ехать со мной, то только в статусе жены. Ты согласилась. Назад дороги нет. Уезжать надо уже завтра вечером. А в таком случае свидетельство о браке должно быть у меня сегодня.
— Почему? — спросила она совсем тихо.
— Потому что, если бы я приехал холостым, мне дали бы комнату в коммуналке, а если я приеду женатым, то мне положена отдельная квартира. Да-да, Лидия, ты же сама орала тут недавно на всю улицу, что я мерзкий тип, вот и не удивляйся. Значит, я должен соответствовать, значит, такой я и есть. Не стану тебя разубеждать. Я расчетливый и мерзкий. Замуж в чем за меня пойдешь? — спросил он, а она стояла и только смотрела на него. — Лидия! — Он легонько потряс ее за плечи. — Да ты непредсказуемая девица, оказывается, только что ставила мне тут ультиматумы, на коленки хлопалась, а теперь как будто в спячку впала. Некогда нам, Лидия, некогда. Замуж в чем нынче выходят? — громко спросил он.
— В белом, — тихо сказала она.
— Правильно. А ты, — он бесцеремонно осмотрел ее с головы до ног, — в чем-то не очень новом, коричневом и вязаном. И дырка вон на локте.
Лида посмотрела на себя, ей стало дико стыдно, она и правда была в древней коричневой юбке, заштопанной блузке и вязаной старой жилетке. Ей давно было все равно, в чем ходить на работу, она же всегда переодевалась в свой серый нелепый халат.
— Пойдем, — сказал он, взял ее за руку и повел за собой.
Они вышли из кабинета и пошли по длинному коридору. У двери «сестринской» Лида уперлась и тихонько загудела.
— Ладно тебе, — сказал Юрий Валерьевич. — Ты теперь в официальном статусе, вот и веди себя соответствующе. Плечи расправь, подбородок вверх. Ты самая красивая, поняла? Только такой может быть моя невеста. — И он толкнул дверь «сестринской».
— Девочки, доброе утро! — громко сказал он под оглушительный визг: девчонки переодевались, Надя подтягивала хлопчатобумажный серый чулок, полуголая Марьяна юркнула за занавеску. — Не одолжите ли нам один белый халат? На один день, на сегодня. Очень нужно. Дело в том, что мы с Лидией женимся, а про белое платье совершенно забыли. Любовь затуманила нам мозг, знаете ли. Но поскольку мы — люди, бесконечно преданные медицине, то и белый халат нам вполне подойдет? Правда, Лидия?
Лида молча кивнула под испепеляющими взглядами. Повисла долгая пауза. Потом откуда-то из дальнего угла кто-то из завистливых медсестер прошипел: «Поздравляем». И только Марьяна, высунувшись из-за шторы, искренне улыбнулась и сказала:
— Я так рада за вас! Пойдемте в процедурный кабинет, у меня там новый халат припрятан, думала себе, когда комиссия с проверкой приедет, но раз у вас такой особый случай. Пойдем, Лидусь. Ты чего, плакала?
Через двадцать минут Лидочка была почти настоящей невестой. Любопытство и девичья солидарность пересилили зависть и обиды, так что все девчонки, медсестры, санитарки и даже доктора примчались в процедурную, вытолкав в коридор Юрия Валерьевича: видеть невесту до свадьбы жениху не полагалось. Все суетились, веселились, хихикали и бегали туда-сюда. Свадьбы во все времена слаще меда для девушек всех возрастов: кто же пропустит сказку, которая случается наяву. Сначала занялись нарядом: новый, хрустящий от крахмала халат оказался сильно велик худенькой Лидочке, но его собрали на талии в складку и подвязали поясом с бантом, получилось даже красиво. Кто-то притащил помаду, кто-то подрумянил Лидочке щеки, а Марьяна заплела косы «колоском». Мария Дмитриевна принесла брошку — букетик фиалок, Аглая щедро обрызгала духами ее, а потом на радостях и всех остальных. Фаты не нашлось, от тюля и марли на голове Лидочка наотрез отказалась, но находчивые подружки невесты мигом оборвали герань на подоконнике и вставили Лидочке в волосы яркие красные цветы. Под конец прибежала рыжая Женька и протянула Лидочке чулки и туфли.
— Вот, — сказала она, запыхавшись. — Домой бегала. Чулки настоящие капроновые. Забирай! Надевай! А туфли с собой возьмешь, а то замараешь на улице. Потом, в загсе наденешь.
Лида смотрела на них, как будто все это происходило не с ней, как будто она была под наркозом. Она была Золушкой, а вокруг сновали феи-крестные. Каждую минуту кто-то чмокал ее в щеку, поправлял волосы и повторял: «Какая же ты красивая, Лидка! Какая ты счастливая!»
Расписали их очень быстро. Лида втайне надеялась, что их заставят подавать заявление или выжидать какой-нибудь «испытательный срок», уж больно стремительно все вдруг стало происходить в ее жизни, но оказалось, что все работницы загса и паспортного стола прекрасно знали Юрия Валерьевича и ради него, конечно же, сделали исключение. Вот только у Лидочки с собой не оказалось паспорта, а без него поженить их не могли. Она спохватилась и хотела было бежать домой, но ее остановила Маргарита Михайловна, их соседка, она работала паспортисткой.
— Погоди-ка, — сказала она. — Боюсь я, девонька, мать твоя заартачится. Я смотрю, свадьба у вас… дело срочное, благословения материнского вы вряд ли просили, да оно, честно сказать, так-то и лучше. Дай-ка, Лидок, я сама к вам схожу, скажу Катерине, перепись работников в больнице, или еще чего наплету, для чего срочно паспорт понадобился. Не боитесь, ребятки, посидите тут, погодите пока. Будет вам Лидкин паспорт.
Они присели на стулья под портретом Ленина и стали ждать. Лида боялась поднять глаза. Она боялась смотреть на Юрия Валерьевича, она вообще боялась смотреть. Это было как будто настоящее похищение, только наоборот, будто она долго-долго была в заложниках, и вот кто-то наконец-то решился ее освободить.
— Все в порядке? — спросил он и накрыл ее ладошку своей большой рукой.
Она кивнула.
— И как ты себя чувствуешь? Я как доктор обязан задать этот вопрос.
Она все так же не поднимала глаз, но по его тону поняла, что он улыбается.
— Очень хорошо, — сказала она. — Я… очень вам благодарна.
А уже через полчаса ее жизнь изменилась. Прежняя, старая жизнь закончилась. Это и было ее решением. Теперь у нее была новая жизнь. У нее был муж, новая фамилия, а на пальчике — тонкое золотое колечко, настоящее, обручальное. Как и где он успел его найти — это была загадка. Но она ухватилась за это колечко как за спасательный круг. Ей было ужасно страшно, а еще ей было больно, хотя все случилось так, как должно было случиться. От той, прежней Лидочки все равно уже не осталось почти ничего, кроме одного — она по-прежнему любила только его, того своего Леню, и предать его она не могла. Но и жить той старой жизнью в вечном унижении и совсем без надежды было