Читать интересную книгу Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий - Харуки Мураками

Принесли бокал вина и еще орешков. Когда бармен удалился, Сара снова заговорила:

– Со мной подобного не случалось, но я могу представить, как это тяжело. Но со временем, немного оправившись, разве ты не мог что-нибудь выяснить? Ведь если оставить такую нелепость без объяснений, вся жизнь может пойти под откос! Как же ты выдержал?

Цкуру чуть заметно покачал головой.

– На следующее утро, как рассвело, я сочинил убедительный предлог для домашних, сел в «Синкансэн» и уехал в Токио. Что бы там ни случилось, оставаться в Нагое больше не мог ни дня.

– Я бы на твоем месте осталась, пока все не выясню.

– У меня тогда не было сил, – вздохнул Цкуру.

– Или желания узнать правду?

Цкуру уперся взглядом в собственные руки на столе.

– Скорее, я просто боялся увидеть, что за правда мне откроется, – сказал он, осторожно подбирая слова. – Я считал, что все равно эта правда не спасет меня, какой бы ни оказалась. Почему – сам не знаю, но был в этом уверен.

– И сейчас еще уверен?

– Трудно сказать… – вздохнул Цкуру. – Но тогда – абсолютно.

– И потому сбежал в Токио, спрятался в своей квартирке, заткнул уши и закрыл глаза, так?

– Если коротко – да.

Сара протянула руку через стол и накрыла ею пальцы Цкуру.

– Бедный Цкуру Тадзаки, – вздохнула она. От ее касания по телу Цкуру пробежала мягкая волна. Чуть погодя Сара отняла руку, взяла свой бокал и поднесла к губам.

– С тех пор я езжу в Нагою только по крайней необходимости, – продолжал Цкуру. – И даже тогда из дому стараюсь не выходить, а если все-таки нужно, заканчиваю дела – и сразу назад. Мать с сестрами беспокоились, приставали с расспросами, что со мной и все такое, но я им ничего не рассказывал. Просто язык не поворачивался.

– И где сейчас эти четверо, чем занимаются, ты не знаешь?

– Понятия не имею. Они о себе ничего не сообщали, а сам я, если честно, и знать не хочу.

Она повертела в пальцах бокал, наблюдая за переливами цвета в вине. Будто вглядывалась в чьи-то судьбы. Потом заговорила снова.

– В общем, странно все это звучит. Похоже, те события очень серьезно изменили тебя. Так, нет?

Цкуру коротко кивнул.

– Думаю, во многом я стал другим человеком.

– В чем, например?

– Например, стал чаще выглядеть занудой и жалким ничтожеством в глазах других людей. А может, и в своих тоже.

Сара долго смотрела на него. И наконец очень серьезно произнесла:

– Лично я не считаю тебя ни занудой, ни жалким ничтожеством.

– Спасибо, – сказал Цкуру и легонько потер виски. – Но с этим мне приходится разбираться самому.

– Все равно не понимаю. – Сара пожала плечами. – В твоей голове – или в душе, а то и там, и там – осталась незаживающая рана. И тем не менее за все эти пятнадцать или шестнадцать лет ты так и не захотел узнать, что же заставило тебя так мучиться.

– Да не то чтоб не хотел… Но теперь, мне кажется, лучше просто об этом забыть. Слишком давно это было – и слишком глубоко в памяти похоронено.

Сара поджала губы.

– Но это же очень опасно.

– Опасно? – не понял Цкуру. – Чем же?

– Как бы ни хоронили мы свои воспоминания… – она посмотрела на него в упор, – историю своей жизни не сотрешь. И как раз об этом лучше не забывать. Историю не стереть и не переделать. Это все равно что убить самого себя.

– И почему мы об этом заговорили? – пробормотал Цкуру как можно небрежней, словно бы наполовину себе самому. – Эту тему я никогда ни с кем не обсуждал, да и теперь не собирался.

Сара чуть заметно улыбнулась.

– Видимо, теперь понадобилось обсудить? И даже острей, чем ты думаешь?

В то лето, вернувшись из Нагои в Токио, Цкуру постоянно ловил себя на странном чувстве, будто все его тело полностью перестроилось. У знакомых предметов вокруг словно исказились цвета, как будто он смотрел на них через светофильтры. Он стал слышать звуки, которых раньше не различал, и перестал различать то, что раньше прекрасно слышал. От любого движения делалось так неуютно, словно изменилось земное притяжение.

Пять месяцев после приезда в Токио он жил на пороге смерти. Заполз в свою крошечную, но бездонную черную нору и жил там в полном одиночестве и постоянной опасности заснуть и провалиться в Ничто. Но страшно ему не было. Он лишь думал: как это все-таки просто – туда провалиться.

Вокруг его норы простиралась, докуда хватало глаз, земля с расколотыми каменными валунами. Ни капли воды, ни единой травинки. Ни цвета, ни света. Ни солнца, ни звезд, ни луны. И никаких направлений. Только странные сумерки да бездонная мгла, сменявшие друг друга в свой черед. Существование на самой границе сознания. Хотя были в его норе и странные обитатели. В сумерках к нему прилетали птицы с острыми, как ножи, клювами и безжалостно выклевывали из него куски мяса. Но когда наступала мгла, птицы исчезали куда-то, и нора в полной тишине наращивала на дыры в его теле новую плоть.

Из чего же состоят эти новые куски плоти, Цкуру не понимал. Какие-то тени стайками собирались вокруг него и откладывали такие же тени яиц, которыми и заполняли в нем дыры. А потом мгла отступала, в сумерках опять прилетали птицы – и вновь выдирали из него мясо кусок за куском.

В то время он вроде был собой – а вроде и нет. Да, это он, Цкуру Тадзаки – и в то же время кто-то другой. Когда боль становилась невыносимой, он отделялся от своего тела. И уже снаружи, с небольшого расстояния наблюдал, как Цкуру Тадзаки корчится в муках. Если собрать волю в кулак, такой фокус проделать несложно.

И сейчас еще нет-нет да и просыпается в нем эта способность – отделяться от своего тела. И относиться к своей боли так, словно ею мучается кто-то другой.

Они вышли из бара, и Цкуру предложил Саре чего-нибудь перекусить. Да хоть пиццы.

– Есть пока не хочется, – сказала Сара.

– Тогда, может, ко мне? – пригласил он.

– Прости, но я сегодня немного не в том настроении, – с трудом, но твердо ответила она.

– Это потому, что я болтал всякую чушь? – уточнил Цкуру.

Она тихонько вздохнула.

– Да нет. Просто хочу немного подумать. Про всякое-разное. Поэтому сегодня, если ты не против, я поеду домой.

– Да, конечно, – сказал Цкуру. – Я так рад, что мы снова встретились. Жаль только, разговор получился какой-то нерадостный…

Несколько секунд Сара молчала, поджав задумчиво губы. Потом решилась:

– Слушай. А давай ты меня снова куда-нибудь пригласишь? Ну то есть, конечно, если сам захочешь…

– Конечно, давай. Если я тебе не в тягость.

– Ну что ты.

– Вот и отлично, – сказал Цкуру. – Я тебе напишу.

Расстались они у входа в метро. Она поднялась на эскалаторе и села на кольцевую Яманотэ, он спустился по лестнице на линию Хибия, и оба вернулись каждый в свое жилище. Думая каждый о своем.

О чем думала Сара, он, конечно же, знать не мог. А о чем думал он сам, ей лучше не знать. Ибо есть мысли, которых вслух не высказывают, их следует держать при себе. Именно такие мысли и занимали голову Цкуру в метро по дороге домой.

3

За эти полгода скитаний в расщелине между жизнью и смертью Цкуру сбросил аж семь кило. Что совсем не удивительно, ведь он почти ничего не ел. Пухловатые прежде щеки ввалились, укоротить ремень оказалось недостаточно, пришлось покупать новые брюки на пару размеров меньше. Ребра стали похожи на прутья дешевой клетки для птиц. Спина искривилась, плечи ссутулились. Похудевшие ноги напоминали конечности цапли. Да это же тело дряхлого старика, подумал он, увидев себя однажды в зеркале нагишом. Или даже тело умирающего…

Ну что ж, если похож на умирающего – ничего не поделаешь, сказал он своему отражению в зеркале. Ведь в каком-то смысле ты и правда на грани смерти. Все равно что опустевший кокон, из которого уже вылупилось насекомое, – зацепился за ветку, но готов сгинуть из этого мира навеки при первом дуновении ветерка. И все-таки это жуткое сходство потрясло его до глубины души. Застыв перед зеркалом, он разглядывал свое голое отражение, как телезритель, не способный оторваться от новостей, в которых показывают землетрясение или наводнение в какой-нибудь далекой стране.

И вдруг его поразила жуткая мысль: а может, он вообще уже мертв? Что, если прошлым летом, когда те четверо отреклись от него, юноша по имени Цкуру Тадзаки на самом деле испустил дух? Осталась одна внешняя оболочка, которая кое-как продолжает двигаться и за минувшие полгода основательно изменилась? Ведь и лицо его, и тело уже совсем другие, да и глаза по-иному глядят на мир. Холодок от ветра на коже, журчанье воды в реке, свет, прорывающийся меж облаков, оттенки распускающихся цветов по весне – все теперь не такое, как прежде. Так, может, он уже переродился в некое иное существо? Тот, кто отражается в зеркале, вроде похож на Цкуру Тадзаки, но только на первый взгляд. Внутри он уже совершенно другой, хотя и называет себя Цкуру Тадзаки удобства ради. Пока называет – просто потому, что другого имени еще не придумал.