсем отточенной, надо бы Датыру за это попенять. Впрочем, у Сухрома по стародавнему свойству всех орко-гоблинов на морде растительность произрастала не слишком густо, и с бритьем можно было бы примириться, если бы бритва оказалась острее.
Когда рыцарь вышел на палубу, конфликт был в разгаре. Как понял Сухром из быстрого негромкого объяснения Датыра, генерал Плахт не мог есть солонину, то бишь есть пробовал, но не пошло. Генеральский денщик Несвай решил приготовить что-то другое из того, что им по приказу Виля принес молодой матрос Сурль. Но на крохотном камбузе их кораблика Несваю было тесно, тем более что он по солдатской привычке готовить еду быстро развел чрезмерный огонь, птицоиды откровенно перепугались пожара, и к тому же теперь за кормой «Раската» оставался дымный след, который в этом воздухе был виден издалека…
Оруженосец закончил свой доклад рыцарю словами:
— Ну вот, господин, Виль орет, а Плахт за свое то-то Несвая заступается. В общем, не поладили они.
Сухром пригляделся, за кормой их кораблика тянулась видимая в ясном воздухе грязная полоса. И выходила она из-под брюха летучего кораблика. Раньше такого рыцарь не замечал. Не составляло труда понять, что выводить дым вверх, как в жилищах отродясь делалось, на «Раскате» было необязательно, да и невозможно, потому что сверху нависал кажущийся огромным баллон из особой ткани с летучим газом, затянутый в прочную сеть. А по бортам корабля находились крылья, которые на этот раз ходили не так быстро и дружно, как обычно, уж это Сухром научился видеть, привык замечать за время похода…
— И что теперь? — поинтересовался рыцарь. Все дело, как он с самого начала подозревал, яйца выеденного не стоило.
— В конце-то концов пламя Несвай пригасил, — отозвался Датыр, чуть ухмыльнувшись, как только долго служившие и хорошие сержанты умеют — сдержанно, почти не дрогнув губами, зато с откровенным удовлетворением.
И почему всегда такие вот существа получают удовольствие от мелких стычек, стал размышлять Сухром. Скорее всего, потому, что очень долго им приходится жить в слишком тесных, а порой и в неприятных компаниях, где на самом деле очень редко происходит хоть что-то действительно интересное. Себя он к любителям разных свар определенно не относил.
«Раскат» летел куда-то к югу, точнее Сухром определить не мог, потому что с высоты их полета вычислить истинную высоту солнца над горизонтом всегда оказывалось затруднительно. И вроде бы очень уж существенной разницы между кораблем и поверхностью земли не было, всего-то считанные сотни саженей, а вот поди ж ты… Из-за этой высоты горизонт уходил вдаль, и на глазок определить положение светила не удавалось настолько, что лучше было не задумываться о времени.
Почему-то было холодно. Может, из-за высоты, на которую они поднялись. Сухром уже знал — чем выше, тем суше и холоднее. Но сейчас-то они шли невысоко, так почему же едва ли не морозец пробирался через одежду и пощипывал свежебритое лицо? Сухром еще разок оглядел всю палубу разом.
Генерал Плахт, по происхождению карлик, сидел на удобно сложенной в подобие креслица плотной кошме и неторопливо кушал что-то ложкой из серебряной мисочки. Оно и понятно, борода карлика была заплетена в три косички, а с таким украшением чрезмерно торопиться не следовало, иначе запросто можно было сделаться неряхой.
Неподалеку от него расположилась Крепа, она подползла, принюхиваясь к еде в миске генерала, поймала взгляд рыцаря, усмехнулась своим грубоватым, но на редкость выразительным лицом и произнесла грудным женственным голосом:
— Не очень-то аппетитная каша у тебя, Плахт, жиденькая на вид. Вот если бы пожевать-попробовать, может, отношение к ней и изменилось бы.
На почти откровенную просьбу Плахт никак не отреагировал. Но откуда-то сбоку, а может, прямо из воздуха, выскочил Несвай, поклонился циклопе, которая возлежала на палубе, потому что не могла в рост выпрямиться под нависающим над палубой баллоном, и отдал свою оловянную миску, в которой, наверное, была его порция той же каши.
Циклопа по-девчоночьи покраснела, пророкотала так, что слышно ее было, наверное, даже в самых отдаленных углах трюма:
— Зачем же, Несвай, не нужно было…
— Сейчас, госпожа Скала, за чистой ложкой сбегаю.
И он действительно как-то на редкость ловко обернулся, притащил не только ложку размером с ладонь рыцаря, но и увесистый кус солонины, который тут же принялся строгать в горячую кашу тонкими ломтиками. Крепа Скала приняла эти услуги и благодарно похлопала денщика по плечу.
— А сухарей мне вовсе не нужно, Несвай. Ты лучше бы ту запеченную тыкву принес, запах от которой ночью казался таким заметным.
— От нее мало осталось, госпожа циклопа, я использовал ее для каши… Ты попробуй, тыквы тут достаточно.
И Крепа, которая вообще-то в походе этом подголадывала, с удовольствием принялась за второй свой завтрак этим утром. Но едва миска опустела, она с набитым еще ртом, не очень отчетливо проговаривая слова, предложила денщику готовить все время, чтобы было не так ужасно, как прежде. И этого, с позволения сказать, заговора опять не выдержал капитан. Он даже сбежал с ютового возвышения, где делал вид, что осматривает горизонт, и заорал:
— Так не пойдет! Мы — не океанский купец, у которого трюмы бездонные и дрова несчитаные. Дрова — не для того, чтобы такие огни разводить всего-то для каши… Их еще найти и запасти нужно!
Тогда не выдержал уже рыцарь Сухром, он подошел к борту и стал смотреть вниз так долго и пристально, что все обратили на него внимание. А внизу-то простирался лес, почти безбрежный, уходящий за горизонт, видимый с палубы. Это был уже не тот лес, как в горах и на плоскогорьях, где они нашли и подобрали генерала Плахта, а южный, широколиственный… Пришлось капитану Вилю, почти сплюнув за борт и отчаянно махнув рукой, вернуться на ют с насупленным и рассерженным видом.
Он постоял, сменил шкипера Луада на румпеле, которым управлялось огромное, широкое, почти как настоящий парус, перо руля. Там же, наверное, по мнению капитана совсем некстати, находился и его новый любимчик из команды, матрос-птицоид Сурль, которого Виль в последнее время ставил частенько рулевым вместо себя. Это поднимало статус Сурля в команде, да, наверное, и было за что. Рыцарь заметил, что капитан не очень-то любил править их суденышком, ему было уже тяжело ворочать рулем из-за его комплекции и возраста.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});