Читать интересную книгу Криптономикон - Нил Стивенсон

До этих слов Алан казался довольным, потом его лицо вытянулось.

– Ну вот, теперь ты делаешь непрошеные допущения.

– Не слушай его, Лоуренс! – сказал Руди. – Сейчас он заявит, что наш мозг – машина Тьюринга.

– Спасибо, Руди, – спокойно ответил Алан. – Лоуренс, я утверждаю, что наш мозг – машина Тьюринга.

– Но ты доказал, что есть целый ряд формул, с которыми машина Тьюринга не справляется!

– И ты это доказал, Лоуренс.

– А тебе не кажется, что мы можем то, чего не может машина Тьюринга?

– Гёдель с тобой согласен, Лоуренс, – вставил Руди, – и Харди тоже.

– Приведите пример, – попросил Алан.

– Невычислимой функции, с которой человек справится, а машина Тьюринга – нет?

– Да. Только не надо сентиментальной чепухи про творчество. Уверен, Универсальная Машина Тьюринга способна демонстрировать поведение, которое мы воспримем как творческое.

– Ну, не знаю… Буду думать.

Позже, когда они ехали к Принстону, Лоуренс спросил:

– Как насчет снов?

– Вроде твоих ангелов в церкви?

– Примерно.

– Просто шум в нейронах, Лоуренс.

– А еще мне вчера ночью приснилось, что горел цеппелин[6].

Вскоре защитившись и уехав в Англию, Алан прислал Лоуренсу пару писем. В последнем он сообщал просто, что больше не сможет писать «о серьезном», и просил не принимать это на свой счет. Лоуренс сразу догадался, что сообщество, к которому принадлежит Алан, приставило его к полезному делу – скорее всего вычислять, как бы их не съели заживо соседи. Интересно, какое применение найдет Америка ему?

Он вернулся в Айовский Государственный, подумывая перевестись на математический факультет, однако делать этого не стал. Все, с кем он советовался, говорили, что математика, как и ремонт органов, – дело замечательное, но надо подумать и о хлебе насущном. Лоуренс остался на инженерном и учился все хуже и хуже, пока в середине последнего курса деканат не порекомендовал ему заняться чем-нибудь полезным, скажем, ремонтом крыш. Лоуренс вылетел из колледжа в гостеприимные объятия ВМФ.

Ему дали тест на проверку умственных способностей. Первая задача по математике была такой: порт Смит на 100 миль выше по течению, чем порт Джонс. Скорость течения – 5 миль в час. Скорость лодки – 10 миль в час. За какое время лодка доберется из порта Смита в порт Джонс? За какое время она проделает обратный путь?

Лоуренс тут же понял, что задачка с подвохом. Нужно быть полным идиотом, чтобы предположить, будто течение увеличивает и уменьшает скорость лодки на 5 миль в час. Ясно, что 5 миль в час – всего лишь средняя скорость. Течение быстрее в середине реки, медленнее – у берегов; более сложные вариации следует ожидать на излучинах реки. По сути это вопрос гидродинамики, который решается с помощью хорошо известных дифференциальных уравнений. Лоуренс нырнул в задачку и быстро (или так ему казалось) исписал вычислениями десять листов. По ходу он осознал, что одна его посылка вместе с упрощенным уравнением Навье-Стокса приводит к очень занятной семейке частных дифференциальных уравнений. Он не успел очухаться, как доказал теорему. Если это не подтверждает его умственный уровень, то что тогда подтверждает?

Тут прозвенел звонок и собрали работы. Лоуренс сумел спасти черновик. Он отнес листок в казарму, перепечатал на машинке и отправил в Принстон одному из наиболее демократичных преподавателей математики, который тут же договорился о публикации в парижском журнале.

Лоуренс получил два свежих бесплатных оттиска несколько месяцев спустя, при раздаче почты на борту линкора «Невада». На корабле был оркестр, и Лоуренсу поручили играть в нем на глокеншпиле: тест показал, что ни на что более умное он не способен.

Почта прибыла как раз вовремя – еще чуть-чуть и было бы поздно. «Невада» вместе с некоторыми другими линкорами до сих пор базировалась в Калифорнии, но как раз сейчас они выдвигались на Гавайи, в какой-то Перл-Харбор, показать япошкам, кто главнее.

Лоуренс так и не понял, чего хочет в жизни; ясно, что служить ксилофонистом на военном корабле на Гавайях в мирное время – занятие далеко не худшее. Самое трудное было иногда сидеть или маршировать на страшной жаре да порой сносить фальшивые ноты товарищей. Оставалась куча свободного времени, которое Лоуренс тратил на разработку новых теорем в области теории информации. Они с Аланом и Руди набросали общий план того, что надо доказать или опровергнуть. Он часто думал, что делают Алан и Руди в Англии и Германии, но написать им не мог, поэтому работал сам по себе. Когда он не играл на глокеншпиле и не доказывал теоремы, появлялись бары и танцы. Уотерхауз опробовал свою штучку в действии, подцепил триппер, вылечился[7], стал покупать презервативы – как и все моряки. Так трехлетние дети, потыкав в ухо карандашом, убеждаются, что это больно, и после не тычут.

Первый год пролетел для Лоуренса почти мгновенно. Нигде нет такого солнца и ленивого покоя, как на Гавайях.

Novus ordo seclorum[8]

– Филиппинцы – добрые, мягкие, отзывчивые люди, – говорит Ави, – и это хорошо, потому что многие из них носят под одеждой оружие.

Рэнди в Токийском аэропорту, бредет по трапу с медлительностью, которая бесит остальных пассажиров; все они провели последние полдня в алюминиевой трубе, закачанной керосином. Чемоданы на колесиках грохочут по специально сконструированному – в мелких бугорках, чтобы не скользил – полу и толкают Рэнди под колени. Рэнди держит возле уха новый мобильник. По идее он должен работать везде, кроме Соединенных Штатов. Это первый шанс его опробовать.

– Тебя отлично слышно, – говорит Ави. – Как полет?

– Нормально, – отвечает Рэнди. – На видеоэкране показывали анимированные карты.

Ави вздыхает.

– Теперь на всех авиалиниях такие.

– Между Сан-Франциско и Токио – только остров Мидуэй.

– И что?

– Он висит перед глазами час за часом. МИДУЭЙ. Я думал, рехнусь.

Рэнди заходит в посадочный сектор на Манилу и останавливается, засмотревшись на двухметровый телевизор с логотипом крупнейшей японской компании по производству бытовой электроники. На экране чудаковатый мультипликационный профессор и его очаровательный песик отмечают галочками все три пути передачи вируса СПИД.

– У меня для тебя кое-что есть, – говорит Рэнди.

– Валяй.

Рэнди смотрит на ладонь, где шариковой ручкой записана последовательность букв и цифр.

– AF 10 06 E9 99 BA 11 07 64 C1 89 E3 40 8C 72 55.

– Готово, – говорит Ави. – Это из «Ордо»?

– Да. Ключ я послал тебе мейлом из Сан-Франциско.

– Квартирный вопрос по-прежнему в стадии разрешения, – сообщает Ави, – так что я просто забронировал тебе номер в гостинице «Манила».

– Что значит «в стадии разрешения»?

– Филиппины – одна из постиспанских стран, в которых нет четкой грани между бизнесом и личными отношениями. Чтобы получить квартиру, нужно как минимум жениться на девушке из семьи, чью фамилию носит одна из главных улиц Манилы.

Рэнди занимает место в зале ожидания. Сотрудники аэропорта в невероятных фуражках вылавливают глазами филиппинцев с лишней ручной кладью, заставляют их заполнить бирки и сдать вещи. Филиппинцы закатывают глаза и с тоской смотрят в окно. Однако большая часть ожидающих – японцы, бизнесмены или туристы. Они смотрят поучительный видеоролик о том, как подвергнуться ограблению в чужой стране.

– Ух ты! – говорит Рэнди, глядя в окно. – Еще один 747-й на Манилу.

– В Азии ни одна уважающая себя компания не станет мараться обо что-нибудь меньше 747-го, – буркает Ави. – Если тебя попытаются запихнуть в 737-й или, Боже упаси, в «Эйрбас», беги, не останавливаясь, от посадочной стойки и звони мне на пейджер, чтобы я эвакуировал тебя вертолетом.

Рэнди смеется.

Ави продолжает:

– Теперь слушай. Гостиница очень старая, очень роскошная, но она у черта на куличках.

– Зачем строить роскошный отель у черта на куличках?

– Место историческое – у моря, на самом краю Интрамурос.

Рэнди хватает университетского испанского, чтобы перевести: «В стенах».

– В 1945-м японцы стерли Интрамурос с лица земли, – говорит Ави. – До основания. Все бизнес-отели и офисные здания – в новом районе Макати, гораздо ближе к аэропорту.

– А ты хочешь устроить наш офис в Интрамурос.

– Как ты угадал? – Ави слегка задет. Он гордится своей непредсказуемостью.

– Обычно я интуицией не блещу, – извиняется Рэнди, – но я тринадцать часов провел в самолете. Мои мозги были вывернуты наизнанку и повешены на просушку.

Ави начинает сыпать заготовленными оправданиями: в Интрамурос офисные площади дешевле. Ближе к министерствам. Макати, суперсовременный деловой район, изолирован от реальных Филиппин.

Рэнди пропускает все это мимо ушей.

– Ты хочешь работать в Интрамурос, потому что его стерли с лица земли, а ты одержим Холокостом, – тихо и без всякой подначки говорит наконец он.