Гитлер на заводе Круппа
Впервые я Гитлера увидел на митинге в 1930 году, когда он еще не был у власти.
Мы на этот митинг пошли вместе с Тевосяном. Истеричность выступления Гитлера произвела на многих большое впечатление. После выступления здесь же на месте производилась запись в национал-социалистическую партию. Записалось много. Эссенская организация национал-социалистов численно значительно выросла.
Затем я видел Гитлера на заводе Круппа. В этот день я рано утром вернулся из Берлина. И уже на вокзале почувствовал, что в городе что-то происходит — вокзал, привокзальная площадь и все улицы были украшены флагами.
Около дома на Егерштрассе, где я жил, расхаживал полицейский.
— По какому случаю вывешены флаги? — спросил я его.
— Гитлер и Геринг вчера приехали в город, — ответил он и прошел дальше, чтобы избежать дальнейших расспросов.
Я поднялся к себе на второй этаж. Жена рассказала мне, что вчера все жители города были на улицах. Машину, в которой ехал Гитлер, забрасывали цветами. Сегодня Гитлер на заводе Круппа.
Я отправился туда.
Сторож у ворот, здороваясь со мной, сказал, что Гитлер и Геринг только что проехали через эти ворота на завод.
— Я их и открывал им, — с гордостью сообщил он мне. — Сейчас они, вероятно, в прессовом цехе.
Прессовый цех был гордостью завода — здесь был установлен самый мощный в мире пресс, на котором достигалось давление до пятнадцати тысяч тонн. Высокий пролет цеха с кранами грузоподъемностью по триста тонн походил на некий храм, воздвигнутый высшему божеству, царящему здесь, — технике. Когда здесь ковались слитки весом свыше двухсот тонн — от них нельзя было отвести глаз. Вот огромный слиток на выдвижном поду нагревательной печи выкатывается в ковочный пролет, цепями, свисающими с крюков крана, приподнимается и передается к прессу. Повинуясь плавным движениям руки мастера, крановщик подает слиток на платформу и, наконец, вводит между колонн пресса. Свисток мастера, плавное движение кисти его руки — оператор приводит в движение механизм. Нажим — и двухсоттонный стальной слиток, как крутое тесто, расползается по сторонам. Со слитка сваливается толстый слой окалины.
Я часто бывал здесь, знал начальника цеха Гуммерта. Это был крупный специалист по ковке. Он хорошо знал процесс производства и как дирижер большого симфонического оркестра превосходно управлял уникальным оборудованием.
Понятно, что прессовый цех администрация завода всегда показывала именитым посетителям. Когда я вошел гуда, то у самого пресса увидел большую группу людей. Гитлер стоял в центре, что-то говорил и сильно жестикулировал.
Зачем он приехал в Эссен? Не затем же, чтобы посмотреть, как куют большие слитки.
За обедом я спросил Рауэ:
— Зачем это Гитлер пожаловал в Эссен?
— Официально — на свадьбу к эссенскому гауляйтеру, а на самом деле трудно сказать зачем. По всей видимости, у него много вопросов, требующих обсуждения с Круппом, Тиссеном и другими. Большую часть времени он проводит с ними… А нашим гауляйтером он недоволен. Мне передавали, что когда он сидел за свадебным столом, то поставил перед собой бутылочку Апполинариса и сделал всего несколько глотков этой воды, есть ничего не стал, хотя на столе были такие блюда, что сам Лукулл бы от зависти заикаться стал.
Гитлер считает, что гауляйтер сделал слишком дорогие подарки своей невесте, — продолжал Рауэ. — Вообще они слишком много лично себе забирают.
Никогда раньше в Германии этого не было. Кстати, вы слышали новый анекдот о Геринге? Так слушайте. Закрыли Бранденбургские ворота — там производятся крупные работы — все проемы переделываются в шкафы для костюмов Геринга.
(О Геринге ходили слухи, что он сшил себе невероятное количество костюмов и очень любит переодеваться, появляясь на митингах и собраниях каждый раз в новом костюме.)
…Вечером из Эссена выезжала группа практикантов, закончивших свою работу на заводе. Мы с женой пошли на вокзал, чтобы проводить их. Это стало у нас традицией: когда кто-либо из практикантов уезжал, все остающиеся собирались на платформе.
Экспресс Париж — Рига стоит здесь всего две минуты. Обычно все быстро втаскивают свои чемоданы и поспешно прощаются. Раздается голос дежурного, он поднимает палку с белым кружочком на конце, поезд трогается и быстро набирает скорость. Так было и этот раз. Но не успели мы направиться домой, как к противоположной стороне платформы стал подходить поезд. Все, кто находился на платформе, стремительно бросились к нему. Я тоже бросился вместе со всеми — мне показалось, что там что-то случилось.
Мимо меня медленно прошли два вагона. У окна одного из них стоял Гитлер. Он опирался подбородком о согнутую в локте руку и смотрел куда-то вдаль, не обращая никакого внимания на то, что происходит на платформе. Он, казалось, был чем-то озабочен. Несколько раз до этого я видел его на митингах, а также в кино, когда передавали хронику. Там он был всегда сильно возбужден, что легко было заметить по горящим глазам, искаженному лицу и энергичной жестикуляции.
Здесь же передо мной было лицо сильно уставшего человека с потухшим взглядом ничего не выражающих глаз. Мне даже показалось, что это не глаза, а пустые глазницы. Я хорошо разглядел Гитлера, так как он медленно проплыл мимо меня на расстоянии какого-нибудь метра. Осатаневшая толпа, увидев фюрера, чуть было не сбила меня с ног, бросившись сплошной массой к вагону. Начались истошные крики: «Хайль! Хайль! Хайль!»
Утром знакомый шофер из эссенской конторы Деропа[111]сказал:
— Гитлер вначале проводил совещание в Эссене, затем они переехали на виллу Круппа — Хюгель, а потом перебрались в Мюльхайм к Тиссену. Все договариваются.
Но тогда еще никто не предполагал, что близится варфоломеевская ночь и эти переговоры являются завершающим этапом перед разгромом штурмовых отрядов и перед началом планомерной организации мощной военной машины рейхсвера.
«Ночь длинных ножей»
В ночь с 29 на 30 июня из Эссена выезжали пять советских инженеров, закончивших практику. Мы с женой отправились, как обычно, на вокзал, чтобы проводить их.
Ровно в двадцать одну минуту первого подошел поезд, отъезжавшие сели в вагон, а мы, пожелав им счастливого пути, отправились по домам. С вокзала мы возвращались по пустынным улицам. Газовые фонари были притушены и горели через один. Город был погружен в глубокий сон.
Казалось, что в этом промышленном юроде, живущем жизнью завода, не может быть никаких перемен, так же как в ритме заводского производства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});