Читать интересную книгу Влияние хозяйственных реформ в России и КНР на экономическую мысль Запада. Учебное пособие - Ю. Ольсевич

В 1970-х годах наступил печально знаменитый «брежневский застой», прикрываемый бурной бюрократической деятельностью по «совершенствованию системы планового управления и материального стимулирования». По существу же «застой» означал разложение госсоциализма изнутри, поскольку неформальные институты общества (т. е. фактические ценности и нормы поведения населения) все больше расходились с формальными институтами (официально провозглашаемыми принципами и нормами). Результатом было падение трудовой морали, систематическое невыполнение планов, эрозия качества продукции, искажение информации, непотизм, коррупция, массовые хищения, распространение теневой экономики и т. п. Отметим одну деталь картины, которая в дальнейшем – во второй половине 1980-х годов – сыграла роковую роль в судьбе госсоциализма: мы имеем в виду алкоголизм, охвативший не только «широкие слои трудящихся», но и правящую бюрократию благодаря чему «застойная эпоха» именовалась в народе «застольной».

В КНР кризис госсоциализма развивался в иных формах. После окончания гражданской войны в 1949 г. восстановление и развитие хозяйства шли вначале по сталинской модели жесткого директивного планирования, индустриализации и коллективизации, которая вскоре обнаружила свою низкую эффективность. Партийно-государственное руководство в своем большинстве после 1953 г, склонялось к усилению роли материальных стимулов и рыночных начал (полагая очевидно, что условия КНР в тот период позволяли использовать успешный опыт российского нэпа 1920-х годов). Однако наблюдая что реальная власть при этом переходит к быстро растущей «прохрущевской» бюрократии Мао Цзедун и его военно-революционное националистическое окружение провозгласили с 1958 г политику «большого скачка» с целью перехватить инициативу и управлять хозяйством как огромной «трудовой армией», опираясь на пропаганду и принуждение.

Сокрушительный провал «большого скачка» и фактическое отстранение от власти не убавили у Мао и его сторонников стремления свергнуть «тех, кто идет по капиталистическому пути», т. е. правящую партийно-государственную и хозяйственную бюрократию. Выждав время и накопив силы, опираясь на армейскую верхушку и учащуюся молодежь, Мао Цзедун со второй половины 1960-х годов (т. е. как раз в годы косыгинской реформы в СССР) развертывает кровавую «культурную революцию» основной лозунг которой «огонь по штабам!», т. е. по аппарату управления по бюрократии. Основная направленность «революции» – та же что и в политики «большого скачка» возврат к чисто командной экономике «военного коммунизма». Как и в годы «большого скачка», главным аргументом служила подготовка к войне с «мировым империализмом».

Таким образом, если в СССР кризис полувоенной сталинской модели госсоциализма с начала 1950-х годов нашел выражение в усилиях по внедрению в нее элементов политической терпимости и рынка, то в КНР кризис госсоциализма приобрел форму конвульсивной и разрушительной борьбы «советской» модели госсоциализма с китайской разновидностью «военного коммунизма». В итоге госсоциализм был разрушен маоистами, а созданный ими военизированный строй рухнул под бременем порожденных им разорения и нищеты – со смертью «великого кормчего» в 1976 г.

Из заключения вышли десятки тысяч бывших руководителей, обвиненных Мао в том, что они «шли по капиталистическому пути», в их числе Дэн Сяопин. В ходе жестокой «культурной революции» большинство китайских руководителей прошли через хунвейбиновские и армейские «лагеря перевоспитания», где на всю жизнь получили прививку против «вождизма», милитаризма, централизма, идеологизации и других «революционных болезней» и укрепились в необходимости гибкого, прагматического реформаторства. Дэн Сяопин и его сторонники, отстранив от власти маоистскую «банду четырех» начали с 1978 г. постепенные грандиозные по размаху рыночно-капиталистические реформы.

Как видно, Сталин и Мао Цзедун были не так далеки от истины и не слишком лукавили, когда обвиняли своих соратников по партии, призывавших использовать материальные стимулы и рыночные отношения, в уступках капитализму. Сталина и Мао следует обвинять в теоретическом примитивизме и в кровожадности, однако они хорошо изучили человеческую психологию, этим всю жизнь и занимались. И они с основанием полагали, что нормальное поведение человека (в отличие, скажем, от поведения в популяциях муравьев, пчел, сельди) несовместимо с любым казарменным строем общества. Чтобы сделать его совместимым с таким строем, сознание людей необходимо «зомбировать» военно-революционной, т. е. экстремальной психологией В этой экстремальности – обреченность тотального огосударствления.

Негативное отношение к тоталитарным и авторитарным режимам не мешало западным экономистам и политикам внимательно следить за ходом развития государственной экономики в странах госсоциализма. Длительное понижение эффективности и темпов роста в СССР в 1970-е годы, коллапс экономики КНР серьезно подорвали международную репутацию методов централизованного управления хозяйством (которая сохранялась в социал-демократических и левых кругах) и послужили хотя и косвенным, но весьма веским дополнительным аргументом в пользу пересмотра как теоретических, так и практических взглядов на экономическую роль государства. Социал-демократия придерживалась принципа «демократический контроль общества над государством и контроль государства над экономикой» (Р. Ловенталь), который и стал объектом критики.

1.3. Сущность монетаризма и причины его торжества над кейнсианством с конца 1970-х годов

Трансформация рыночной системы на Западе и кризис госсоциализма на Востоке явились реальной основой для «неоконсервативной волны» в экономической мысли – роста негативного отношения к государственному вмешательству в хозяйственную жизнь. Теоретическим ядром здесь служит «монетаризм», представители которого выступили с развернутой критикой теории и методологии кейнсианства.

Признанный лидер монетаристов нобелевский лауреат Милтон Фридмен выделил три связанных друг с другом базовых предположения кейнсианской теории, которые он считает ошибочными.

Первое предположение состоит в том, что спрос на деньги («функция предпочтения ликвидности») в условиях неполной занятости является в высшей степени неустойчивым.

Второе предположение; равновесие при неполной занятости является долговременным, а не краткосрочным состоянием, поскольку неполная занятость по Кейнсу объясняется не частными изъянами рыночного механизма (негибкость цен и зарплат, структурные лаги и т. п.), а фундаментальным пороком системы.

Третье предположение; негибкость цен и зарплат как реакция на хроническую неполную занятость ведет к тому, что краткосрочные колебания спроса вызывают колебания производства и занятости.

Все эти предположения вместе означают, что Кейнс в своей теории не доказывал, а предполагал, что рынок – это неустойчивый и негибкий механизм.

М. Фридмен объясняет, почему он считает все эти предположения ошибочными; «Кейнс делает ударение на инвестиционных расходах и на стабильности функции потребления, а не на запасе денег и на стабильности функции спроса на деньги». И еще более определенно: «Ошибка Кейнса состояла в игнорировании роли богатства при построении функции потребления».

В новой трактовке содержания и функций богатства (и денег как одной из его форм), в том, что не поток доходов, а запас богатства образует основу механизма рыночного равновесия, состоит теоретическая сущность монетаризма.

К пяти основным формам богатства М. Фридмен относит деньги (агрегат Ml), облигации, акции, физические блага, человеческий капитал. Каждая из этих форм богатства способна приносить доход как в денежной, так и в неденежной форме. Например, деньги могут приносить доход не только в виде процентов по депозитам, но и в виде удобства, надежности, гарантий и т. д. Фридмен исходит из расширительного понимания дохода, а следовательно и богатства. «Богатство включает все источники "дохода" или потребительских благ. Одним из этих источников является производительная способность самого человеческого бытия. С этой точки зрения сама учетная ставка выражает соотношение между богатством выступающим как запас и доходом который выступает как поток При столь общем подходе доходу не может быть приписано обычное значение которое мы привыкли измерять»[7].

Итак, определяющей основой модели является богатство «первичных собственников», т. е. населения, и фирм, служащее источником доходов. В рамках данной модели центральной проблемой, которую решает каждый собственник, является оптимизация структуры принадлежащего ему богатства с целью максимизировать совокупную полезность своих доходов. Тем самым максимизируется и полезность самого богатства. «Обладание одной формой богатства вместо другой означает изменение в потоке доходов а эти различия и составляют фундаментальную сущность "полезности" каждой отдельной формы богатства»[8].