Во-вторых, огромный дворец, больше напоминавший музей, чем жилой дом, был неудобен в быту. «Мы спали в узких комнатушках с высокими потолками, обедали в полутемных комнатах с такими же высокими потолками, одевались в душных кладовках, отдыхали в галереях и мрачных расписных салонах», – возмущались очевидцы94. В Бленхейме отсутствовало электричество и не было системы центрального отопления, все это появилось только при 8-м герцоге Мальборо и его богатой супруге (еще одной американке) Консуэле Вандербильт.
Столь заметное влияние «долларовых принцесс», благосостояние которых частично пошло на переустройство и модернизацию английских поместий, впоследствии позволило Уинстону Черчиллю иронично заметить: «Вы только представьте: с того момента, как римляне оставили Британию, и до прибытия наследниц американского капитала эта страна была лишена полноценного водопровода»95.
На пребывание Дженни в Бленхейме, куда она переехала с супругом осенью 1874 года, неизгладимый отпечаток накладывал и тот факт, что молодая леди находилась в положении и страсть к развлечениям и активным видам отдыха ей следовало умерить. В воскресенье 29 ноября во дворце должен был состояться бал. За пять дней до этого миссис Черчилль неудачно упала во время прогулки со стрелкáми. В субботу 28-го, после опрометчивой прогулки на пони по ухабистой дороге, у нее появились сильные боли. Несмотря на это, торжество состоялось, и Дженни на нем блистала.
Но в середине праздника начались предродовые схватки. Дженни попытались отвести в спальню, но боли оказались настолько сильными, что пришлось разместить ее в первой попавшейся комнате. В свое время в этом помещении проживал капеллан первого хозяина Бленхейма, а накануне бала комната была приспособлена для дамской гардеробной. В этой-то гардеробной, среди мехов, муфт, горжеток и многочисленных шляпок с перьями, начались роды96.
По словам Роя Харриса Дженкинса (1920–2003), все связанное с появлением будущего политика на свет было сделано в спешке97. В спешке связались с известным лондонским акушером Уильямом Хоупом (1837–1893). Рассчитывали, что именно он будет принимать роды, однако поезда в воскресенье вечером ходили нерегулярно, и Хоуп сообщил, что сможет прибыть во дворец не раньше утра. В спешке пришлось обращаться к местному хирургу Фредерику Тейлору (1831–1909), державшему практику в Вудстоке. К счастью, по словам лорда Рандольфа, он оказался «смышленым малым»98. Самой же роженице пришлось нелегко, но она вела себя «мужественно, отказавшись от хлороформа»99.
Роды длились восемь часов и завершились в половине второго ночи 30 ноября 1874 года появлением на свет Уинстона Леонарда Спенсера Черчилля. Новорожденного назвали в честь сэра Уинстона Черчилля (1620–1688), отца 1-го герцога Мальборо. Ребенок был рыжий, с вздернутым тупым носом, унаследованным от английских предков. «Мальчик очень красив, по крайней мере, так говорят все, – весело заявил гордый отец. – У него темные глаза и волосы. К тому же он очень здоровенький, несмотря на преждевременное рождение»100.
Лорд Рандольф не погрешил против истины: ребенок действительно был здоров. Но родился ли он преждевременно? Некоторые биографы Черчилля в этом не уверены. Они не исключают, что дата рождения была обусловлена «не столько торопливостью младенца, сколько аналогичным качеством лорда Рандольфа»101. А что на этот счет говорят факты? Не зря впоследствии наш герой призовет «следить за фактами, поскольку они следят за нами»102.
Если опираться на факты, то до свадьбы родители Уинстона виделись довольно редко. Лорд Рандольф жил в Англии, Дженни – во Франции. Однако известно, что в конце февраля 1874 года, за девять месяцев до знакового события, лорд Рандольф приезжал в Париж и встречался там со своей возлюбленной. «Не так уж и трудно вообразить, что двое влюбленных, чья страсть была накалена долгой разлукой и страхом того, что их свадьба потонет в юридических дрязгах вокруг брачного контракта, решили настоять на браке собственным методом или просто дали эмоциям захлестнуть себя», – рассуждает по этому поводу биограф Дженни Ральф Мартин103.
Если и так, то это говорит лишь о силе чувств, о внутренней свободе молодых людей и в какой-то степени – об их бесстрашии, а где-то и о безрассудстве. Поскольку, если бы брак так и не состоялся, репутация Дженни была бы безнадежно испорчена.
Если близость действительно имела место и если в семье об этом знали, то вполне логичным выглядит решение Мальборо не присутствовать на свадьбе, выражая тем самым неодобрение происходящим. Но были и другие обстоятельства, косвенно указывающие на обратное. В конце ноября появления первенца никто не ждал, планировалось, что роды пройдут в январе. И не в Бленхейме, а в Лондоне, в особняке на Чарльзстрит, где все это время ускоренно шли приготовления к предстоящему событию. Вот почему Дженни вела себя столь небрежно, гуляя со стрелками, управляя повозкой и танцуя на балу. Вот почему не приехал вовремя столичный акушер и пришлось довериться врачу из Вудстока. По этой же причине рядом не оказалось миссис Джером, о чем та очень сожалела104. А у новорожденного не было подготовлено приданое, и свой жизненный путь будущий глава правительства начал в рубашонке, позаимствованной у жены местного адвоката Элизабет Энн Браун, которая тоже находилась в положении. Она, кстати, произведет на свет мальчика[7], но немного позже: в конце января следующего года105.
В подобной ситуации Черчилль мог бы смело процитировать В. С. Высоцкого: «Час зачатья я помню не точно, / Значит, память моя однобока». Однако у некоторых биографов популярно другое его высказывание о собственном рождении: «Хотя я и присутствовал при этом событии, у меня не осталось четких воспоминаний об обстоятельствах, приведших к нему»106. Исследователям пока не удалось обнаружить документальных свидетельств, подтверждающих подлинность этих слов107, но они весьма характерны для Черчилля. Не менее характерно было и его появление на свет, если оно и в самом деле случилось преждевременно. Уинстон не собирался ждать. Бал не бал, в срок не в срок – родился он вопреки планам и ожиданиям, заполнив коридоры дворца пронзительным криком. «Я сама произвела на свет немало детей, и все они имели прекрасные голосовые данные, – ворчала хозяйка Бленхейма. – Но такого ужасающего крика, как у этого новорожденного, я еще никогда не слышала»108. Не исключено, что эта инвектива больше была обращена к матери новорожденного, с которой у герцогини сложились, повторим, весьма прохладные отношения.
Как бы там ни было, реплика герцогини Мальборо весьма примечательна. Уинстон не просто обратил на себя внимание – с первых же минут жизни он стал предметом обсуждений, причем не всегда лестных. Так будет продолжаться и дальше, на протяжении всех девяноста лет его жизни, а также многих десятилетий, последовавших за его смертью.
Для того чтобы о пополнении в знаменитом семействе узнало как можно больше людей, известная газета T e Times и менее известный Oxford Journal отметили в своих номерах, что «во дворце Бленхейм леди Рандольф Черчилль преждевременно разрешилась от бремени сыном», а Oxford Times сообщала также о «веселом колокольном перезвоне», устроенном в честь этого события109.
В рождении Черчилля все было примечательно – общество, родители, время и конечно же место – единственный замок в Англии, который, не являясь собственностью Церкви и королевской семьи, именовался дворцом. «В наших владениях нет ничего равного ему», – с гордостью признавал король Георг III (1683–1760)110, и у него были на то основания. Бленхейм и по сей день продолжает сохранять свой необычный статус, совмещая в себе одновременно функции официальной резиденции, музея и национального монумента.
Исторические хроники свидетельствуют, что королева Анна (1665–1714), вдохновленная успехами Джона Черчилля в борьбе с французским королем Людовиком XIV (1638–1715), даровала своему подданному древнее королевское поместье Вудсток, графство Оксфордшир. Более тысячи лет назад здесь находились дворы саксонских королей: Этельреда II Неразумного (968–1016) и Альфреда Великого (849–899/901). Впоследствии живописное место облюбовали норманны, а за ними – Плантагенеты. Вудсток хорошо был знаком и Елизавете I (1533–1603), именно в Вудстоке, в сторожке замка, она провела свое заточение, пока ее сестра, Мария I Тюдор (1516–1558), больше известная как Мария Кровавая, повергала страну в ужас религиозных преследований111.
К началу XVIII века старый замок, находившийся на территории Вудстока, превратился в руины, и королева Анна выделила значительные средства на строительство нового здания. Отныне история этих мест неразрывно была связана с именем Мальборо. На декоративной доске, помещенной над Восточными воротами, указано: «Этот дом построен для герцога Джона Мальборо и его супруги герцогини Сары архитектором сэром Ванбру в период между 1705 и 1722 годами. Его строительство стало возможно благодаря необычайной щедрости монарха. Королевское поместье Вудсток, а также грант в двести сорок тысяч фунтов стерлингов для постройки дворца были пожалованы Ее Величеством королевой Анной и легализованы решением парламента».