Читать интересную книгу Партизанская искра - Сергей Поляков

На рассвете по шоссе спешно прошли небольшие, видимо, последние подразделения наших частей, и все смолкло, как-то странно обезлюдел степной простор.

До полудня стояла над Крымкой зловещая тишина. И вдруг будто невидимая рука задела туго натянутую струну и она, задребезжав, оборвалась. Дрогнула тишина. Завыла, заревела, загрохотала степь. Над дорогами взвилась желтая пыль, заклубилась над придорожными хлебами, окутала зеленые сады.

С северо-запада от Кривого Озера хлынули вражеские колонны. Мутным потоком устремились они в долину реки Кодымы, двигаясь прямо на Крымку. Сначала громыхали черные, с белыми крестами на бооне, тяжелые и легкие танки, сверкая на солнце отполированными гусеницами; с вибрирующим ревом моторов ползли черные, графитно-серые, песочные, пятнисто-зеленые, как болотные жабы, автомашины, тупорылые, будто обрубленные спереди тягачи волокли тяжелые пушки, прицепы, груженные снарядами, минами, патронами и прочим военным снаряжением. Потом на какой-то промежуток времени образовался разрыв, заполненный густо клубящейся пылью, и снова пошли машины, но уже набитые пехотой. Солдаты сидели на скамейках в кузовах строгими рядами и их головы в железных касках напоминали баллоны. Кое-где между машинами катились небольшими группами мотоциклисты. И все это свирепо рычало, выдыхало клубы черного, бурого и сизого дыма и отравляло воздух. Это шли на восток передовые части гитлеровской армии. Они проходили по пустынным улицам Крымки и, миновав село, двигались дальше, через Конецполь на Первомайск.

Легковая машина чуть свернула с дороги и остановилась, пропустив вперед расстроенную колонну пехотной части.

Когда пехота прошла несколько вперед и пыль, поднятая ею, поредела, дверца машины открылась. Из машины проворно выскочил офицерик, худенький брюнетик с туго перетянутой талией. На его голове щегольски сидела фуражка с необыкновенно широкими полями. Лицо офицерика было оливковое, с черными, подвижными, как пиявки, бровями; под тонким хрящеватым носом будто нарисованная темнела аккуратная щеточка шелковистых усов. И что особенно поразительным казалось на лице этого армейского щеголя-это неестественно алые губы.

Офицерик картинно поставил на подножку машины тонкую, обтянутую желтой крагой ногу, и, вскинув бинокль, долго смотрел в него.

— Домнул субколонел,[1] взгляните вниз, вон в ту долину реки, что перед нами. Какая изумительная картина! — с преувеличенным восторгом воскликнул офицерик.

Пожилой и тучный, с мясистыми щеками субколонел неохотно высунулся из кабины и приложил к глазам бинокль.

Внизу, куда указывал офицерик, лежала ярко освещенная солнцем просторная долина, разделенная на две половины извилистой рекой, окаймленной темной зеленью камышей, яркозелеными кустами лозняка и молодыми вербами. Справа зеленым разноцветьем уходила далеко на юго-запад широкая полоса смешанного леса. Из-за леса, огибая полукругом долину, тянулась возвышенность. По ее гребню проходила железная дорога и терялась вдали на северо-востоке. На север от долины, до самого горизонта желтели нескошенные хлеба. Вся долина была усеяна белыми хатами, тонущими в зелени садов. Все это жило, цвело и, право, трудно было оставаться равнодушным при виде этой чудесной картины.

— Правда, очаровательное зрелище, домнул субколо пел?

— Ммм-да… — лениво промычал подполковник, осматривая долину. — Правда, я городской житель и к сельскому пейзажу особой симпатии не питаю. Но этот вид недурен, что и говорить.

— А это село, домнуле! Оно похоже на огромную корзину с фруктами! — закончил восторженный офицерик, видимо, питавший слабость к поэтическим сравнениям.

Подполковник неопределенно мотнул головой и развернул на коленях карту.

— Что это за местность? — спросил он себя. — Так, так, так… Это справа — лес… далее — железная дорога… вот та самая подкова — возвышенность… а вот и река Ко-ды-ма.

Подполковник повернул лицо к офицеру и тоном добродушного снисхождения к слабостям младшего сказал:

— А корзина с фруктами, которая привела вас, ло-котенент, в такой восторг, называется Крымка. Кстати, тут два села. По эту сторону реки — село Крымка, а по ту — похожая на нее — Катеринка.

— Крымка! Какое поэтическое название! Как вы находите, домнул субколонел?

Подполковник Модест Изопеску ничего не находил, не верил он и в искренность восторгов локотенента. И все же он отнесся к этому снисходительно и даже промычал нечто вроде «ммм-да». Он сам начинал службу с нижних чинов и отлично знает, чего стоит человеку подняться по иерархической жандармской лестнице. Изопеску все же принял назидательный тон. Скосив круглые, выпуклые глаза, он иронически улыбнулся.

— Однако, вы лирик, локотенент Анушку. А для жандармского офицера эта черта уж не бог весть какая добродетель, — сказал он и, смахнув улыбку с лица, наставительно добавил: — рекомендую не забывать, что в этой волшебной корзине могут оказаться такие фрукты, что зубы поломаете. Да, да, уж поверьте старому субколонелу румынской королевской жандармерии.

Под вечер, когда над лесом виднелся лишь огромный золотой обод солнца, в Крымку входила румынская часть.

Парфентий с Михаилом Кравцом, забравшись на чердак сарая Гречаных, наблюдали, как по улице тянулись повозки, крытые на манер цыганских кибиток брезентом. Мелкие, худые лошаденки, обряженные в узловатую пеньковую сбрую, тащились устало, еле волоча ноги. Но самым интересным явлением в этом шествии были волы. Они тянули повозки и даже пушки, большинство которых было на деревянных колесах и бог знает какого образца. По обеим сторонам, заполняя улицу, валили пестрые шумливые толпы людей, одетых в солдатскую форму. В повозках, на лафетах орудий, верхом на лошадях восседали солдаты, иные из них горланили песни, да не сообща, как это делается в армии на походах, а вразброд, кому что вздумается. Кое-где то заунывно, то разухабисто пели скрипки, гремели бубны.

Юноши видели, как солдаты разбредались по огородам, рвали огурцы, дергали морковь и все это грызли на ходу, наспех вытирая бортом мундира или пилоткой мокрые рты. Некоторые из солдат забегали в хаты и выскакивали оттуда с какой-нибудь поживой — или горшком молока, или с пригоршнями горячей мамалыги, тут же глотали, обжигаясь. Иной выбегал из хаты и, осклабившись, прятал за пазуху вышитое полотенце, барашковую шапку или еще какой-либо предмет.

Семья Гречаных с первого же дня прихода румын спряталась в коморе. Три дня хата стояла на замке, окна были заставлены изнутри Камышевыми щитками. Несколько раз приходили к хате солдаты, но потолкавшись, шли дальше. На войне солдату от пустой нежилой хаты никакого толку, а стало быть и занимать ее нечего. Поэтому хату Гречаных три дня обходили мимо. Но вот, на четвертый день под вечер к хате подошли трое солдат, они обошли вокруг, осмотрели окна. Потом один из них разбил прикладом окно и заглянул вовнутрь.

Мать Парфентия, Лукия Кондратьевна, наблюдавшая эту картину, видела, как солдат ухмыльнулся и решительно направился к двери. Сбив замок, все трое ввалились в хату.

Внутреннее убранство хаты Гречаных всегда отличалось чистотой и опрятностью. Лукия Кондратьевна была рачительной хозяйкой. Она ревниво хранила обычаи украинского быта. Хотя жизнь и внесла в семейный уклад Гречаных много нового, все же в убранстве оставалось национальное украинское, идущее от старины. Выбеленные до снежной белизны стены были увешаны традиционными коврами, полотенцами, искусно вышитыми хозяйкой, видимо еще в пору ее девических досугов. С кровати и широких скамей свисали тяжелые, яркие ковровые полотнища. Аккуратно вымазанный глинобитный пол устлан ткаными узорчатыми дорожками. Большой стол под голубой скатертью до половины заставлен фотографиями, цветными открытками в ракушечных оправах.

Лукия Кондратьевна незаметно пробралась в сени и в полуоткрытую дверь следила за тем, что происходило в хате. Она видела, как солдаты топтались по комнате, заглядывая под кровать и под стол, шарили под лавками, отворачивали и прощупывали матрац, трогали ковры, любовались узорами полотенец на стенах. Казалось, что они просто рассматривали незнакомую обстановку. Но вот один из солдат сдернул со стены понравившееся ему полотенце и это как бы послужило сигналом для остальных. Все трое стали сдирать ковры, полотенца, скатывать ковровые дорожки.

Сердце женщины сжалось. Она решительно шагнула через порог в хату.

— Что вы делаете? — крикнула она. Все трое переглянулись.

Больше она ничего не могла сказать и только смотрела на грабителей со страдальческой укоризной. Она походила сейчас на птицу, на глазах которой разоряли гнездо.

Один из солдат улыбнулся как ни в чем не бывало и звонко причмокнул языком.