Адмирал Крюйс, донося Государю Петру Первому о результатах боя, необычно для рапорта написал образно: "можно верить, что из бывших на лодках побито более половины. Памятен этот день будет шведам. Я тебе, Великому Государю, истинно сказываю, что неприятель от нас до сего времени ни одной кошки или собаки, не то что человека достал языком; а мы знаем всё, что у них делается. Взяты нами в плен три капитана; у одного 11 ран, у другого семь; четыре поручика и прапорщика. Сказывали, что во время двукратного боя на Толбухиной косе погибло да ранено до 1000 человек. Сам главнокомандующий свейский ранен. Среди трофей этого дня было 500 ружей, найденных на берегу и мели, которые были заряжены пулями, рассечёнными на четверо, и обвитыми конскими волосами, что значительно усиливало опасность раны". Трофеи были очень кстати — среди гарнизона форта Кроншлота мушкетов не хватало половине.
Петр Первый и его приближенные о таком шведском конфузе узнали с удовольствием немалым, только дивились — остров почти двести лет был шведским, а про промоину ту шведы и не знали, да и разведку когда провели не удосужились ее до берега продлить… А промоины той сажени две шириной и глубиной сажень. Ну вот такое водяное несуразие, прихоть течения.
Впрочем сейчас у меня нет никакого желания потешаться над шведами, сам такой же, хоть и дешево отделался. Ну, относительно дешево. С мокрыми портками — неуютно. Вдвойне неуютно то, что я понятия не имею — дальше-то что делать? Поглядываю искоса на напарника. Вообще-то в самом начале знакомства вызвал он у меня резчайшую антипатию, больно уж выглядел этаким пендрючистым аристократом на ровном месте.
Но теперь моя антипатия несколько усохла и выветрилась. Ну, не так, чтобы очень, просто сильное глухое раздражение стало чуток послабее. Немного стыдно себе признаться в том, что когда к нам приехали минометчики, мне этот безногий даже уже стал почти симпатичен. До того момента, как он, не моргнув глазом, отправился перехватывать дорогу героической засадой. Потянув и меня заодно. У меня весь опыт устройства засады — только когда во время прохождения сборов в институте на военной кафедре, приказали мне для оживления скучного марша устроить засаду на колонну разморенных студентов. Взял я отделение, прихватили мы холостых патронов и отправились по возможности незаметно, срезая изгиб дороги. Тут и оказалось, что устроить засаду — не просто, сборы проходили под Мурманском. А там сопки сплошные, заросшие чахлой мелкорослой, но густой растительностью, вот и устраивай засаду — с одной стороны распаханные поля и если мы устроимся в придорожной канаве, то отойти никак не сможем, чистое самоубийство, а если на сопке, то либо ничерта не видим дорогу, либо сидим на склоне за камешками и опять же нас увидят в момент… Время поджимало, сели мы на склоне, ничего лучшего не придумав и обстреляли второй взвод, впереди которого переваливался замкомвзовда-2 Андрюха Зайцев. Взвод радостно заорал, обрадовавшись хоть какому-то развлечению и попер на нас, разворачиваясь в цепь.
— Пиф-паф, ты убит! — грозно заявил добежавший до нас Зайцев. Ствол его калаша дымился — на радостях замок-2 выпустил все холостые, что у него были. Рядом радостно вопили его подчиненные.
— Сам ты пиф-паф! Причем трижды! — гордо ответил я вставая. И нас всех погнали на дорогу офицеры, продолжать марш. Но в общем радости у меня после этого не возникло — хреновая вышла засада. Положили бы нас там, будь оно все на самом деле. Тем более третий взвод ловко выкатился нам в бок и тыл, да. Потому не шибко я мнил себя стратегом. А что за полководец этот калека — мне тоже не известно, во всяком случае с моей колокольни лезть вдвоем черт знает куда — глупость и все. Ну я то ладно — мне еще и то стыдно стало, что в общем я не блеснул, да и праздновать труса при том, что безногий калека берется выполнять задачу, а я…
— Слушай, а ты что так безоговорочно поперся сюда в засаду? — немного неожиданно спрашивает инвалид, продолжая тем не менее внимательно наблюдать за окрестностями.
— Это в смысле чего? — искренне удивляюсь я.
— В смысле картошки дров поджарить. Избыток героизма, или просто дурак? Не, я не для того, чтобы обидеть, мне просто интересно. Интересно откуда такие берутся.
— Ну уж если б кто говорил, так не ты — тихонько возмущаюсь я в ответ, поворачиваясь к нему. Он не замедляет посадить меня в галошу поглубже, показав пальцем понятный знак — нечего мне на него таращиться, мое дело вокруг смотреть.
— Я-то сначала подумал, что ты из Охотничьей команды, крутой как вареное яйцо и всякое такое… А ты лопух лопухом, балбес балбесом. Но вот как под монастырь подвести — так только от тебя и жди подвоха — со злым недоумением вдруг заявляет калека.
— Ты что белены объелся? Ты ж вроде старший, да еще и это… — так же злобно огрызаюсь я шепотом.
— Что еще и это? На мои ноги намекаешь? — еще злее шипит блондин.
— Ну да, и про них тоже. Ты ж вона уже частью чистый терминатор, тебе отстреленные части тела отстегнуть — раз плюнуть и опять в бой! Чего ты завелся-то? — сбавляю я немного градус накала, поняв, что хватанул лишнего.
— Собака ты плюшевая, свинья мохеровая, кабан шерстистый — странно ругается напарник, с которым сегодня меня судьба спарила.
— Ладно, насчет ног, извини, в запале сказал. Но если инвалид не протестует против задачи, то мне с ногами — вообще стыдно. Так понятно? Тем более, что остальные мои в самой гуще, а я вроде как прячусь.
— Значит дурак — уверенно резюмирует калека уже немного спокойнее.
— А хоть и так. Ты-то шибко умный. И чего тут развел психоанализ? — огрызаюсь я, но без особого запала.
— Я жить хочу — тихо и просто отвечает блондин и меня от таких обычных слов передергивает всерьез. Еще и потому, что довелось мне видеть чеченскую видеозапись, где именно так говорил наш паренек, которому ичкерийцы собирались "на камеру" отрезать голову, а он не понимал еще, что эти веселые, добродушные с виду бородачи сейчас будут его убивать. И его зарезали как барана, а он все твердил эту фразу. Пока не забулькал перерезанной глоткой. Тошное было зрелище, до холодного ужаса и бешенства бессильного. А тут этот еще…
— А я нет, можно подумать… Ты б хоть намекнул, что гнилая задача, а ты вишь из себя неколебимого героя корчил! Мне после пары людоедов хвастаться нечем, еще бы я там курдыбачиться бы начал. Ты б меня первым бы к ногтю, да еще и рассказал бы, какой я бесполезный — огрызаюсь я в ответ.
— Значит из-за твоей боязни, что будешь выглядеть как тебе на роду положено, мы тут оба уляжемся? Я ж старший, мне жопой вилять не гоже, тем более народу там было много. Сам им слова не сказал, а на меня теперь батон крошишь? Я ж все же старший — и что, мне артачиться против приказа? Ты ж как памятник стоял, прям Герой Кронштадта и Окрестностей! Весь из себя Медный Пеший!
— Да тыж…эээ… ну… Сам…эээ…
— Ага. Вот и сидим тут… А в целом как в старом анекдоте… (тут он оглянулся на тихое фырканье нашей кобылы и поправился) Ковбойском, да. Нажрались мы с тобой, Джонни, навоза за бесплатно оба…
— Слушай, а чего ты заволновался-то? Ну лежим и лежим. Никого нет, дорога не проезжая.
Тут я вспоминаю, что все это тарахтение вдали аккурат там, где мои друзья из команды, означает, что они в бою. А я тут вот с этим блондином пререкаюсь.
— Коттедж брать надо. Он тут ключ к местности. А мы лежим паршиво, если кто тут попрется — у нас никаких преимуществ нет — тоскливо и убежденно говорит безногий.
— С чего ты взял, что кто-то тут попрется? — неуверенно уточняю я у него. Пес его знает, но кажется мне, что боевого опыта у него поболе. Ну вот не объясню почему мне так кажется, но уверен.
— Непоняток много. Штуковина эта, пугалка. На кой черт она тут стоит? От чего отпугивает? Дорога не заминирована, одна растяжка фигова — не в счет. Простое объяснение — схрон тут и запасное направление для отхода если что. А нас тут в кустах прищучить — легче легкого. Мы и не рыпнемся. И самим не удрать и не видно толком по сторонам. Надо брать коттедж, а я как штурмовик сам понимаешь не фонтан, да и ты, хоть с ногами, а рассчитывать на тебя…
— Ты это… Извини если что. А за то, что мою шкурку спас — спасибо. Знал бы, что ты думаешь — взбутетенился бы против задачи этой. Если б хоть намекнул, ты сам-то как кинозвезда держишься. Близко не стань… — говорю я ему.
— Ладно, проехали… Но мы вообще-то можем и просто свалить. Обойдем в обрат эту пугалку и дернем подале отсюда. Точку засады нам никто конкретно не устанавливал — неожиданно предлагает он. И смотрит. Внимательно.
У меня как-то холодок проходит внутри живота. Ну да, в общем. Вполне можем. И трибунала тут никакого нет. И не узнает никто. И мне даже некоторое время его предложение кажется весьма соблазнительным. Стыдно самому признаться. Но вот нравится оно мне. Но с другой стороны прекрасно понимаю, что… А как это сформулировать-то? Совесть ест? Это как их называют — угрызения? Или мужское самолюбие? Черт, намешано всякого в обычном человеке…