Каких-либо узаконений, регламентировавших отношения хозяев с постояльцами, в начале войны не существовало. Не знаем мы и о правилах, посредством которых тому или иному полку отводились для квартирования населенные пункты (деревни, села, городки), не знаем и то, какой была норма проживания людей в одном доме, — все в этот начальный период Северной войны или определялось частными распоряжениями высших армейских чинов, или диктовалось обстановкой.
Обеспечение петровской армии жильем осложнялось еще и тем, что русским войскам часто приходилось быть за рубежами России. Например, в 1705 году генерал Аникита Иванович Репнин расставил полки своей дивизии по домам сельских жителей «на обеих сторонах Немана». Плотность же населения здесь была столь низкой, а расстояние между деревнями, где жили солдаты, соответственно, так велико, что Репнин жаловался Петру на то, что «квартиры салдацкие многих полков росставлены длинные: один полк стоит на многих верстах, и поставлены в избах с теснотою». Результат явился незамедлительно: был ослаблен контроль за подчиненными, упала дисциплина, что выразилось в злоупотреблениях по отношению к местному населению. Аникита Иванович писал царю: «от салдат чинятца многие обиды и грабеж к обывателям, а офицером за дальностью и за рекою того усмотреть и распорядку учинить вскоре невозможно». Недостатки при размещении полков на обывательских квартирах-домах вели еще к затруднениям в организации воинских учений. Царю Петру сообщали, что «за дальностью квартир ученью частому быть невозможно, а ежели собрать на неделю (войска. — С. К.), провиант привезть не на чем».
Однако и этим не ограничивались трудности с жильем в период Северной войны — часто просто невозможно было подыскать пригодные для солдат помещения. В 1707 году крайнюю нужду в квартирах испытывали артиллеристы. Генерал-фельдцейхмейстер Яков Вилимович Брюс, который командовал этим родом войск, приближенный к особе царя Петра, образованнейший по тому времени человек, заботясь о своих подчиненных, просил содействия у государственного канцлера Гавриила Ивановича Головкина, объясняя свою просьбу тем, что «пушкари квартирами изобижены тако, что принуждены в тесноте, как свиньи, лежать». Главный артиллерийский начальник предупреждал канцлера, что если ему не будут выделены лучшие квартиры, то командиры выведут пушкарей в поле и поселят их в землянках. «Зело, государь, печально, — писал Брюс, — что пушкари квартирами изобижены. Заевите милость к ним, пожалуйте, повелите им хотя малую свободу дать в квартирах, понеже вашему высокородию известно, что в иных государствах оные перед пехотою ранг всегда в квартирах имеют». Однако никаких преимуществ в постое артиллеристы так и не получили.
Итак, мы увидели, как ревностно оберегали воинские начальники интересы своих подчиненных. Военнослужащие же какой-нибудь одной части внимательно следили за тем, чтобы отведенные под их квартирование местности не занимали и даже не посещали солдаты других полков. Дело в том, что вселение посторонних влекло за собой не только «утеснение», но еще и недоразумения, возникавшие при сборе провианта и фуража, производившемся самими солдатами под руководством офицеров в тех деревнях, где расселялся полк во время Северной войны. Вот поэтому неприкосновенность занятых под постой местечек являлась строго исполнявшимся правилом. Так, Брюс писал одному из подчиненных: «В квартирах, которые определены драгунам, изволь приказать под смертной казнью, чтоб в те квартиры никого не пускали». Но не менее требовательным был глава артиллеристов, когда дело касалось интересов его ведомства. В 1708 году в письме генерал-фельдмаршалу Борису Петровичу Шереметеву он настоятельно просил отдать приказ солдатам дивизии Репнина и Аларта не ездить на территорию, отведенную артиллеристам. «А без того непрестанно ссоре быть», — предупреждал Яков Брюс.
С 1707 года в практику квартирования вводится какое-то подобие нормирования, чтобы сделать условия проживания русских солдат на постое хоть сколько-нибудь сносными. Но норма нормой, а реальные условия в суматохе войны вовсе не способствовали претворению ее на практике. Например, для бригады барона фон Путерера определили ряд деревень, названия которых были сообщены командиру в посланной ему ведомости. На каждую роту его бригады пришлось, в зависимости от состояния крестьянских дворов, от 9 до 17 «дымов», то есть домов. Пехотная рота в то время имела 119 человек одних лишь строевых нижних чинов, в полку же было 9 рот. Вот и получается, что на каждый «дым» приходилось от 7 до 13 рядовых.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но, как видно, количество это было нормой идеальной, в действительности же обстоятельства предлагали совсем иной вариант. В 1708 году генерал-фельдмаршал Шереметев протестовал против развертывания артиллерийского полка на берегу Днепра, что делалось в связи с поспешным приказом Александра Меншикова, не знавшего о крайней скученности в квартирах дивизии Шереметева. «Толко под дивизиею моею, — писал фельдмаршал, — на баталион по 12 дымов, а в прочих дивизиях и того нет».
Мы говорили о своего рода нормировании «площади» для рядовых, но еще более четкими начинают выглядеть квартирные нормы для командного состава. В 1709 году, году Полтавской баталии, офицерский корпус русской армии при назначении квартир начинает пользоваться положениями так называемого Цесарского устава, — устава армии Священной Римской империи германской нации. У австрийцев почерпнули уверенность в том, что пехотный генерал-майор имеет право на 20 домов, полковник — на 14, а майор — на 5 домов. Высшим армейским чинам такое большое количество «дымов» при вступлении на квартиры полагалось для того, чтобы собранный с крестьян фураж, то есть конский корм, овес или сено, мог сполна обеспечить всех командирских лошадей (об этом мы будем говорить подробнее в очерке «Казна»). Собирали с «дымов» еще и порционы — продовольствие к командирскому столу натурой, что полагалось, правда, только в период пребывания офицеров за границей. Такое значительное количество крестьянских дворов, отдаваемых в распоряжение армейских начальников, было необходимо им еще и для того, чтобы разместить их многочисленную челядь из крепостных, денщиков, а в некоторых случаях, возможно, и членов семьи. Однако вышеприведенные нормы действовали только на так называемых винтер, или зимних, квартирах.
Заимствованный из европейского лексикона термин «винтер-квартира» вошел в русский обиход с самого начала Северной войны. На зимние квартиры полки заступали поздней осенью и находились там до ранней весны. Летом петровский военнослужащий жил в лагере, и необходимость перебираться в теплые дома определялась вполне понятными причинами. Но был и еще один повод: исчезновение естественного, подножного корма для лошадей, когда приходилось прибегать к заготовкам обывателей. Для последних же снабжение армии конским кормом являлось государственной повинностью.
Точных сроков вселения в винтер-квартиры не было. Воинский устав 1716 года по этому поводу говорит следующее: «И понеже в Российском государстве для пространства оного и разных климатов определить невозможно, того ради единым словом объявляется, что на винтер-квартирах быть только от травы до травы, где как климат служит».
Уже говорилось, что в самом начале века определение для войсковой части того или иного района квартирования часто зависело от распоряжений высших чинов, от удобства момента, то есть было произвольным, случайным. Но в 1711 году сенатским указом каждый полк получил под зимние квартиры свой особый район. Лишь три года до этого учрежденные губернии разделились на дистрикты, центром которых становились полковые штабы, а для них выстраивался особый полковой двор — дом командира и штаб офицеров, канцелярия, порою лазарет. Солдаты же расселялись по деревням, в домах сельских жителей. Полковые дворы постепенно превращались в настоящие административные центры местности. Они учитывали поступающие на нужды полка денежные средства, осуществляли судебные и даже полицейские функции. Правительству Петра! стремящемуся любой ценой «выбить» деньги из налогоплательщика, которым в России в основном являлся крестьянин, присутствие армии в сельской местности было чрезвычайно удобно. Подать (подворная, а позднее — подушная) шла обыкновенно на нужды армии, вот и принудили войско порадеть за собственные интересы.