Читать интересную книгу Аннигилятор (ЛП) - "РуНикс"

А может, это было все не то. Может быть, дело было в том, что она так долго видела, как он убивает людей без малейших эмоций, что он ассоциировался у нее с опасностью.

Причина, по которой она знала, что он богат, заключалась в том, что он никак не мог иметь доступ в клубы и другие части этого грязного преступного мира, если у него не было денег. Только два типа людей имели такой доступ — рабы или покупатели, и он был самым далеким от раба, которого она когда-либо видела. Хотя она не знала, был ли он покупателем, была ли у него своя секс-рабыня или целый гарем, обслуживающий все его потребности.

От этой мысли у нее во рту остался гнилой привкус. Учитывая то, что он делал на стороне, одновременно преследуя ее, она задавалась вопросом, есть ли у него время. И почему он делал то, что делал, почему никто не знал его, или кем он был вне этого, она не знала. Она ничего не знала о нем, несмотря на то, что знала его много лет, и несмотря на то, что была одной из единственных, кто видел его лицо.

Чувствуя себя старше своих двадцати четырех лет, уставшая до костей от простого дыхания, она держала лицо ровно, разрывая их взгляды и смотря в воду.

— Глаза.

Медленное, нарочитое повеление слова пронзило ее тело. Она стиснула челюсти, не понимая, что он здесь делает и почему говорит с ней, хотя никогда не говорил того, что она хотела услышать.

— Я больше не буду спрашивать.

Что-то в тоне его голоса, похожее на лезвие, прорезало ее замешательство, заставляя инстинктивно реагировать ту маленькую часть внутри нее, которая знала, что он опасен. Это напомнило ей о кураторе, который был у нее, когда ей было четырнадцать лет, обучая ее искусству послушания нужному мужчине. Она научилась не послушанию, а страху.

Она повернула шею, чтобы снова посмотреть на него, и ее взгляд встретился с его дьявольскими непохожими глазами, ожидая, в ее теле застыл страх после воспоминаний о подростковом обучении.

Он наклонил голову в сторону.

— Боишься меня, flamma?

Костяшки пальцев на ее руках побелели от ее хватки. Нет, она не боялась его. А может, и боялась. Он вызывал в ней совершенно разные эмоции.

— Ты не дашь мне услышать свой голос? Даже если я дам тебе ответ?

Вопрос был мягким, но достаточно действенным, чтобы заставить ее сердце заколотиться. Ответит ли он ей? Или он с ней шутит? Судя по его лицу, она не могла этого понять.

— Ответишь? — наконец сдалась она, заговорив с ним впервые за несколько месяцев, сглотнув, когда мужчина с ее ответами замер у стены.

— Когда-нибудь.

Горькое разочарование обрушилось на нее, за ним последовала ярость, слова сорвались с ее губ в шквале, который она так долго сдерживала.

— Ты хуже этих чудовищ. Ты даешь надежду и каждый раз отнимаешь ее. — Она отвернула лицо, ее губы дрожали, ненавидя легкость, с которой она плакала, легкость, с которой она чувствовала. — Держись от меня подальше. Я не хочу иметь с тобой ничего общего.

Он оставался неподвижным рядом с раковиной, прислонившись к стене, непринужденный, но настороженный, его дьявольский взгляд неотрывно следил за ней, пока она продолжала молчать.

— Они будут здесь через несколько минут, — сказал он ей, переключив внимание на ее продолжающееся, намеренное молчание.

Она уже знала это. Это не было новостью.

— Я хочу, чтобы вы рассказали им, что произошло. — Он выпрямился, опираясь на стену, к которой прислонился, пока говорил. — Скажи им, что здесь был Человек-Тень.

Зачем?

Она чуть было не спросила, но прикусила язык, ее взгляд насторожился, когда она посмотрела на человека, которого боялся почти весь преступный мир, и не зря. Все его выражение лица оставалось нейтральным, как это обычно и бывает, но глаза сверкали. Он не ответил на ее немой вопрос, отказываясь признать его, как и она отказалась его озвучить.

Она смотрела, как он полез во внутренний карман пиджака, достал черную вечную розу и положил ее на стойку рядом с раковиной.

— Если я буду держаться от тебя подальше, ты будешь скучать по мне, flamma.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Да пошел он.

Она хотела спросить его, почему он оставлял их для нее, почему именно эту розу, почему именно после убийства. Теперь у нее их было пятнадцать штук, целый букет, который она прятала в коробке, чтобы никто не украл. Как ни странно, это был единственный подарок, который она когда-либо получала, и она дорожила им, как и одеждой, которую он приносил ей каждый раз.

Она огляделась, пытаясь найти пакет с одеждой, но поиски ничего не дали. Ничего. Сумки не было.

Она подняла на него глаза, огонь запылал в ее жилах. Он снова играл с ней. Почему? Какое удовлетворение он получал от того, что провоцировал ее реакцию, играл с ее эмоциями?

Один уголок его рта приподнялся в полуухмылке. Он знал, что она привыкла полагаться на то, что он приносит ей одежду, одежду, которую она носила в комплексе, одежду, которую она стирала и берегла, потому что это были самые красивые вещи, которые принадлежали только ей. Она не знала, легко ли ее читать, и никто не пытался сделать это раньше, или это его особое умение расшифровывать ее, но он знал ход ее мыслей, и это ей совершенно не нравилось.

Не говоря больше ни слова, он вышел из ванной, закрыв за собой дверь, а Лайла встала, обернув полотенце вокруг своего тела. Она злилась на него, на себя, на весь мир. И она знала, что у нее есть еще только пять минут, чтобы разозлиться, прежде чем ей придется снова стать послушной, прежде чем она даст волю своему гневу, а это только усиливало ее злость.

Выйдя из ванной, она резко остановилась, увидев на кровати обычный бумажный пакет. Не обращая внимания на труп в комнате, она бросилась к пакету и увидела пару черных джинсов, белый топ без рукавов, пару бюстгальтеров и трусиков из хлопка, которые выглядели удобными. Сняв бирки, она быстро надела вещи, в очередной раз задаваясь вопросом, откуда он знает ее точные размеры. Все было идеально подогнано. И он проверял ее, чтобы увидеть ее реакцию.

Волосы, еще влажные после ванны, она высушила полотенцем, когда что-то на столике рядом с кроватью привлекло ее внимание.

Телефон.

Она смотрела на него долгую минуту, в груди зияла пустота. Кто-то другой мог украсть его и попросить о помощи. Но она не могла. У нее не было никого, кому она могла бы позвонить. А о том, чтобы позвонить в полицию, не могло быть и речи. С теми людьми, которые, как она знала, участвовали в этих операциях, она либо погибнет от организационного убийства, либо от столкновения с полицией. Ей некуда было идти, пока она не получит то, что ей нужно, от одного человека, который отказывался давать ей ответы.

Отвернувшись от телефона, она посмотрела на себя в зеркало. Невысокая, миниатюрная фигура со спелой грудью, как сказал ей ее куратор. Рыжие волнистые волосы, спадающие до талии, мягко облегающие круглое лицо, светлые веснушки на носу, естественные дугообразные рыжие брови над ярко-зелеными глазами, которые в некоторых лучах казались почти голубыми. Она была красива; ей много раз говорили об этом. Но когда она смотрела в зеркало, она видела не свою красоту. Она увидела единственную связь со своим прошлым и увидела вопросы. Досталась ли ее генетика от родителей, бабушек и дедушек? Были ли они живы или мертвы? Были ли у них такие же глаза, как у нее, или другого цвета?

Продолжая сушить волосы полотенцем, она представляла себе все сценарии, и ни один из них не приносил ей успокоения. Но ее мысли редко, если вообще когда-либо, приносили ей утешение.

Звук открывающейся двери заставил ее отбросить полотенце в сторону, и она села на кровать, изо всех сил стараясь казаться кроткой, сложив руки на коленях и склонив голову, наблюдая за происходящим из-под ресниц.

Вошли два вооруженных до зубов охранника и посмотрели на мертвое тело, а затем на нее.

— Что, блядь, случилось?

То, что всегда случалось.

Он сказал ей сказать им, но эти охранники были новенькими, и она не хотела рисковать их лишним вниманием. Поэтому она сказала то, что всегда говорила.