Читать интересную книгу Клиника «Амнезия» - Джеймс Скадамор

Наша семья прибыла в Кито в сезон карнавала, незадолго до Великого поста, когда водяные сражения на городских улицах были в самом разгаре. Такова здешняя традиция: в это время года любой может стать мишенью для шутников, разумеется, при наличии чувства юмора. Если вам повезет, то вы станете жертвой нападающего, вооруженного лишь водяным пистолетом вроде тех, которыми балуются пятилетние детишки. Однако в большинстве случаев вы рискуете попасться на глаза молодым обитателям Кито, раскатывающим по улицам города с настоящим арсеналом заранее заготовленного водяного оружия самого разного рода. Предполагаю, именно Суарес посоветовал Фабиану отвести нового иностранного друга на карнавал, чтобы понаблюдать за самыми зрелищными местными безумствами.

Мы бродили по мощенным булыжником улицам Старого города, когда наткнулись на группу ребят постарше, засевших в засаде. Один из них метнул шар с водой прямо в голову Суаресу. Шар не лопнул от удара, а лишь отскочил от плеча Фабианова дяди, который почему-то отнесся к этому с необычной для него серьезностью. Он двинулся навстречу подросткам, недовольно бормоча какие-то угрозы. Однако решительность нападавших, не пожелавших отступать, по всей видимости, не предвещала ничего доброго. Фабиан, похоже, сказал об этом дяде. Суарес повернул назад, сказал, что мы уходим, и поспешно ретировался с потенциального поля боя. Несколько месяцев спустя я ни за что так не поступил бы, однако, будучи тринадцатилетним подростком, впервые оказавшимся в чужой стране, я не осознавал опасности возникшей ситуации. Не задумываясь о возможных последствиях моих действий, я поднял неразорвавшуюся водяную бомбу и с размаху метнул ее в хозяев. К их изумлению, да и моему тоже, шар разорвался, обдав наших обидчиков водой. После этого мы втроем поспешили унести ноги с места «взрыва», ища спасения на соседней улице. Мы с Фабианом расхохотались. Суарес тщетно пытался принять маску праведного гнева, и мы все вместе смеялись до тех пор, пока приступ астмы не уничтожил мою браваду в нескольких кварталах от места происшествия.

Случившееся произвело на Фабиана впечатление. Он уверял, что нападавшие наверняка были вооружены ножами, если не чем-то пострашнее. Мне думается, он сильно сгустил краски; никаких ножей у них не было. Все водяные сражения — не более чем забава; единственное преступление состоит в излишне серьезном отношении к подобного рода шуткам — именно так и воспринял их Суарес. Однако Фабиан отнесся к этому случаю иначе. Он несколько недель, как мог, восхвалял меня в школе и не сразу понял, что тем самым умаляет свою роль в этом происшествии. Естественно, в его версии случившегося напавшие на нас парни имели при себе ножи и даже распороли Суаресу рукав куртки, поэтому, когда я метнул в них шар с водой, было ясно как божий день, что мы столкнулись с настоящими бандитами.

С подобной точки зрения я, разумеется, подтвердил оказанное мне доверие. Мы с Фабианом, по мере того как все лучше и лучше узнавали друг друга, стали находить все больше и больше общего. Когда я только оказался в Эквадоре, то смотрел на вещи, которые представляются мне теперь абсолютно нормальными, так, будто я приземлился на другой планете. Фабиану нравилось провоцировать меня. По его признанию, он частенько был вынужден объяснять мне очевидные вещи, отчего то, что он сам ранее воспринимал как должное, представало пред ним самим в новом свете. Порой Фабиана заносило в его усердии слишком далеко, и он со всей серьезностью брался показывать мне свиней, торговые центры и самолеты, и так до тех пор, пока я с достаточной долей такта не объяснил ему, что подобное существует и в моей родной стране. Позднее, когда во время каникул он побывал вместе с Суаресом на Британских островах, то по возвращении с юмором признался мне, что, к вящему своему удивлению, обнаружил, что Англия — это не только сельские домики под соломенной крышей и что английская королева лично не занимается казнями государственных преступников. В качестве сувенира он привез мне песочное печенье.

С тех пор прошло два года. В Эквадоре, точнее, в Кито, настало время нового карнавала. Он состоялся примерно месяц назад, но на этот раз мы на него не пошли и остались дома. Мы все еще пребывали под впечатлением рассказа о засушенной голове и потому решили не подвергать себя риску, подстерегающему нас в реальном мире.

Мне ужасно хотелось казаться тактичным и чутким, поэтому просто невероятно, что я вот уже два года дружил с человеком, потерявшим родителей, а мы еще ни разу не коснулись в разговорах этой темы. И все же я знаю: дело обстоит именно так, потому что прекрасно помню, как, услышав плач Фабиана в ночь, когда остался в доме Суареса, подумал, что он впервые вспомнил о матери. До этого мне было известно о его родителях лишь то, что рассказывали в школе: будто его отец точно умер, а мать… в общем, она каким-то образом исчезла.

Об этом, разумеется, ходили самые разные домыслы.

— Мать этого чувака похитили повстанцы, — заявил один рыжеволосый парень, с которым я провел первый день в школе, но потом практически никогда больше не общался.

— За нее потребовали огромный выкуп, — уверяла дочь подруги моей матери, когда мы стояли с ней в одной колонне на пожарных учениях.

— Его отца зарезали как свинью, — подтвердил парень в бандане, у которого имелись свои собственные серьезные проблемы.

— Я слышал, что ее пытались спасти, но из этого ничего не вышло, — сообщил еще кто-то.

— Верно, его дядя получил по почте отрезанное ухо, — последовало еще одно уточнение.

Не могу сказать, что я вынес из этих историй что-то существенное. О родителях Фабиана рассказывали самые разные байки, и у каждого из рассказчиков имелась своя версия случившегося. К тому времени, когда я уже хорошо знал Фабиана, эти домыслы представлялись мне настолько абсурдными, что я перестал даже задумываться над ними, а потом мы перешли ту черту, за которой было куда более разумным расспросить обо всем его самого. Кроме того, чем ближе мы сходились, тем лучше я понимал: все, что мне довелось услышать о его родителях в школе, совершенно не соответствует истине. Мой друг был королем мистификаций, мастером искусно приукрашенных версий реальных событий, и потому его слова никогда не следовало принимать за чистую монету.

Когда я стал на законных основаниях другом Фабиана, меня не раз просили подтвердить или опровергнуть кое-какие малоприятные детали, выдуманные очередным фантазером, пожелавшим внести вклад в Фабианову легенду. Я хранил молчание, что со стороны, возможно, производило впечатление сдержанного благородства, но в действительности за этим скрывался тот факт, что я, подобно остальным, был далек от истинного знания. В результате народ полагал, что то, о чем я предположительно знал, намного удивительнее того, что они воображали себе, так что слухи продолжали и дальше разрастаться как снежный ком. Фабиан, давая понять, что никогда не раскроет тайну родителей, держал себя так, чтобы окружавшая его аура загадочности сохранялась и дальше. Он не признавал, но и не отрицал даже самых фантастических слухов, которые ходили о нем в школе, лишь бы не всплыла на поверхность грустная прозаическая истина, которая скрывалась за всей этой историей. В конце концов, единственный общеизвестный факт состоял в том, что родителей у него не было.

Но всему этому суждено было принять иное измерение. Я слышал, как он ночью звал мать — возможно, это был своего рода знак, что его внешняя броня невозмутимости дала трещину. Однако лишь после того как Фабиан признался мне, что видел лицо матери в стеклянном ящике с образом Девы Марии во время ежегодного шествия, устраиваемого в страстную неделю, я понял, что у моего друга серьезные проблемы.

Шествие состоялось ровно через две недели после того вечера, когда Суарес показал нам засушенную голову, причем несмотря на официальное предупреждение властей о возможном землетрясении. Сейсмологи предсказывали не слишком серьезный катаклизм, да и вообще потребовалось бы нечто более грандиозное, нежели банальный сдвиг тектонических плит, чтобы заставить жителей Кито отказаться от такого традиционного священного праздника, как Пасха.

Улицы были запружены людьми. Внушительных размеров позолоченные платформы на колесах и толпы кающихся грешников текли подобно реке, осеняемые хоругвями, под оглушительные звуки музыки, а над этой людской рекой витали запахи готовящейся под открытым небом еды. В воздухе висел типичный для высокогорного климата легкий туман, который не рассеивался даже под ярким солнечным светом.

В тот раз меня на праздничной процессии не было.

Мы с Фабианом намеревались провести весь день вместе, погулять по городским улицам, однако в самую последнюю минуту родители застукали меня за преступными намерениями и заставили сидеть дома. В результате утро мы провели порознь, и если Фабиан приобретал религиозный опыт на улицах Старого Кито, то мне пришлось простоять в неудобном костюме между кустами благоухающих роз, наблюдая за праздничным шествием через подзорную трубу. Я глубоко страдал оттого, что вместо беззаботной прогулки вынужден был пить теплый «бакс физз», пока мои родители присутствовали на праздничном приеме в саду британского посольства.