Том Бурке, конечно, хватил через край — у Аль Кармине нет ничего похожего па Распутина. Не будь он настоятелем своей церкви Джадсоп–мемориал, что на площади Вашингтоп–сквер, этот веселый парень просто сделал бы себе карьеру па Бродвее. Но именно такие люди нужны сейчас церкви, озабоченпой тем, как сохранить влияние на публику, и вот он надевает сутану…
Оперетта «Мир», о которой я расскажу подробнее ниже, как и все шоу этого священника, родилась здесь же, в церкви. Днем Аль Кармине занят церковными делами, а
по ночам он в своей холостяцкой квартирке сочиняет до пяти часов утра музыку.
Аль Кармине действует лихо, озорничает: вместо того, чтобы писать свои песни на слова поэтов и драматургов, он выбирает из литературных произведений приглянувшиеся ему строчки и варьирует их, переставляя слова или повторяя их.
— Для своей арии «Мир», — говорит он, — я взял у Аристофана строчку со страницы тридцатой, потом строчку со страницы сорок третьей и строчку со страницы сто двадцатой, а потом в уме играл с ними, пока получилась песня. У меня хорошая память, и я почти ничего не записываю, пока песенка не будет готова… Мне нравится все — от Бетховена до Пурселя, от Шенберга до Джона Кэджа, от Ричарда Роджерса до сочинителей евангельских песнопений, и я у каждого выбираю то, что мне приглянется…
Окончив теологическую семинарию, Альвип Карми- нес — он же Аль Кармине — сразу же пошел служить в церковь Джадсон–мемориал и начал заниматься нововведениями. Первые артистические программы оп показывал в своем храме в 1961 году. Они имели успех, публика валом повалила к этому веселому священнику.
Воскресная заутреня в Джадсон–меморнал включает «авангардный» балет и концерт джаза либо кантаты, сочиненные Аль Кармине на мотивы популярных песенок вроде «О, какое чудесное утро», «Если я люблю вас» или «Оранжевое небо».
— Прихожане любят балет, — рассказывает Аль Кармине. — Мы первыми показали в церкви прекрасную танцевальную программу с участием голых танцовщиц. Это было еще до того, как нагота вошла в моду на Бродвее. Но никто из верующих пе был шокирован. Сейчас мы действуем так: я сочиняю музыкальные пьесы и показываю их в церкви, наблюдая за тем, как принимает их публика. Если представление проходит успешно, я договариваюсь с импресарио и выношу спектакль на театральную сцену. Иные из этих пьес спорные, ультрасовременные. Некоторые люди спрашивают: «Как вы можете показывать такие штуки в церкви?» Я на это отвечаю: «Я решительно против всякой цензуры в искусстве, и я никогда не скажу драматургу или хореографу: мы хотим показать вашу пьесу или ваш танец, но вы должны
выбросить вот это и вот это место потому, что вы — в церкви. Это означало бы нарушение свободы художника…»
И вот мы с вами, читатель, в театре «Астор–плаза». Аль Кармине представляет свою музыкальную комедию «Мир»; в программке скромно добавлено: «По мотивам Аристофана». Текст Тима Рейнгольда, музыка Аль Кармине, режиссер Лоуренс Корнфельд. Сам Аль Кармине восседает у рояля, который стоит в зрительном зале — он придвинут вплотную к стене. Это пышущий здоровьем молодой человек с открытым, симпатичным, немного плутоватым лицом. Рядом с ним у ксилофона и четырех барабанов ударник–виртуоз. Вдвоем они заменяют оркестр. Сам Аль Кармине не только без устали играет весь вечер — кстати сказать, он великолепный пианист, — но и поет баритоном свою коронную арию «Мир». О том, что он священник, напоминает лишь круглый накрахмаленный воротничок, выглядывающий из‑под модного пиджака.
Как это сейчас принято в американском театре, Аль Кармине весьма вольно расправился с наследием Аристофана — уцелела лишь часть сюжетной линии пьесы, большая группа ее героев отставлена за ненадобностью. Действие перенесено из Древней Греции па юг США, да и этот юг изображеп весьма условно, я бы сказал, символически: в оперетте фигурируют добрый рабовладелец и довольные своей судьбой черные рабы.
Но тема о стремлении людей к миру, конечпо, осталась — при современных умонастроениях американцев никто не пошел бы в театр, если бы в пьесе под названием «Мир» она отсутствовала. Больше того, оперетта вдоволь нашпигована острыми сатирическими выпадами против военщины, Пентагопа, атомной бомбы и так далее. В целом же получилось довольно любопытное, веселое, а местами острое представление, идущее в быстром темпе и создающее у зрителей хорошее настроение. Каждый вечер умножает популярность этого, что называется «своего в доску», священника, который вместе со зрителями веселится, сидя за роялем.
Итак, акт первый: «Земля, потом небо». Вначале идет веселый диалог раба и рабыни, которые болтают о всякой всячине. Кто‑то за кулисами рычит и просит еды. Оказывается, это гигантская божья коровка, которую приручил
хозяин — она заменяет ему самолет. Появляется сам рабовладелец, добрый человек, которому надоели войны, бушующие на земле.
— Я полечу на небо, чтобы потолковать с богами, — заявляет он. — Пусть они запретят эти войны!
Девочка, дочь хозяина, весьма скептически воспринимает эту затею:
— Ты всегда был ненормальный, папочка. Ну как ты полетишь к богам на этом вонючем клопе?
Но белый господин непреклонен. Он седлает божью коровку и отправляется на свидание с богами, которые мирволят организаторам войн. На небе его встречает Гермес, игривый, манерный слуга и вестник богов с повадками гомосексуалиста, пройдоха и взяточник.
— Здесь ужасно пахнет, — говорит с гримасой Гермес. — Кто вы такой?
— Афинянин, — смиренно отвечает смертный господин, хотя мы только что видели его на юге США. — Ищу богов…
— Нашел кого здесь искать! — удивляется небожитель Гермес. — Богов давно здесь нет, они переехали на другой край неба: им надоело смотреть, как вы там без конца воюете, как на вас падают атомные осадки, как вы истребляете друг друга. Они оставили здесь только бога войны.
— А где богиня мира?
— Ее нет дома…
Смертный господин и Гермес куда‑то уходят, а на сцене появляется бог войны — в смокинге и с белой розой в петлице. С ним генерал Беспорядок. Они вносят на сцену гигантский унитаз — орудие войны. Льют туда из сосудов разные жидкости, потом спускают воду, и каждый раз гремит грохот взрывов — содержимое каждого сосуда уничтожает либо город, либо остров, либо целый континент.
— Это Афины, — приговаривает бог войны.
— Это Сицилия…
— Это Париж…
Очередь доходит до флакона, окрашенного в цвета американского флага. Тут машина войны почему‑то не срабатывает. Разъяренный бог шлет своего генерала за про- чищалкой, но тот возвращается ни с чем: в магазине про- чищалок нет. Бог заставляет генерала чистить унитаз
голыми руками, но он все равно не срабатывает. Бог войны срывает с генерала эполеты и швыряет их в унитаз. Тот горько плачет.
Появляются еще шесть смертных, забравшихся на небеса в поисках добрых богов. Они поют: «Мы хотим видеть мир снова», «Где мир? Где мир?..» Входят Гермес и «афинянин». Гермес объясняет непрошеному гостю, что он должен сейчас же умереть, поскольку людям находиться на небесах недозволено и нарушать порядок нельзя.
— Это действительно необходимо?
— Закон есть закон!
Но хитрому «афинянину» удается обойти закон: он подкупает Гермеса, сунув ему бутыль доброго вина. Больше того, Гермес за взятку выдает ему страшный секрет: богиня мира замурована в скале — ее упрятал туда бог войны. Смертные начинают неумело тормошить эту скалу. Она не поддается. «Афинянин» кричит:
— Так не получится! Пока что мы слышим одни разговоры о борьбе за мир, и нет никаких серьезных действий. Пока так будет продолжаться, мира нам не видать!..
В зале вспыхивают аплодисмепты — острая политическая реплика, хотя и сформулированная плакатно, в чисто газетном стиле, упала на благодатную почву; как это часто бывает теперь в американском театре, политический лозунг воспринимается аудиторией с большей эмоцией, чем что‑либо другое. У всех на уме Вьетнам!
Смертные берутся за дело дружнее и наконец освобождают из плена богиню мира. Она пробуждается от летаргического сна. С нею были замурованы в скале богиня процветания и богиня изобилия. Богиня мира на радостях лихо пляшет чечетку. Потрясенный «афинянин», не веря своим глазам, лепечет:
— Богиня мира… Это вы?..
Благодарная богиня мира тут же отдает ему в жены богиню процветания.
— Может быть, вы отдадите мне богиню изобилия?
— Нет, хватит с тебя и богини процветания. «Афинянин» огорчен: какое же это процветание без изобилия?
— Ну ладно, — ворчит он. — Мы как‑нибудь поладим…
Богини и смертные глядят с неба на землю: что же
там происходит? Под взором богини мира все меняется: войны кончились, сады расцвели, с неба не падает ничего, кроме дождя…