— Но для чего он вам дал этот эликсир? — спросила Мария де Монбазон. — Это кажется мне странным подарком…
— Он говорил, что эта жидкость, придавая мне вид заразного больного, сможет отгонять моих врагов, а в некоторых обстоятельствах и спасти мне жизнь. По-моему, этот момент настал.
— Мне очень это не нравится. А если этот эликсир ядовит?
— На кой черт он дал бы мне яд, если все другие его дары оказались очень полезны?
Ничто не могло разубедить Франсуа воспользоваться этим эликсиром, и королевскому курьеру, когда тот появился в замке, было сказано, что господин герцог сильно болен, что курьера явно почти не взволновало.
— Но не до такой же степени, чтобы быть не в состоянии прочесть письмо? — возразил курьер. — Причем я должен передать письмо в собственные руки герцогу, — прибавил он, видя постную мину Брийе, который уже почтительно протягивал руку, чтобы взять послание.
— В таком случае, сударь, вам придется подготовиться к тяжелому зрелищу, — с глубоким поклоном ответил Брийе.
Эликсир врача из Мартига действительно вызывал неожиданный эффект. Лежащий на смятой постели Бофор в распахнутой на груди рубахе казался жертвой очень сильной кори. Его лицо, шея и тело были покрыты красными, отвратительными на вид пятнами. У изголовья постели рыдала Мария де Монбазон, уткнув нос в платок.
— Что хочет от меня король? — слабым голосом спросил Франсуа.
— Об этом вам скажет письмо, ваша светлость.
Король требует вас к себе, я полагаю…
— В таком случае, сударь, прочтите мне его, ибо зрение мое ослабело из-за болезни.
Именно это было причиной безутешных рыданий герцогини. Воздействие чудодейственной жидкости оказалось еще более удивительным, чем ожидалось. Но и мнимого больного, погрузившегося в полную слепоту, она повергла в ужас. Если она не пройдет, Бофор был готов признаться в чем угодно, чтобы только его казнили без отсрочек.
Королевскому курьеру этот спектакль показался наигранным. Он вытащил из-за пояса нож и, не говоря ни слова, резким движением поднес его к глазам Франсуа, который без всякого притворства даже не моргнул. И только тогда Нейи поверил и сказал:
— Простите меня, ваша светлость, но приказ короля строг… Сейчас я прочту вам его письмо.
В этом послании на первый взгляд не содержалось ничего, что могло бы вызвать тревогу.
«Мы узнали, что господин Сен-Мар пытался вовлечь вас в дурные дела, но вы отказались участвовать в заговоре, — писал Людовик XIII. — Мы вам обещаем забыть об этом при условии, что вы немедленно явитесь к нам, чтобы сообщить обо всем, что вы знаете…» Тем не менее Бофор почувствовал, что тон письма не оставляет надежд на прощение короля или хотя бы на его забывчивость.
— Как вы сами можете убедиться, сударь, — горестно вздохнул герцог де Бофор, — я не в состоянии исполнить приказ его величества, но я, если это будет угодно Господу, как только почувствую себя лучше, тотчас предстану перед королем. Пока же, госпожа герцогиня, прошу вас сделать все, чтобы господин де Нейи был принят, как то подобает его положению и тому, кого он представляет…
Потрясенный всем увиденным, курьер на следующий день выехал в Тараскон, где в то время находился Людовик XIII, оставив всех обитателей замка Вандом донимать герцога де Бофора — он встал с постели, но лишь для того, чтобы пересесть в кресло, ибо по-прежнему ничего не видел, — просьбами о бегстве. Кроме Марии, все — его друзья Анри де Кампьон и Воморен, его конюшие Гансевиль и Брийе — все умоляли герцога де Бофора бежать.
— Этот человек вернется, но уже во главе отряда солдат, — умоляла Бофора его подруга. — Надо бежать, друг мой!
— Как бежать, если я ни черта не вижу? Даже не заикайтесь при мне об этом: если я не обрету зрения, то предпочту смерть…
— Не будьте глупцом! Я предполагаю… в конце концов, я хочу верить, что зрение к вам вернется, когда прекратится действие этого проклятого эликсира. Пока же позвольте одному из ваших друзей поехать приготовить перемены лошадей вплоть до устья Сены, где вы сможете сесть на корабль, чтобы отправиться к герцогу Сезару.
— Я еду сию же минуту, — объявил Анри де Кампьон. — Я найму в Гавре корабль и буду ждать вас в Жюмьеже, но, если я смею позволить просить вас об этом, госпожа герцогиня, разрешите герцогу ехать одному! Скандал будет слишком громким, если станет известно, что вы следуете вместе с ним, а лишнее недовольство может повредить нашему другу…
— Я еще не решил, поеду ли я, — возмутился Франсуа. — Кто отдает здесь приказы?
— Вы, ваша светлость… Как вам будет угодно, если вы на это способны, — заметил Гансевиль. — Но мы, кто вас любит, готовы оспорить ваше решение и спасти вас вопреки вашей воле!
— Но разве что-нибудь предвещает, что король желает мне зла?
— Ничто не предвещало подобного в 1626 году, когда король призвал герцога Сезара в Блуа, но оказалось, лишь для того, чтобы бросить его в тюрьму вместе с господином Великим Приором, — не преминул напомнить Воморен. — Позвольте Кампьону ехать и попросите госпожу герцогиню вернуться домой. Никого не удивит, если она будет жить в замке Монбазон, но если она поедет с вами…
— Они правы, друг мой, — со слезами согласилась молодая женщина. — Мне тяжело с вами расставаться, но я слишком вас люблю, чтобы прежде всего не желать вам добра.
— Милая моя подруга, — прошептал растроганный Бофор. — Подумать только, что я даже не могу больше видеть вас! Поступайте как хотите, но знайте одно: я уеду лишь тогда, когда Бог дарует мне радость унести с собой образ вашего дивного лица…
— Будем надеяться, что Бог соизволит поторопиться, ибо времени у нас почти нет!
Поэтому Анри де Кампьон уехал один, тогда как другие остались в замке ждать прозрения Бофора, рассказывая друг другу о малейших внушающих надежду признаках. Большую часть времени они проводили в соборе святого Георгия, моля Бога сжалиться над бедным Бофором, которого все так любили. Красные пятна начали сходить, хотя слепота упорно не хотела отступать; но вечером, на четвертый день после отъезда Анри, герцог де Бофор вдруг вскочил с кресла и закричал:
— Я вижу! Вижу! Боже всемогущий, ты простил меня, хотя я и солгал! Да будет благословен Господь!
Герцог упал на колени, предавшись пылкой молитве, и всем показалось, будто жизнь вокруг возродилась. Через час Франсуа, опьяненный радостью от того, что вырвался из объятий тьмы и вновь оказался среди живущих полной жизнью людей, вместе с Вомореном, Гансевилем, Брийе и своим камердинером галопом выехал из ворот Вандома, чтобы направиться в долину Сены. Стоя у окна замка, Мария смотрела, как Франсуа исчезает в синих сумерках уже по-летнему теплого вечера. Завтра днем она тоже уедет в Монбазон, где ненадолго задержится перед возвращением в Париж. Ей стало легче на душе оттого, что Франсуа был на пути к свободе. Но она не могла не чувствовать глубокой грусти: ведь он не настаивал на том, чтобы она осталась с ним, хотя она была готова пренебречь любым позором, бросить все, чтобы отдать ему свою жизнь; Мария де Монбазон была достаточно опытна и понимала, что в любви — исключения здесь очень редки! — один всегда любит сильнее, чем другой. В их паре сильнее любила она, даже если в часы близости он был самым неистовым, самым пылким из любовников. Она ждала его так долго, хотя весь Париж давно считал их любовниками. Она так долго грезила о нем, исходила муками ревности, страдала душой, томилась телом. И вот в один прекрасный вечер они стали близки, и счастью Марии не было предела. Наконец-то он принадлежал ей! Он страстно любил ее, он подарил ей бесконечную полноту жизни, он исполнил все самые смелые ее желания, он боготворил ее! И был счастлив сам. Она дала себе клятву, что больше никогда его не отпустит, но для этого было необходимо, чтобы продолжалась волшебная гармония их тел. — Так будет, пока я буду красива! — часто шептала она, внимательно изучая в зеркале свое очаровательное лицо и безукоризненное тело. — Пока буду красива! А что потом?