Я даже не заметила, как мы оказались в спальне и что на мне больше нет одежды. Сама ли я дошла или Кир меня нес на руках — не помню. Казалось, что тело живет собственной, только ему понятной жизнью. Сладостно изгибаясь, мягко прижимаясь, нежно обволакивая, откликаясь на каждое его прикосновение, жадно вбирая в себя его энергию, силу, мощь. Это было как в танце. Я перестала себя ощущать, я стала музыкой, стала песней. Кир заставил мое тело петь.
Как будто и не было этих трех с половиной лет. Не было разлуки. Словно мы расстались только вчера. Кир знал мое тело лучше меня самой и умело играл на нем, как на музыкальном инструменте.
Так долго года я ложилась спать одна. Так долго года я избегала любого намека на физическую близость. Наверное, я интуитивно догадывалась, что принадлежу именно этому мужчине, что только он может владеть моим телом, моим сердцем, только он может распоряжаться ими.
Я не спрашивала, как он провел эти года, не спрашивала, были ли у него женщины, любил ли он их. Я боялась услышать любой его ответ. Мне было бы больно и тягостно узнать, что он страдал или испытывал боль, но еще больше я боялась того, что он мог быть безоблачно счастлив с какой‑то другой женщиной.
Я эгоистично присвоила этого мужчину себе. Он был моим давно, а сейчас просто вернулся ко мне. Я была глупа и невежественна, так как когда‑то отпустила его, но больше не собираюсь повторять своих ошибок. Теперь я не оставлю его и не собираюсь ни с кем делиться. Ни с красотками, живущими в поселке и томно закатывающими глаза при упоминании о "господине Файнсе", с придыханием повторяющими его имя, ни с юными школьницами, строящими ему глазки и напрашивающимися к нам в гости. Оказывается, я собственница. Впервые в жизни я чувствовала жгучую безрассудную ревность и даже немного опасалась силы своих чувств.
За всю ночь (а она была длинной!) не было сделано ни одного признания, не сказано ни единого слова. Ни мной, ни Киром. Только хриплые стоны, глухое рычание и мои бессвязные вскрики раздавались в спальне. Кир с таким отчаянным исступлением утолял свой яростный голод, что я забыла, как говорить и дышать. Тело превратилось в сплошной оголенный нерв, трепещущий и вибрирующий от любого, самого легкого и невесомого, прикосновения.
В сон я провалилась, как в темный глубокий омут, — мгновенно и с головой. Секунда — и уже ничего не помню, только ласковое касание теплых губ и тихий шепот рядом: "Спи, девочка моя".
* * *
На следующий день в спальне я проснулась одна. На часах уже было два часа пополудни, солнце не тревожило меня, так как окна автоматически затемнились, погрузив спальню в полумрак. Наверное, Кир, уходя, включил режим "ночь" на климат — контроле, чтобы дать мне поспать подольше. Я радостно улыбнулась и откинулась на смятую постель.
Головоломка сложилась. Я ощущала внутри полное абсолютное счастье. Оно пронизывало лучами насквозь, дарило спокойствие и уверенность. "Я нашлась. Я дома. Я люблю его", — пело сердце. Мышцы сладко ныли, тело наполняли легкость и эйфория.
Вскочила и, танцуя, прошлась по спальне, а потом закружилась в балетном па.
После того как приняла душ, оделась и подкрасилась, спустилась вниз. Мне хотелось увидеть Кира, дочь, бабушку, поделиться своим огромным счастьем, меня просто распирало от предвкушения, как туго надутый воздушный шар.
Бабушка и Кира обнаружились в столовой. Кира возилась со своим браслетом, бабушка что‑то писала в планшете.
Моя радость чуть померкла, когда я узнала от нее, что рано утром Кира вызвали на завод. В шахте случился обвал породы, завалило много дорогого оборудования и рабочих механизмов. Как сказала бабушка, повторив слова Кира: "Нужно будет вытащить из завала хоть самое дорогое — блоки управления, платы, микрочипы". Вот он и улетел. Я немного напряглась:
— Это не опасно?
— Вряд ли, — ответила ба. — Кир не тревожился, все утро улыбался, шутил, и, уходя, попросил тебя не будить.
Глаза родственницы подозрительно блестели, ее явно разбирало любопытство. Я не стала скромничать.
— Ба, — обняла ее за плечи, — я люблю его. Вчера наконец поняла это.
— Ну, слава богу, — улыбнулась бабушка, — теперь мне можно и улетать со спокойной душой.
Я нахмурилась.
— Ты уезжаешь? Почему так быстро?
Я расстроенно присела рядом и взяла ее за руку.
— Моя миссия подошла к концу. Я и прилетела‑то сюда только из‑за тебя. Вряд ли здесь так необходимо мое дизайнерское искусство, ты и сама прекрасно можешь обставить дом.
— Я полечу с тобой, — вдруг заявила я.
— Нет, Лия, тебе на Прим делать нечего. Твое место здесь. Рядом с этим мужчиной, в его мире.
Слезы выступили у меня на глазах. Я понимала, что она права, но ничего не могла поделать со своими эмоциями.
— Ну — ну, — похлопала бабушка меня по руке, — не плачь. Мой дом на Прим. Там мои друзья, квартира, моя умная (даже слишком) дочь… А ты будешь прилетать ко мне в гости. Мы же расстаемся не навек.
— Ты тоже прилетай, — прошептала я, крепко обнимая бабушку.
Оказывается, моя предприимчивая родственница уже все продумала. Через неделю Бат Спун улетал на Прим проведать дочь — студентку и согласился взять ее с собой.
Целый день я провела с дочкой и бабушкой. Мы ходили по дому, рассматривали уже обставленные комнаты и вместе планировали, что можно сделать с еще пустующими. Я была переполнена энергией, мне все хотелось рассмотреть, потрогать, изучить… Внезапно ощутила в себе мощный прилив желания сделать этот дом самым красивым на свете, самым уютным и теплым. Ведь это и мой будущий дом!
Когда мы поужинали, а Кира все еще не было, я впервые серьезно забеспокоилась. Набрала номер его видеофона — тот был выключен. Позвонила Бату. Мэр сказал, что все в порядке, ремонтные работы идут в штатном режиме, Кир работает в шахте вместе с его сыном, и я могу не тревожиться. А связи под землей, на большой глубине, нет.
В моем мозгу застряла только одна его фраза — "на большой глубине". Я никак не могла от нее отвлечься.
Бабушка успокаивала меня, а я ходила из угла в угол и страх скручивал узлом внутренности. Когда солнце практически скрылось и автоматически зажглись светильники во дворе, я уже два часа как сидела на террасе второго этажа и напряженно всматривалась в горизонт, пытаясь разглядеть летящий флаер. Тщетно. Меня охватил ужас. Тягостные навязчивые мысли заполнили голову, погребая под собой слабые доводы рассудка.
Что я буду делать без Кира? Почему я этой ночью не сказала, что люблю его? Почему я раньше не рассказала о своих чувствах?
Ледяной озноб пробил от макушки до пят. Меня колотило от собственных панических неконтролируемых мыслей. Все это время я знала, что он где‑то живет, пусть не рядом со мной, пусть далеко. Но он избежал участи пиратов, он живой и свободный. А как я буду жить, зная, что его нет на этом свете?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});