Читать интересную книгу Огненный крест - Н. Денисов

В Шереметьево пожитки мои не «шерстили», благополучно миновал и пограничный кордон. А, надо ж, перед самой посадкой объявилась в полупустынном «посадочном» зале дамочка из какой-то санитарной службы и пристала с настойчивым требованием предъявить справку о прививке против тропической не то лихорадки, не то ещё чего-то там «желтого», невообразимого... «Вот, говорю, – медицинская книжка моряка дальнего плавания, тут всё, что полагается, «привито»! – «А где сертификат?» – «Сертификат не взял... Да ведь в венесуэльском посольстве проверяли, сказали, что достаточно и книжки!» – «Как же Вы, моряк дальнего плавания, и не внимательны к себе... Я вот сниму сейчас Вас с рейса!»

Бог миловал. Не сняла.

Конечно, повторюсь, запомнились промежуточные посадки в ирландском Шенноне – сытом, ухоженном, капиталистическом, потом в ветреном и мокром канадском Ньюфаундленде, где самолет «Ил-62» развернулся резко на юг и через пять часов в открытый пассажирский люк лайнера ударило тропической жарой гаванского аэропорта. С той минуты предупредительные и вежливые стюардессы и стюарды позабыли о пассажирах напрочь. Из самолёта мы вывалили как попало. Куда теперь, в каком направлении шагать, пойди тут разберись. Пристроился к ватаге, бормотавшей по-русски. И потом я бестолково метался по зданию аэровокзала, где совсем по-российски, будто в заштатной районной столовой, черная тетка с ведром воды и мокрой шваброй обихаживала каменный пол зала ожидания, где, опять присоединясь к толпе прилетевших, нашел я свой чемодан и даже успел заполнить, всученную кем-то из кубинских служащих, декларацию прибытия. Потом выстроились в очередь: совершалась какая-то проверка. Чемодан мой, в коем «покоились» три бутылки «Столичной», дорожные пожитки, оставили в покое, но опростали целлофановый пакет – от палки колбасы, от куска сыра, от копченой рыбы и фруктов с помидорами, припасенными в Москве для кубинского «бичевания». Оставили булку круглого «дарницкого» и банку болгарской кабачковой икры. Всё! Остальное – «не положено ввозить»! «Ну и кому эти мои припасы тут сгодятся?» – спрашивал я, поскольку женщина-контролёрша разговаривала на чистейшем русском. – «Наши собачки съедят!»

Эх, Куба, Куба! Отощал бы, извёлся бы тут за эти полторы суток ожидания; неизвестно ещё – сумел ли бы и билет на иностранный самолёт компании «Виаса» купить (как оказалось, покупать его надо где-то аж в городском агентстве!), если б не эта полунегритянка с «русской» шваброй, которая, возя тряпкой уже по моим туфлям, отпугнула меня в другой угол зала, где я обнаружил табличку – «Представитель Аэрофлота».

Анатолий Петрович, представитель, мужчина средних лет и приятной наружности, в белой рубашке с аэрофлотовскими погончиками, узнав, что рейс мой на Каракас только послезавтра, поинтересовался – в какой я гостинице «намерен» остановиться? На мое простодушное признание о том, что в кармане у меня «всего сто долларов», заметил, чтоб про доллары я, где бы ни было, молчал, а вечером он «устроит» меня в свободный номер «наших лётчиков» в гостиницу, название которой было столь симпатичное и замысловатое, что сейчас, как ни пытаюсь, припомнить это на звание не могу. «Жди до вечера!» – сказал симпатичный Петрович.

Маясь и томясь ничегонеделанием, даже прихваченные на дорогу газеты не хотелось читать, изучил все худосочные пальмы и пальмёшки на прилегающей к аэровокзалу площади. Вцепившись мертвой хваткой в ручку вокзальной тележки, на площадке которой принайтовал (запас на всякий случай) бельевым шнуром свой кожаный чемодан, обкуривал я советско-болгарским «Опалом» тропические гаванские небеса. И опять катил тележку под крышу легкого здания. Еще пробовал по общедоступному и бесплатному телефону связаться с тюменским земляком Евгением Фатеевым, здешним корреспондентом московского телевидения, который аккредитован был – информировать россиян о событиях в странах местной округи. Но как ни бился, ни крутил диск бесплатного телефона, трубка издавала завывания и щелчки-бряки: гаванская связь никак не благоволила к сибирскому путешественнику.

Петрович освободился уже в сумерках. Пригласил в свой бежевый «жигулёнок». И мы, пролетев несколько километров на доб рой скорости, сбавили ход, поскольку под шинами авто то и дело стал раздаваться костяной хруст: автостраду переползали ватаги мигрирующих в эту пору морских крабов. Петрович берег шины, наверное, с полчаса, потом мотор опять взвыл и на скорости мы подкатили к обещанному отелю.

Рассчитавшись с добрым человеком сборником своих стихов и автографом на титульной странице – с «пожеланием добра и успехов», поднялся на лифте с врученным мне ключом в 1013-й номер на тринадцатом этаже этой высотки, в окнах которой пластались в сияниях огни Гаваны, и слышно было – где-то поблизости шумел прибой и ныне пиратского Карибского моря.

Остро хотелось есть. И невольно припоминались «разносолы», которыми ублажали нас, пассажиров бизнес-салона – непременно после каждой посадки-взлёта в просторном, как ангар, «Ильюшине». Подумал о «собачках», которые лакомились сейчас моей московской полукопченой... Меланхолично-автоматически достал банку «заграничной» кабачковой икры, отчекрыжил кусмень от серой буханки, набрал из-под крана солоноватой воды, так похожей по вкусу на опресненную, корабельную, тоскливо принялся за ужин...

И нате! Э-э, братцы, да я тут не один такой голодный! В открытых дверях ванной, на кафельном полу сновали твари темно- бурого цвета, на могучих и быстрых ножках, с локагорными «антеннами» усов. Некоторые из страхолюдных этих тварей, забравшись на порожек ванной комнаты, целили свои «антены» в сторону трапезующегося. «Ну, что, ребята! Жрать тоже хочется? Хочется, хочется...»

Ладно, ребята, ладно. Тропические знакомцы! Как же, в Малайзии встречались! На погрузке в порту Келанг. Встречались ведь? Да и в Сингапуре, помнится... Так и быть, опять вдохновили! Сегодня, кажется, сочиню для вас свежие строки... Поехали:

Но пасаран!

В отеле солнечной Гаваны,Где нынче сервис – не фонтан,Весь в хаки – вылез из-под ванныГолодный местный таракан.«Что, камарадо, дело плохо?Опять в идеях наших брешь? –Вздохнул я. – Скверная эпоха!» –И крошку хлеба бросил: «Ешь!»И следом новую добавил,И по-немецки гаркнул: «Шнель!»Собрал он пищу, ус поправилИ тотчас юркнул за панель.И там, насытясь мило-любоВ теснинах труб и тёплых ванн,Ответил зычно: «Вива, Куба!И вообще – но пасаран!»

* * *

Ну вот, приходится откладывать тетрадку и записи, которые я «поклялся» перед поездкой совершать в любом, и даже экстремальном положении. Да нет, камни с неба не валятся, а просто позвали «перекусить». И теперь мы малым составом, по-семейному, совершаем завтрак за столом, многолюдным – по случаю встречи – вчера вечером. Да, вчера предложено было и гостю сказать «слово». И я, подняв рюмку с традиционным русским напитком, начал это «слово» – с «дорогих товарищей!», стушевался, попросил извинить за оговорку. «Товарищей» ловко переиначил на «дорогих соотечественников». И священник отец Павел, младший брат Волкова, поддержав меня добродушным кивком, вполне серьёзно дополнил вслед моему «слову» – какое это великое слово «товарищ», еще, мол, Гоголь говорил в «Тарасе Бульбе», какие замена тельные на Руси бывают товарищи и товарищество! Но что, мол, сделаешь: большевики придали этому слову политический оттенок...

А день-то сегодня, оказывается, праздничный! У ребят-школьников. День Святого Причастия – по католическому календарю. А внук православного Волкова учится в школе, при которой «работает» католический храм. И – непременно! – деду надо по ехать, засвидетельствовать, так сказать, почтение и святому празднику, и внуку, крещенному в католической вере.

– Что поделаешь, такова жизнь! – как бы извинительно вздыхает православный Георгий Григорьевич.

Непривычное, а все же светлое зрелище наблюдаю, когда прибываем на праздник, минуя несколько улиц от коттеджа Волковых. Дети, родители – все в нарядных костюмах и платьях. Приподнятость. Одухотворённость лиц. Органная музыка, улыбки, поздравления. И – проповедь католического священника (Волков шепотом переводит с испанского) о любви к родителям и к Богу...

И следом – словно печальным контрастом молодости, здоровью – наше посещение частного приюта престарелых, куда подвертываем по пути с праздника. Поднимаемся в комнату на втором этаже. Лестничные ступени, перила, душный воздух с «ароматом» больничных лекарств, скрипучая простая дверь. Входим без стука. Смятая кровать, плетеное кресло, в нем – иссохшая старушка. Блуждающий взгляд. Едва заметное оживление в этом взгляде. Мы замечены. Ладно.